Письма (1841–1848)

1844

248. Д. П. Иванову

СПб. 1844, апреля 12

Наконец-то собрался я, любезный Дмитрий, отвечать тебе. Вот уж подлинно – спустя лето в лес по малину; но что мне с собою делать? Первое письмо твое[711 - Речь идет о письме Д. П. Иванова от 20/XII 1843 г. (ЛН, т. 57, стр. 232–234), в котором тот цитирует строки из письма своего отца относительно получения для Белинского дворянской грамоты: «К новому году собираются депутаты, и тогда подпишется грамота. Секретарь собрания… Григорий Семенович Волков просил написать к Висс. Гр., чтобы он попросил письмом губернского предводителя Федора Ивановича Никифорова, который его знает, об удовлетворении его в грамоте… г. Волков имеет дар сочинять в прозе и стихах и желает, чтобы его творения помещались в «Отечественных записках»«.] повергло меня в такую апатию, что я махнул рукою на всё и проклял мое дворянство, которое пришлось мне солонее <и> хуже всякого мещанства, но которым тем не менее я всё-таки еще не пользуюсь и едва ли буду когда пользоваться. Писать к дворянскому предводителю Никифорову – да как и по какому праву стану я писать к человеку, которого совсем не знаю? И о чем буду я просить его? Если мое дело законное, он и без моей просьбы должен за честь себе поставить сделать его; если оно не законно, – как же буду я просить его сделать для меня то, чего он не должен делать? И что я ему, что он для меня должен делать то, чего не должен делать? Чувствую сам, что всё это вздор, но что ж мне делать с моим характером, который таков, что теряется и дрожит среди наших общественных условий? Потом, обещать Волкову помещение его сочинения в «Отечественных записках» было бы с моей стороны явным надувательством, тем более что это помещение от меня нисколько не зависит. Я сотрудник, работник в журнале, но отнюдь не издатель и не распорядитель этого журнала. Мое мнение иногда может иметь вес в редакции, но мнение прямое и честное; а всякого другого у меня недостанет ни охоты, ни духу высказать вследствие каких-нибудь не касающихся до журнала расчетов. Впрочем, всё это ты сам хорошо понимаешь, как то и видно из твоего письма. Вот почему я пришел в такую апатию в отношении к моему злополучному дворянству, что никак не мог принудить себя взяться за перо, чтобы отвечать тебе.

Через месяц времени после первого письма твоего приехал в Питер один хороший мой знакомый, Алексей Алексеевич Тучков, уездный предводитель дворянства в Инзаре,[712 - А. А. Тучков (1800 – ок. 1879), инсарский уездный предводитель дворянства, член Союза благоденствия, отец второй жены Огарева Н. А. Тучковой.] кажется, стало быть, нам с тобою земляк до губернии. Я сообщил ему мое горе, и он сказал, что это вздор, потому что он хорошо знает и Никифорова, и Волкова, и всех, и что ему ничего не будет стоить попросить всех, кого нужно, не опасаясь получить отказ. Я было воскрес. Но лишь уехал Тучков, как я получил твое второе письмо,[713 - Это письмо не сохранилось.] которое совсем положило меня влоск. Что это за герольдия, где она – на небесах или в Америке, когда поступит в нее мое дело, что мне тут делать – ничего не знаю, хоть зарежь.[714 - Департамент герольдии Правительствующего сената решением от 13/VII 1844 г. не утвердил постановления Пензенского дворянского собрания о правах Белинского на потомственное дворянство из-за отсутствия его метрического свидетельства. Дело закончилось благоприятно только 3/VII 1847 г. (см. заметку В. Е. Рудакова в «Новом времени» 1910, № 1236 от 14/VIII).] Вот всё, что могу тебе сказать об этом несчастном деле. Много и премного благодарен Петру Петровичу и Николаю Петровичу – они сделали всё, что имели доброту и снисхождение взять на себя и что в их силах и возможности было сделать. О тебе нечего и говорить: мне с тобою век не разблагодариться, потому что за услуги и одолжения еще можно отблагодариваться, а за расположение, любовь и дружбу нельзя. Во всем остальном, касающемся до моего дворянства, приходится возложить упование на аллаха.

