Записки несостоявшегося гения

себя, что даже не стыдиться это показать?

Спустя какое-то время после экзамена я все-таки нашел в себе силы спросить у

Ковалева при случайной встрече: за что?

– А ты хорошенько подумай! – отстраненно посоветовал он и вежливо откланялся.

Спасибо мстительному Виктору Павловичу за урок – я его запомнил навсегда.

Собственно, за всю свою жизнь я могу припомнить только два случая явной

несправедливости по отношению ко мне на экзамене. Любопытно, что они происходили в

49

судьбоносное для меня время. Как я уже рассказал, на выпускном экзамене и, по

странному стечению обстоятельств, на экзамене вступительном, по истории. Причем, та

ситуация была интереснее, так как спустя много лет я получил – при свидетеле! –

подтверждение тому, что оценка моя была явно занижена.

…Экзамен по истории был последним. И опять-таки, перед этим я получил по трем

другим экзаменам, включая сочинение, что было наиболее трудно, «отлично». Так что, на

экзамен по истории, которой я всегда увлекался и знал, наверное, получше других

предметов, я пришел в игривом расположении духа. Заигрывал с девушками, вел себя

крайне самоуверенно, а если учесть, что по чьей-то неглупой подсказке я приходил на

экзамены в парадной армейской форме, со всеми блестящими регалиями, подчеркивая тем

свой самостоятельный статус, то можно легко представить, какие эмоции мог вызывать

этот наглый юноша с еврейской фамилией у мужчин-преподавателей. Более того, когда я

сел перед экзаменатором, то стал небрежно вертеть в руках картонную карточку -

удостоверение, свидетельствующую об окончании армейского Университета марксизма-ленинизма, что было равносильно по тем временам предъявлению партийного билета.

Преподаватель, пожилой грузный мужчина с несколько обрюзгшим лицом, только

прищурился, взирая на подобные доблести. Я стал уверенно отвечать на вопросы билета, заметив, что сидящий за соседним столом другой экзаменатор, явно кавказской

внешности, внимательно ко мне прислушивается. Мне определенно везло: мало того, что

я знал предмет, но и билет попался ерундовый, так что в первом семестре можно было

«шить карман» на повышенную стипендию. Как сейчас, помню тот вопрос:

«Причины поражений Советской Армии начального периода Великой

Отечественной войны».

Да для меня это звучало как музыка! Ведь к тому времени я прочитал целый ряд

вещей Симонова, влюбился в героев Казакевича, был покорен простотой и стойкостью

обитателей планеты «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова…

…Я говорил о сорока тысячах комсостава, уничтоженных накануне войны в ходе

сталинских репрессий, о командирах полков и дивизий со средним военным

образованием, об отсутствии надлежащей войсковой радиосвязи и перекосе в сторону

телефонной – вот откуда адские котлы и окружения… Ну как тут было не вспомнить о

пресловутом «Пакте о ненападении», неудачной карело-финской, расформировании

тяжелых бронетанковых соединений, что дало возможность автору стратегии «Танки, вперед!» рассекать, как масло ножом, своими ударными группировками наши войска.

Экзаменатор-кавказец, потеряв всякий интерес к вяло отвечавшей ему абитуриентке, переключил все внимание в мою сторону, а меня несло и несло дальше, я пел, как соловей, пока не услышал слово «достаточно» и узрел перед собой мой экзаменационный лист с

оценками.

Вежливо распрощавшись, довольный произведенным эффектом, я вышел и только

в коридоре, с заслуженным удовольствием рассматривая свой документ, увидел, что мои

труды были оценены баллом «хорошо». Не стану описывать свое состояние в тот миг, скажу лишь, что, встретив через пару недель на улице, впервые после службы в армии, свою любимую учительницу Галину Никитичну (она учила меня когда-то украинскому

языку, а после была директором 10-й школы и председателем областного профсоюза

учителей), и рассказывая ей о своих планах получить педагогическое образование, не

удержался и похвастал, что сдал вступительные экзамены на «отлично» и только по

истории, которую принимал какой-то старый алкаш с красным носом, получил

заниженную «четверку».

– Как его фамилия? – поинтересовалась она, и когда я сказал ей, что, кажется, Жеребко… – грустно промолвила: – Так я и знала – это мой муж…

Мне стало ужасно неловко, я принялся, было, извиняться, но что тут поделаешь: настроение и у нее, и у меня было испорчено.