Страна Яблок

Захар месяца два как начал таскать к себе «постирать» одного за другим. А там – постирать или ещё что, не говорит никто, анон. Молчат, глаза прячут. Ну, молчите и молчите, дело ваше. Мне тоже пох. Хотя что уж там – все всё знают, и я тоже. Меня не касается – и ладно.

– Кузовлев! Приведешь Ракитина после отбоя. Завтра – Сахно. Вопросы есть? Зато у меня есть. Распустились полностью последнее время – полный пробой. Порядок в хер не ставите. Не хотите казаками стать? Не надо, никто силком не тянет. Желающих – туча, а дурную траву – с поля вон. Давно дагестанцы, соседушки наши дорогие, у нас сотрудников просят в помощь, вот двоих и отправлю на следующей неделе.

Все замерли. Ни фига это не ломы, реально может продать. Через Кубатова. Кубатов все время рабов дагам возит. Невшитых кто будет искать? Два раза, когда доски дагам возили, я их видел. Несколько «вырезов», и обычные тоже есть. Жутко смотреть. Глаза в землю у всех, некоторые в женских платьях, накрашенные.

Говорят, что личку и глазок удалить нельзя, но я вырезов сам видел. Значит, можно. Как только находят? – таких хирургов не погуглишь. Вырез, конечно, не человек уже. Ступ на полную.

Даже раньше, когда чип в ладонник вшивали, многих ломало. Цифровые деньги всегда с тобой, треды без продавцов, скан на выходе. Денег не хватает – кредит за секунду заказал и бери что хочешь. А за пять лет кредит не отдал – всё, приехали. Дом отнимают, конура три на три и СРП – социальный реестр потребления. Двенадцать часов в день на общественных работах, один выходной. Запрет на детей, на жениться, на всё. И глазок контроля в лоб.

Где-то находят подпольных хирургов, чтобы глазки вырезать с личками. Дураками становятся, а что лучше – хэзэ. Может, и подпольные хирурги – на самом деле не подпольные. Рабов готовят. Много чего потихоньку болтают.

Дяхан говорил: «Вполуха слушай. И помалкивай. Половина слухов – чушь собачья, вторую половину спецом распускают. Один процент, может, и похож на правду». А как этот процент…

– …заснул, Егорушка? Понятное дело, намаялся ты сегодня. На конюшне убирал, чистил, только шуба заворачивалась. Молодцом! Всё вычистил, любо-дорого глянуть. Так файно и у Марьяны не получится. Чистюля ты наша, радивица пригожая!

Некоторые захихикали. Юрец и Кузя с Пашкой. Юрец, падла, не ожидал от него. Отмазывал его по тяжелой два раза, дядьТолич атамана просил.

– Вот и ладненько! Казак должен быть опрятным и чистоту уметь блюсти. Послезавтра, Егорушка, придёшь ко мне, постираешь.

Ох ты! Никогда при дядьТоличе он даже близко меня не сквошил. Не то что – «постирать».

– Нет, – сказал я тихо, глядя поверх Захара.

– «Нет»? Надо же – «нет»! Не хочет чистюля наша постирать! Ну и ладненько, ну и хорошохонько. Вот Юрик пойдёт, значит, вместо тебя. Ты – белые ручки, нежная спинка, придётся Юрику идти. А потом ещё кому-то. Значит, вот как ты себя ставишь. Ну, коллектив тебя поправит. У нас же, у казаков, как?.. – «один за всех и все за одного». Ну, поздно уже, отнимаю сон у вас растабарами своими. Извиняйте. Отбой всем.

– Любо!!! – выкрикнули мы. Громко, чтобы десять раз не дрючил.

– Вот и славненько, ребятушки. – И приложил палец к губам: «Ш-ш-ш…Спим-спим-спим». И тихо притворил дверь.

– Ну ты чо ломишь?! – сразу же подкинулся Юрец. – Лучше всех, типа? Не до хера ли берёшь на себя? Скажи, Кузя!..

– Завтра поговорим, – ответил я, приподнялся на локте и уставился Юрцу прямо в глаза. ДядьТолич говорил: «Хочешь продавить человека – смотри ему в глаза, как будто у него в переносье острый нож. Чётко на лезвие смотри. Только знай с кем».

Юрец что-то буркнул и перевернулся на другой бок. Ночью не полезут, им сначала сговориться надо, чтобы впятером-вшестером.