Ты, конечно, слышал, что я женился и, верно, знаешь (от Галахова) на ком, стало быть, об этом нечего и распространяться. Заочные знакомства и поклоны – не иное что, как китайские церемонии, которые и смешны и скучны: поэтому и не почитаю за нужное посылать тебе и жене твоей поклонов и приветствий от моей жены. Если бы случай свел тебя и твою жену с моею, я уверен, что она так же бы полюбила вас, как и вы ее; а до тех пор вы для нее, а она для вас – образы без лиц. Я держусь того мнения (и уверен, что ты будешь в этом согласен со мною), что любить или не любить можно только того, кого видишь, слышишь и знаешь. Вот почему я не счел (следуя китайским обычаям) за нужное и важное разослать родственникам и приятелям циркуляры с уведомлением о вожделенном вступлении в законный брак. Я думаю, что это дело важно для одного меня. Конечно, ты принял бы в нем самое дружеское участие, если бы мы жили в одном городе, но как мы живем далеко друг от друга, то нечего об этом и толковать. Если тебя интересуют подробности насчет моей жены, обратись к Галахову – он давно ее знает, и знает хорошо. О сем событии извести своих стариков.

Жаль, что я собрался писать к тебе именно в такое время, когда у меня дела по горло; а то надо бы мне отписать к Петру Петровичу и просить его, ради всего святого, войти в положение бедного Никанора и подвигнуть (если есть к этому какая-нибудь возможность) брата Константина выслать Никанору послужной список нашего отца: у бедного от этого вся служба идет не в службу. Бог судья Константину, а он поступает с Никанором не по-братски, да и не по-человечески. Вся надежда на Петра Петровича. Попроси его, а я как-нибудь и сам соберусь к нему написать. Адресовать бумагу можно в штаб Грузинского гренадерского полка, в Тифлис. Хотя Никанор перешел в действующий полк (что мне очень в нем понравилось, как признак бодрости, души и сердца), но из Тифлиса перешлет начальство, куда следует.

Очень рад, что место в Воспитательном доме поправило твои обстоятельства. Желаю тебе всяких успехов. Леоноре Яковлевне низко кланяюсь, ребятишек твоих целую всех, особенно моего любимца – как бишь его – вот имя-то и забыл (чего, брат, скоро свое собственное буду забывать), – я бы готов был отнять его у тебя. Мой адрес: в доме Лопатина, на Невском проспекте, у Аничкина моста, № 47.

Алешу лобызаю и в нос и в переносицу. Хочется мне послать ему какую-нибудь картинку – и потому приискиваю.

249. Т. А. Бакуниной

<5 декабря 1844 г. Петербург.>

Я так виноват перед Вами, что у меня недостает духу и извиняться. Заставить Вас написать ко мне третье письмо, не получив ответа на два первые, – это уже не просто невежество, а подлость.[715 - Письма Т. А. Бакуниной к Белинскому не сохранились.] Что делать? Русский человек – и мне приличнее обращаться с лошадьми, нежели с дамами. То болен (а я, действительно, с самого лета так болен, как еще никогда не бывал), то дела по горло, то не в духе, а главное – проклятая журнальная работа – этот источник моего нездоровья и физического и нравственного, – то, наконец, и сам не знаю почему, но только не мог приняться за перо. С некоторого времени я со всеми таков в отношении к письмам. Но Вы так добры и, верно, простили меня, не дожидаясь извинений. Книгу я Вам послал, и Вы получили ее.[716 - О какой книге идет речь, неизвестно.] Что касается до детского журнала, – это такая комиссия, которая хоть кого так поставят в тупик. У нас два издания в этом роде – «Библиотека для воспитания» (в Москве) Семена[717 - Детский журнал в двух отделениях, изд. А. Семеном в Москве (1843–1846).] и «Звездочка» (в Питере) Ишимовой.[718 - Ежемесячный журнал для детей старшого возраста, выходивший под редакцией детской писательницы А. О. Ишимовой в Петербурге (1842–1849). Под тем же названием ею издавался с 1845 г. журнал для детей младшего возраста.В статье «Русская литература в 1842 году» Белинский положительно отозвался о «Звездочке» («Отеч. записки» 1843, № 1; ИАН, т. VI, стр. 545–546).] – Которое же из них лучше, спросите Вы? – Оба хуже, отвечаю я Вам. «Библиотека» сначала пошла было не дурно; но теперь ею заправляет Шевырев с братиею, и из нее вышло пономарское издание. «Звездочка» всегда была дрянью. Так выбирайте сами. Если хотите «Библиотеку», так выпишите ее прямо из Москвы; если «Звездочку», то напишите ко мне. «Звездочка» издается вдвойне, одно отделение для детей малолетних, другое – для детей повозрастное. Каждое отделение особенно стоит, с пересылкою, кажется, четыре рубля серебром, оба вместе, кажется, семь рублей серебром с пересылкою. Ваших денег у меня осталось, за вычетом за книгу, ее пересылку и за комиссию книгопродавцу, шесть рублей семьдесят пять копеек с денежкою серебром. Этого достаточно, если Вы захотите выписать и оба отделения «Звездочки». В таком случае, я думаю, лучше Вам выписывать ее на будущий 1845 год. Если решитесь так – уведомьте, и с января Саша[719 - Сын В. А. Дьяковой.] будет ежемесячно получать журнал.

