Порядок в армии в те времена был таков: если солдат стрелялся в не очень важное
для лишения себя жизни место, в конечности или еще куда-нибудь, это расценивалось, как
попытка к дезертирству, и после излечения такому бойцу светил срок. Выстрел же в грудь
или живот считался прямой попыткой суицида, и таких ребят, если они выживали, как
психически неполноценных, немедленно комиссовали из армии.
В случае Дьяченко, стрелявшегося в область сердца и только чудом не погибшего, все было настолько ясно, что уже через месяц он оказался с белым билетом в родном
Ставрополе.
Но это я забежал вперед. А тогда, на следующий день после попытки Дьяченко
свести счеты с жизнью, я рассказал Димке о звонке из госпиталя и поделился
соображениями по поводу того, что иногда действительно случаются чудеса. Ведь после
такого выстрела, по словам медиков, выживает, в лучшем случае, только один из ста
тысяч, и таким везунчиком как раз оказался этот профессорский сынок-придурок. И мы
теперь с Димкой останемся пахать в армии, а он вернется домой клеить папочкиных
студенток. На что Мечик, как-то странно на меня посмотрев, сказал:
– «А я в чудеса не сильно верю. Не думал тебе об этом говорить, но принесу сейчас
одну вещь, которую я вчера нашел в тумбочке Саши Дьяченко, и ты собственными
глазами убедишься, что никакой он не придурок. Везение у него действительно было, но
чудом там и не пахло. К нему он неплохо подготовился».
Мой друг отправился в казарму и через пару минут положил передо мной старую
тонкую книжонку в жестком потрескавшемся переплете.
«Что это?» – удивился я.
«Смотри сам, открой, где закладка!»– сказал Дима.
… В руках я держал анатомический атлас. Открыл в месте закладки, и у меня перехватило
дух: крупный цветной рисунок торса человека в разрезе четким штрих-пунктиром
пересекала острая, вдавленная в мелованную бумагу, карандашная линия…
Она проходила, не касаясь ни сердца, ни кровеносных артерий, ни развернутых
легких. И даже из спины выходила, заботливо минуя узел лопаточной кости.
– «Это же надо: так точно все рассчитать! – вмиг пересохшим голосом сказал я. – Как же
он все-таки рисковал. Ведь если б дрогнула рука или не точным оказался угол…»
– «Вот поэтому я никому, кроме тебя, не показал этот атлас. Парень крупно рисковал, и не
нам его судить. Я бы лично на такое не пошел, – жестко заключил мой товарищ, –
гражданка того не стоит».
Мы с Димой часто беседовали, делились своими планами и мечтами. Он бредил
мощными мотоциклами, его влекли девчонки и скорость. В части Мечика уважали и даже, несмотря на его хилое сложение, немного побаивались, считая психованным. Мне
помнится один момент – сейчас неудобно в этом признаваться – как мы с ним, когда
отношения СССР и США серьезно обострились из-за войны во Вьетнаме, написали
заявления с просьбой отправить нас к месту ведения боевых действий для оказания
интернациональной помощи нашим восточноазиатским братьям.
Боже, какими тогда мы были дураками!
«Есть ли у тебя какой-нибудь жизненный девиз?» – поинтересовался как-то Димка.
Я мучительно напрягся и с гордостью выпалил недавно вычитанное: «Быть, а не
казаться!»
«И у меня есть, – сказал Димка. – Как тебе: «В хилом теле – здоровый дух!»
Мне и теперь кажется, что лучше о моем армейском друге сказать было просто
невозможно. В его хилом теле действительно был в высшей степени здоровый, на зависть
55
многим – свободолюбивый и сильный дух. Интересно, как дальше сложилась его судьба, жив ли он, вспоминает ли армию? Прости меня, Димка, что мы потерялись…
***
Возвращаясь к теме разных хитростей с целью преждевременного завершения
армейской службы, не могу не рассказать еще одну, довольно остроумную историю