Гнев Бога

– Нет – нет. – По его лицу обильно катились слёзы.

– Тебя будут любить самые красивые женщины Рима, и ты легко найдёшь себе прекрасную жену.

Её нежный голос пьянил полководца, а понимание, что он никогда не сможет услышать его, приводило Тиберия в отчаяние. Обезумевший и совершенно потерянный, он шёл рядом с носилками Агриппины и держал её руку в своей ладони, не замечая, что римлянка из-за этого сидела в неудобной позе, сильно наклонившись над ним.

–Ах, Агриппина, знай же: я много раз за эти двадцать лет слышал во сне твой голос, вскакивал с постели и искал тебя…

– Я это знала.

– А две недели назад, когда я с частью своей армии был окружён в Панонийских горах, и нам всем грозила смерть, я думал только о тебе. И только жажда ещё раз услышать твой голос, увидеть тебя, прикоснуться к тебе, заставили меня сражаться до конца.

Агриппина виновато улыбнулась и, стараясь вложить в слова как можно больше нежности, мягко сказала:

– Милый Тиберий, я всегда помнила твою ласку.

– Ты была счастлива со мной?

– Да, каждый день.

– И ты видела меня во сне?

– Всегда видела, и не только во сне.

– А я после наших лет никогда не знал счастья. Только с тобой мне было хорошо.

Агриппине было тягостно и стыдно. Её прелестное белое лицо порозовело, сделав женщину ещё более привлекательной и обворожительной. Он, продолжая держать её руку в своей руке, свободной рукой гладил носилки, трогал её столу, невнятно говоря:

– Я мечтал это сделать…

В речном порту, уже простившись, он несколько раз , расталкивая людей, быстро шёл за римлянкой.

– Агриппина, ещё немного побудь со мной.

И он с безумной надеждой глядел на широкий Тибр, моля богов, чтобы они послали бурю, которая задержала бы корабли в гавани. Но день был прекрасный, а Агриппина была нежной и восхитительно красивой. Он не мог оторвать от неё взгляда и страдал от того, что видел её в последний раз.

Когда, наконец, она взошла на корабль, и тот, осторожно всплёскивая двумя рядами вёсел, медленно двинулся вниз по течению реки в составе большого речного флота, Тиберий прощально поднял вверх руки. И так стоял до тех пор, пока корабли не скрылись за речным поворотом. А потом, закрывая концом тоги лицо, залитое слезами, качаясь, как пьяный, Тиберий вернулся в город.

Глава четвёртая

Август неторопливо шёл по длинному пустынному коридору в сторону зала, где обедали его друзья. Теперь после разговора с Тиберием, когда он, по сути, обрёк своего сына Постума на смерть, Август чувствовал стеснение в груди. И всё более и более сомневался в правильности своего решения. Лучшие поступки Агриппы, его смех, уважение к нему, принцепсу, мгновенно вспоминались Августу. И он, ещё утром уверенный в том, что только смерть развратного сына могла предотвратить новую гражданскую войну, сейчас, мысленно увидев его мёртвым, залитым кровью, вскрикнул и остановился, глядя в пол. И не сразу заметил двух сенаторов – Мецената и Гортензия – которые появились у него на пути. При виде их, Август непроизвольно обернулся назад, но коридор был пустынный. И Августа на короткое мгновенье охватил страх. Он вспомнил, как был убит его великий отец Гай Юлий Цезарь.

Вперёд выступил надушенный и напомаженный Меценат, поднял вверх руку.

– Цезарь, прости нас.

– За что я должен простить своих лучших друзей? – сдавленным голосом ответил Август.

– Мы слышали то, о чём ты говорил с Тиберием.

– Вот как! Значит, вы мои самые верные друзья, стояли за дверью?

Он вспомнил, что в списке тех, кто ездил к Агриппе Постуму был и Гортензий. А теперь выходило, что и Меценат с ним заодно. Август, в ярости потрясая кулаками, двинулся на сенаторов

– Да как вы посмели? Вы! Кому я всегда верил больше, чем себе!

Меценат, глянув на Гортензия, пожал плечами и с лицом, полным непонимания: как он оказался здесь?…с гордо поднятой головой отошёл к окну и с интересом стал рассматривать город.

– Останови свой гнев, Цезарь, – раздражённым голосом сказал Гортензий. – Разве опасен тот, кто признаётся в своих поступках?

– Я знаю: ты был на острове у Постума

– Да, и я отметил, что твой сын изменился к лучшему. И рассуждает, как здравый человек.

Август затих и опустил руки.

–Что же вы хотите от меня?

– Чтобы ты, Цезарь, не отдавал нас в руки чудовищу!– крикнул Гортензий.

Меценат оторвался от созерцания города, быстро подошёл к принцепсу, взял его под руку и, словно прогуливаясь, зашагал с ним в сторону зала, добродушно говоря:

– Друг мой, насколько я помню, ты вот уже неделю как пишешь в бане трагедию об Аяксе. Как поживает твой Герой?

– Он бросился на губку, – угрюмо ответил Август.

– И это был смертельный бросок?

– Да

Меценат похлопал в ладоши.

– Браво, друг мой. Я обязательно всем расскажу о твоём великолепном каламбуре.

Август и сам улыбнулся, довольный своей шуткой. И когда Меценат, зорко следивший за Августом, наклонился к его уху и тихим проникновенным голосом сказал: « Цезарь, вспомни, что говорил Феодор Гадарский», то принцепс, всё понимая, ответил:

– Я не знаю такого.

– Он был грамматиком Тиберия.

– Ну и что?

Гортензий Флакк вновь заступил дорогу Августу и яростно гаркнул:

– Феодор назвал Тиберия: грязью, замешанной кровью!

В это время из-за угла коридора вышел Тиберий с перекошенным лицом от гнева и, идя навстречу группе друзей, указывая пальцем на Гортензия Флакка, он быстро заговорил:

– Не ты ли, Гортензий Флакк, известен в Риме тем, что спал со своей матерью!