Поздравляю Александру Александровну с замужеством,[720 - А. А. Бакунина вышла замуж за Гаврилу Петровича Вульфа (р. 1805), тверского помещика, двоюродного брата А. Н. Вульфа, приятеля А. С. Пушкина.] а Николая Александровича с дочерью.[721 - У Н. А. Бакунина в конце 1844 г. родилась дочь.] Я давно уже не имею никакого известия о его усах и очень рад, узнавши, что он сделался paler familiae.[141 - отцом семейства (латин.). – Ред.] Теперь он настоящий помещик.

С глазами Т<ургенева> было что-то вроде припадка, но без всяких дурных следствий. Здоровьем он, как Вам известно, не крепок; но это не мешает ему жить, т. е. ничего не делать и быть больше веселым, нежели скучным. Он теперь весь погружен в итальянскую оперу и, как все энтузиасты, очень мил и очень забавен.

Что касается до Ваших извинений, что Вы меня беспокоите Вашими поручениями, – я чуть не заплакал от стыда, читая их: моим грубым молчанием я подал Вам основательную причину думать, что Ваши поручения могут мне быть в тягость. Делать нечего – надо принять это, как заслуженное наказание.

Кланяюсь Вам и всем Вашим. Будьте здоровы и счастливы, особенно здоровы, потому что без здоровья невозможно и счастие. Прощайте, Татьяна Александровна, и не забывайте никогда не забывающего Вас и всегда преданного Вам

В. Белинского.

СПб. 1844, декабря 5.

250. И. С. Тургеневу

<Около 13 декабря 1844 г. Петербург.>

И звезды вечные высоко над землею

Торжественно неслись в надменной тишине.

Что такое: надменная тишина? – Великодушный кисель? Насупленные, седые, густые брови – всё равно, но с одним из двух последних эпитетов стих ловчее и звучнее.

Стр. 12, стих 4: птица вспугнанная; в русском языке нет глагола вспугать, а есть глагол спугнуть; поставьте: птица спугнутая.

Стр. 20: обильной (?) матери людей; изысканно и темно.[722 - Тургенев согласился с замечаниями Белинского и внес в свою поэму изменения («туманной вышине», «из-под густых его бровей», «птица спугнутая», «великой матери»).] А между тем, что за чудная поэма, что за стихи! Нет правды ни на земле, ни в небесах, – прав Сальери: талант дается гулякам праздным.[723 - Неточная цитата из трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери».] В эту минуту, Тург<енев>, я и люблю Вас и зол на Вас…