Как быть? Нагибаться нельзя, бежать некуда. Кубатов быстро поймает, видеоглазки повсюду. И вот тогда уже точно к дагам отвезёт. Посёлки есть в округе, да не добраться до них. С Клязьмы двое приезжали, нормальные мужики, не то что наши упыри в лампасах. С дядь-Толичем хохотали чего-то, потом дядька с нашими ругался.

И куда бежать? Анон. Не в Москву же бежать непрошитому. Придётся прошиться, без вариантов.

А что вшитые?.. вон, по десять человек на одно место за работой стоят.

А без работы получать квоту двадцать тысяч, жить в минималке на семидесятом этаже и геймиться целыми днями?

Как быть-то? Захар не отстанет, будет ломить каждый день. Атаману пожаловаться? Не вариант. Завалить Захара? Смогу, наверное. А потом куда? Попробую всё же на Клязьму, лесами. Что же делать-то, что же делать?!

Я вцепился зубами в руку, закусил. Рот наполнился кровью, на вкус она была как вишнёвый табак Захара. Меня чуть не вырвало в подушку, перевернулся на бок, потом на спину. Часа полтора крутился, уснуть не мог. Пока Ракитин не вернулся. Прошаркал к своей кровати, лёг лицом вниз и заплакал. И я сразу уснул.

Александр

Борис захватил бороду в кулак и по-собачьи наклонил голову. Длинная чёлка лезла ему на глаза, он провёл рукой по бровям, поморгал. Отвёл взгляд, помялся.

Он почти ни с кем не заговаривает первым, стесняется. А меня полудетская перекошенная речь Бориса не смущает. Как будто с Павликом болтаю.

С прежним Павликом.

Через месяц с небольшим ему в школу, а там отформуют по шаблонам Интрофая. Да, наверно, уже и сейчас нету прежнего Павлика, за два года Алёна его обстругала.

Борис, конечно, чувствовал мою симпатию.

Никто, даже Сергей, не разговаривал с ним на равных, у всех сквозила снисходительность. Великан трогательно обо мне заботился, помогая в тяжёлых и грязных работах, а уж в ночные выезды сопровождал всегда. Наверно, и чтоб поговорить тоже.

– Ты заверяешь Сергею? – спросил Борис. – Он очень ездит, всех вокруг ездит. Не получается у Сергея. Как будет?

– Не знаю, Борис. Я тоже вижу, что не получается. Всех давят, но объединяться не хотят. У попов своё, у «овощей» своё. Все упёртые, как бараны. А одним тяжело. Совсем тяжело.

– Да, так вижу. Не получается. Спиридонцев очень гад, очень. Всем говорит плохо, все слушают. Плохо.

– А что он говорит плохо?

– Я с Сергеем навсегда буду. Я не слушаю.

– Что он говорит?

Борис замолчал. Если не хочет говорить, спрашивать бессмысленно. Внимательно смотрит сквозь тебя, как будто вслушивается в далёкую музыку. Может быть, действительно что-то звучит в его перекрученных мозгах.

Когда прошлой осенью Сергей нашёл его в землянке за Клязьмой и привёл к нам, Борис вообще молчал. Месяца три не говорил ни слова, даже не мычал, и мы решили, что он немой. Безобразный шрам-клякса на лбу от вырезанного видеоглазка, лички в гортани нет. Натуральный вырез.

Жил на брошенных торфоразработках – картофельные грядки, огородик, три курицы с петухом. Так, вместе с курами, Сергей и привёз его к нам.

Весной одна из тех кур перестала нестись, Армен хотел её зарезать. Борис обхватил себя огромными руками, замычал и затрясся – Армен первым бросился его успокаивать, кур оставили в покое, даже Спиридонцев промолчал. Серёга мне сказал потом задумчиво:

– Драл он их там, что ли?

Меня вот точно отодрали Миша с Ваней. Оставил посёлок без топлива.

Правильно Кубатов говорит: «Как клопов передавим».

Все правильно говорят.

Зря я не сдержался. Дело не сделал и Ваньку разозлил. Как-нибудь договорился бы с Латышом без двух окороков. Но сколько можно угождать и прогибаться?! Сил уже нет.

– Что нехорошо? – спросил Борис. – Что злой?

«Всё нехорошо, – подумал я. – Как это они говорят?.. Не-файно. Совсем не-файно. Соляры нет, электричество отключают».

– Я с Сергеем навсегда буду, – снова сказал Борис. Не упрямо совсем. Безмятежно, как о погоде на завтра.

«Да я тоже, – подумал я, – но солярку с электричеством мы не заменим».