1845

251. А. И. Герцену

СПб. 1845, января 26

Спасибо тебе, добрый мой Герцен, за память о приятеле. Твои письма всегда доставляют мне большое удовольствие. В них всегда так много какого-то добродушного юмору, который хоть на минуту выведет из апатии и возбудит добродушный смех. Только при последнем письме я немного подосадовал на тебя. В одно прекрасное утро, когда в одиннадцать часов утра в комнате было темно, как в погребе, слышу звонок – кухарка (она же и камердинер) докладывает, что меня спрашивает г. Герц.[724 - Герц Карл Карлович (1820–1883), литератор, переводчик, впоследствии профессор Московского университета. Окончил в 1844 г. философский факультет Московского университета; с осени 1845 г. жил в Петербурге и сотрудничал в «Отеч. записках» и «Современнике». В 1847 г. вышел в свет его «Исторический сборник» (кн. 1). Белинский откликнулся на него весьма сдержанной рецензией (ИАН, т. X, № 14). Сборник с дарственной надписью автора сохранился в библиотеке Белинского (ЛН, т. 55, стр. 449–451). – О Герце см. кн. А. Малоина «К. К. Герц (1820–1883). Биографический очерк». СПб., 1912.Письма Герцена и Грановского к Белинскому, привезенные Герцем, не сохранились.] У меня вздрогнуло сердце: как, Герцен? быть не может – субъект запрещенный, изгнанный из Петербурга за вольные мысли о бутошниках,[725 - Герцен был переведен в июне 1841 г. из Петербурга на службу в Новгород, под надзор полиции, за участие в «разглашении» слухов об убийстве будочником прохожего с целью ограбления. Материалом для обвинения явилось перлюстрированное письмо Герцена к отцу (см. «Былое и думы», гл. XXVI – ПссГ, т. XIII, стр. 44–55).] – притом же он оборвал бы звонок, залился бы хохотом и, снимая шубу, отпустил бы кухарке с полсотни острот – нет, это не он! Входит юноша с московским румянцем на щеках, передает мне письмо и поклоны от Г<ерце>на и Гр<ановско>го. Распечатываю письмо, думая, что первые же строки скажут мне, что за птица доставитель письма. Ничуть не бывало – о нем ни слова! Вести г. Герца о лекциях Шевырки, о фуроре, который они произвели в зернистой московской публике, о рукоплесканиях, которыми прерывается каждое слово этого московского скверноуста, – всё это меня не удивило нисколько; я увидел в этом повторение истории с лекциями Грановского.[726 - Шевырев читал публичный курс истории русской словесности в Московском университете с ноября 1844 г. Эти лекции должны были ослабить впечатление от курса истории средних веков, прочитанного перед тем Грановским также публично (23/XI 1843 г. – 22/IV 1844 г.). О воздействии лекций Грановского на слушателей см. в дневнике Герцена (ПссГ, т. III, стр. 324–325), а также в «Былом и думах» (там же, т. XIII, гл. XXIX, стр. 114).] Наша публика – мещанин во дворянстве: ее лишь бы пригласили в парадно освещенную залу, а уж она из благодарности, что ее, холопа, пустили в барские хоромы, непременно останется всем довольною. Для нее хорош и Грановский, да недурен и Шевырев; интересен Вильмен,[727 - Вильмен Абель Франсуа (1790–1870), французский историк литературы; в 1839–1844 гг. – министр народного просвещения.] да любопытен и Греч. Лучшим она всегда считает того, кто читал последний. Иначе и быть не может, и винить ее за это нельзя. Французская публика умна, но ведь к ее услугам и тысячи журналов, которые имеют право не только хвалить, но и ругать; сама она имеет право не только хлопать, но и свистать. Сделай так, чтобы во Франции публичность заменилась авторитетом полиции и публика в театре и на публичных чтениях имела бы право только хлопать, не имела бы права шикать и свистать: она скоро сделалась бы так же глупа, как и русская публика. Если бы ты имел право между первою и второю лекциею Шевырки тиснуть статейку[728 - Белинский имеет в виду, вероятно, не напечатанную по цензурным соображениям статью Герцена «Ум хорошо, а два лучше». Сохранилась копия этой статьи с пометой: «Посвящаю Виссариону Григорьевичу Белинскому, другу четы московской и петербургской четы не врагу» (см. ПссГ, т. III, стр. 287–291). В ней Герцен писал о лекциях Шевырева: «Шевырев – первый профессор элоквенции после Тредьяковского; он читал в Москве публичные лекции о русской словесности преимущественно того времени, когда ничего не писали, и его лекции были какою-то детскою песнью, петою чистым soprano, напоминающим папские дисканты в Риме».] – вторая лекция, наверное, была бы принята с меньшим восторгом. По моему мнению, стыдно хвалить то, чего не имеешь права ругать: вот отчего мне не понравились твои статьи о лекциях Гр<ановско>го.[729 - Статьи Герцена – «Публичные чтения г. Грановского». Первая статья была напечатана в «Моск. ведомостях» 1843, № 142 от 27/XI; вторая – в «Москвитянине» 1844, № 7.] Но довольно об этом. Москва сделала, наконец, решительное пронунциаменто:[730 - От исп. pronunciamento – государственный переворот.] хороший город![731 - Белинский имеет в виду новую редакцию «Москвитянина». С января 1845 г. во главе «Москвитянина» стал И. В. Киреевский.] Питер тоже не дурен. Да и всё хорошо. Спасибо тебе за стихи Яз<ыкова>.[732 - В конце 1844 г. П. М. Языков написал серию памфлетных стихотворений, направленных против «западников»: «Константину Аксакову» («Ты молодец! В тебе прекрасно…»), «К ненашим» и «К Чаадаеву» («Вполне чужда тебе Россия…»). Стихотворения эти при жизни автора напечатаны не были, но широко распространялись в списках, вызывая восторг в реакционных кругах.] Жаль, что ты не вполне их прислал. Пришли и пасквиль. Калайдович,[733 - Калайдович Николай Константинович (1820–1854), сын археолога К. Ф. Калайдовича, окончивший Училище правоведения. См. о нем воспоминания В. В. Стасова (PC 1881, № 6, стр. 254–255).] доставитель этого письма (очень хороший молодой человек, которого, надеюсь, вы примете радушно), покажет вам пародию Некрасова на Яз<ыкова>.[734 - Пародия Некрасова на стихотворение «К не нашим» – «Послание к другу (из-за границы)» – была напечатана в «Лит. газете» 1845, № 5, стр. 97, за подписью: Н. Стукотнин.] Во-1-х, распространите ее, а во-2-х, пошлите для напечатания в «Москвитянин». Теперь Некр<асов> добирается до Хомякова.[735 - Пародия Некрасова на А. С. Хомякова неизвестна.] А что ты пишешь Краевскому, будто моя статья не произвела на ханжей впечатление и что они гордятся ею, – вздор;[736 - Речь идет о статье Белинского «Русская литература в 1844 году», в которой была дана уничтожающая характеристика творчества поэтов-славянофилов Языкова и Хомякова («Отеч. записки» 1845, № 1; ИАН, т. IX, стр. 448–474).] если ты этому поверил, значит, ты плохо знаешь сердце человеческое и совсем не знаешь сердца литературного – ты никогда не был печатно обруган. Штуки, судырь ты мой, из которых я вижу ясно, что удар был страшен. Теперь я этих каналий не оставлю в покое.

Кетчер писал тебе о парижском «Ярбюхере», и что будто я от него воскрес и переродился. Вздор! Я не такой человек, которого тетрадка может удовлетворить. Два дня я от нее был бодр и весел, – и всё тут. Истину я взял себе – и в словах бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут, и люблю теперь эти два слова, как следующие за ними четыре. Всё это так, но ведь я попрежнему не могу печатно сказать всё, что я думаю и как я думаю. А чорт <ли> в истине, если ее нельзя популяризировать и обнародовать? – мертвый капитал.[737 - В «Немецко-французском ежегоднике», издаваемом А. Руге и К. Марксом («Deutsch-Franz?sische Jahrb?cher, herausgegeben von Arnold Ruge und Karl Marx», Париж, 1844), Белинский познакомился, вероятно, в переводе Н. X. Кетчера со статьей Маркса «К критике гегелевской философии права. Введение», в которой его заинтересовали строки: «Религия есть опиум народа. Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, 1955, стр. 415). Экземпляр «Немецко-французского ежегодника» сохранился в библиотеке Белинского (ЛН, т. 55, стр. 569).]

Цена, объявленная вами Кр<аевско>му за статьи, показалась ему дорогою. В самом деле, уж и вы – нашли кого прижимать и грабить – человек бедный – у него всего доходу в год каких-нибудь тысяч сто с небольшим.

Кланяюсь Наталье Александровне и поздравляю ее с новорожденною.[738 - 13 декабря 1844 г. у Герценов родилась дочь Наталья (ум. в 1936 г.).] Жена моя также кланяется ей и благодарит ее за ее к ней внимание. Что, братец, я сам, может быть, весною буду pater familiae[142 - отцом семейства (латин.). – Ред.]; жена моя в том счастливом положении, в котором королева английская Виктория каждый год бывает по крайней мере раза два или три. Гр<ановско>му шепелявому не кланяюсь, потому что мои письма к тебе суть письма и к нему. Милому Коршу и его милому семейству чиню челобитье великое; воображаю, что его сын Федя[739 - Корш Федор Евгеньевич (1843–1912), филолог, с 1883 г. профессор римской словесности в Московском университете, впоследствии академик.] теперь молодец хоть куда, а летом 43 года был такой слюняй, и это была его, а не моя вина, хоть его маменька и Марья Федоровна и сердились на меня, что я находил его не похожим на Аполлона Бельведерского. Михаилу Семеновичу, знаменитому Москалю-Чаривнику – уж и не знаю, что и сказать.[740 - M. С. Щепкин с огромным успехом исполнял главную роль в водевиле И. П. Котляревского «Москаль Чарiвник» (1819 г.).] Да, что делает Armance?[741 - См. письмо 213 и примеч. 6 к нему.] Жена моя давно уже ответила на ее последнее письмо, а от нее нет никакой вести; она беспокоится, что ее письмо к A не дошло по адресу.

А ведь Аксаков-то – воля ваша – если не дурак, то жалко ограниченный человек. Затем прощай. Твой и ваш

В. Белинский.

252. Ф. М. Достоевскому

<Около 10 июня 1845 г. Петербург>

Достоевский, душа моя (бессмертная)[742 - Ирония относительно «бессмертной» души связана со спорами Белинского с Достоевским в то время. «Я застал его страстным социалистом, и он прямо со мной начал с атеизма», – вспоминал Достоевский (Ф. М. Достоевский. Полн. собр. худож. произведений, т. XI. М. – Л., 1929, стр. 8).] жаждет видеть Вас. Приходите, пожалуйста, к нам, Вас проводит человек, от которого Вы получите эту записку. Вы увидите всё наших, а хозяина не дичитесь, он рад Вас видеть у себя.[743 - Белинский, вероятно, приглашал Достоевского в дом к М. А. Языкову или к H. H. Тютчеву, где собирались их общие знакомые: И. И. Панаев, Н. А. Некрасов, П. В. Анненков, И. И. Маслов и другие.]

В. Белинский.

1846

253. А. И. Герцену

СПб. 1846, января 2

Милый мой Герцен, давно мне сильно хотелось поговорить с тобою и о том, и о сем, и о твоих статьях «Об изучении природы»,[744 - «Письма об изучении природы» Герцена были напечатаны в «Отеч. записках» 1845 г. (№№ 4, 7, 8 и 11). Окончание их (письма седьмое и восьмое) вышло в свет в №№ 3 и 4 того же журнала за 1846 г.] и о твоей статейке «О пристрастии»,[745 - Имеется в виду первая редакция четвертой главы очерков Герцена «Капризы и раздумья» – «Новые вариации на старые темы». Эта глава была напечатана в «Современнике» 1847, № 3 (отд. II, стр. 21–31), за подписью: Искандер и с пометой: Соколово. Июль 1846. В рукописи этой главы говорилось о «пристрастиях», вдохновленных патриотическими и революционными идеалами.О «Капризах и раздумьях» Белинский писал в рецензии на «Петербургский сборник» (см. примеч. 9 к письму 255 и ИАН, т. IX, стр. 577).] и о твоей превосходной повести, обнаружившей в тебе новый талант,[746 - Повесть Герцена «Кто виноват?» Первая часть ее появилась в «Отеч. записках» 1845, № 12 (стр. 195–245), за подписью: – И —. См. примеч. 16.] который, мне кажется, лучше и выше всех твоих старых талантов (за исключением фельетонного – о г. Ведрине, Ярополке Вод<янском>)[747 - Белинский имеет в виду пародию Герцена на дорожный дневник М. П. Погодина «Путевые записки г. Вёдрина», напечатанную в «Отеч. записках» 1843 г. (№ 11). – Ярополк Водянский – псевдоним, поставленный Герценом под статьей ««Москвитянин» и вселенная» в «Отеч. записках» 1845 г. (№ 3). В этой подписи пародировалась фамилия известного слависта О. М. Бодянского (1808–1877).] и пр.), и об истинном направлении и значении твоего таланта, и обо многом прочем. Но всё не было то случая, то времени. Потом я всё ждал тебя, и раз опять испытал понапрасну сильное нервическое потрясение по поводу прихода г. Герца, о котором мне возвестили, как о г. Герцене.[748 - См. письмо № 251 и примеч. 1 к нему.] Наконец слышу, что ты сбираешься ехать не то будущею весною, не то будущею осенью. Оставляя всё прочее до другого случая, пишу теперь к тебе не о тебе, а о самом себе, о собственной моей особе. Прежде всего – твою руку и с нею честное слово, что всё, написанное здесь, останется впредь до разрешения строгою тайной между тобою, Кетчером, Грановским и Кортем.

Вот в чем дело. Я твердо решился оставить «Отечественные записки» и их благородного, бескорыстного владельца.[143 - Далее зачеркнуто: Краевского и] Это желание давно уже было моею id?e fixe;[144 - навязчивой идеей (франц.). – Ред.] но я всё надеялся выполнить его чудесным способом, благодаря моей фантазии, которая у меня услужлива не менее фантазии г. Манилова, и надеждам на богатых земли.[749 - О создавшихся к середине 40-х годов тяжелых отношениях между Белинским и Краевским вспоминает Панаев (ч. II, гл. VII); см. также письмо А. В. Станкевича к И. В. Станкевичу от 21/II 1845 г. (ЛН, т. 56, стр. 174–176).] Теперь я увидел ясно, что всё это вздор и что надо прибегнуть к средствам, более обыкновенным, более трудным, но зато и более действительным. Но прежде[145 - Далее зачеркнуто: нежели по] о причинах, а потом уже о средствах. Журнальная срочная работа высасывает из меня жизненные силы, как вампир кровь.

Обыкновенно я недели две в месяц работаю с страшным, лихорадочным напряжением до того, что пальцы деревенеют и отказываются держать перо; другие две недели я, словно с похмелья после двухнедельной оргии, праздно шатаюсь и считаю за труд прочесть даже роман. Способности мои тупеют, особенно память, страшно заваленная грязью и сором российской словесности. Здоровье видимо разрушается. Но труд мне не опротивел. Я больной писал большую статью «О жизни и сочинениях Кольцова»[750 - Вводная статья Белинского к сборнику «Стихотворения Кольцова», изд. Н. А. Некрасовым и Н. Я. Прокоповичем. СПб., 1846 (см. ИАН, т. IX, № 103 и примеч. к ней).] – и работал с наслаждением; в другое время я в 3 недели чуть не изготовил к печати целой книги, и эта работа была мне сладка, сделала меня веселым, довольным и бодрым духом. Стало быть, мне невыносима и вредна только срочная журнальная работа – она тупит мою голову, разрушает здоровье, искажает характер, и без того брюзгливый и мелочно-раздражительный. Всякий другой труд, не официальный, не ex-officio,[146 - по обязанности (латин.). – Ред.] был мне отраден и полезен.[147 - Первоначально: не пил моих сил] Вот первая и главная причина. Вторая – с г. Кр<ае>вским невозможно иметь дела. Это, может быть, очень хороший человек, но он приобретатель, следовательно, вампир, всегда готовый высосать из человека кровь и душу, потом бросить его за окно, как выжатый лимон. До меня дошли слухи, что он жалуется, что я мало работаю, что он выдает себя за моего благодетеля, которой из великодушия держит меня, когда уже я ему и не-нужен. Еще год назад тому он (узнал я недавно из верного источника) в интимном кругу приобретателей сказал: «Б<елинский> выписался, и мне пора его прогнать». Я живу вперед забираемыми у него деньгами, – и ясно вижу, что он не хочет мне их давать: значит, хочет от меня отделаться. Мне во что бы то ни стало надо упредить его. Не говоря уже о том, что с таким человеком мне нельзя иметь дела, не хочется и дать ему над собою и внешнего торжества, хочется дать ему заметить, что-де бог не выдаст, свинья не съест. В журнале его я играю теперь довольно пошлую роль: ругаю Булгарина, этою самою бранью намекаю,[148 - Первоначально: даю знать] что Кр<аевский> – прекрасный человек, герой добродетели. Служить орудием подлецу для достижения его подлых целей и ругать другого подлеца не во имя истины и добра, а в качестве холопа подлеца № 1, – это гадко. Что за человек Кр<аевский> – вы все давно знаете. Вы знаете его позорную историю с Кронебергом.[751 - Краевский, выпустив отдельным изданием роман А. Дюма «Королева Марго», переведенный А. И. Кронебергом и помещенный ранее в «Отеч. записках», не заплатил за это издание переводчику ни копейки. Когда же возмущенный Кронеберг пригрозил Краевскому судом, тот прислал ему гонорар вместе с отказом от сотрудничества в «Отеч. записках». Об этом эпизоде вспоминает H. H. Тютчев (Письма, т. III, стр. 446–447).] Он отказал ему и на его место взял некоего г. Фурмана,[752 - Фурман Петр Романович (1816–1856), детский писатель и переводчик, впоследствии редактор «Ведомостей С.-Петербургской городской полиции». Белинский неоднократно отзывался пренебрежительно о его произведениях (см., например, ИАН, т. X, № 12).] в сравнении с которым гг. Кони и Межевич имеют полное право считать себя литераторами первого разряда. Видите, какая сволочь начала лезть в «Отечественные записки». Разумеется, Кр<аевский> обращается с Ф<урманом>, как с канальею, что его грубой мещанско-проприетерной душе очень приятно. Забавна одна статья его условия с Ф<урманом>: «Вы слышали (говорил ему Кр<аевский> тоном оскорбленной невинности), что сделал со мною Кронеберг? – Я не хочу вперед таких историй, и для этого Вы[149 - Далее зачеркнуто: дайти мне] подпишетесь на условии, что Ваши переводы принадлежат мне навсегда, и я имею право издавать их отдельно; за это я Вам прибавлю: Кр<онебер>гу я платил 40 р. асс. с листа, а Вам буду платить 12 р. серебром». Итак, за два рубля меди он купил у него право на вечное потомственное владение его переводами, вместо единовременного, журнального!! Каков?.. А вот и еще анекдот о нашем Плюшкине. Ольхин[753 - Ольхин Матвей Дмитриевич (1806–1853), петербургский издатель и книгопродавец. Об отношении к нему Белинского см. воспоминания Шмакова в сб. «Белинский в воспоминаниях современников». М., 1948, стр. 397.] дает ему 20 р. сер. на плату за лист переводчикам Вальтера Скотта; а Кр<аевский> платит им только 40 <руб.> асс., следовательно, ворует по 30 р. с листа (а за редакцию берет деньги своим чередом). Ольхин, узнав об этом, пошел к нему браниться. Видя, что дело плохо, Кр<аевский> велел подать завтрак, послал за шампанским, ел, пил и целовался с Ольхиным, и тот, в восторге от такой чести, вышел вполне удовлетворенным и позволив и впредь обворовывать себя. Чем же Булгарин хуже Кр<аевско>го? Нет, Кр<аевский> во сто раз хуже и теперь в 1000 раз опаснее Булгарина. Он захватил всё, овладел всем. Кр<о>н<е>б<е>рг предлагал Ольхину переводить в «Библиотеку для чтения» (которой Ольхин сделался теперь владельцем), – и Ольхин сказал ему: «Рад бы, да не могу – боюсь, Кр<аевский> рассердится на меня».

Чтобы отделаться от этого стервеца, мне нужно иметь хоть 1000 р. серебром, потому что я забрал у Кр<аевского> до 1-го числа апреля и должен буду до этого времени работать, не получая денег, но зарабатывая уже полученные, а без денег нельзя жить с семейством. Открываются кое-какие виды на 2500 р. асс., остальную тысячу как-нибудь[150 - Далее зачеркнуто: между] авось найдем. К Пасхе я издаю толстый, огромный альманах. Достоевский дает повесть, Т<у>рг<е>нев – повесть и поэму, Некр<асов> – юмористическую статью в стихах («Семейство» – он на эти вещи собаку съел), Панаев – повесть; вот уже пять статей есть; шестую напишу сам; надеюсь у[151 - Первоначально: от] Майкова выпросить поэмку.[754 - Все друзья и знакомые Белинского горячо откликнулись на его проект, понимая, как важно было в этот момент материально и морально поддержать великого критика и дать ему возможность освободиться от сотрудничества в «Отеч. записках». Белинский анонсировал выход своего альманаха («Левиафан») в рецензии на стихотворения Я. Полонского и А. Григорьева («Отеч. записки» 1846, № 3; ИАН, т. IX, стр. 591 и 780). Но когда Некрасов и Панаев приступили к изданию «Современника», Белинский уступил весь собранный им для альманаха материал новому журналу (см. книгу В. Е. Евгеньева-Максимова ««Современник» в 40–50 гг. от Белинского до Чернышевского». Л., 1934). Об этом вспоминал в 50-х годах Герцен: «Альманах этот никогда не выходил. Белинский вместо его поставил на ноги «Современник»«(«Полярная звезда» на 1859 г., стр. 206); ср. также «Литер. воспоминания» И. В. Анненкова. М. – Л., 1928, стр. 469–470.Об альманахе «Левиафан» см. письма 254–258, а также «Уч. зап. СГУ», т. XXXI, вып. филологич., 1952. стр. 263–276.Повесть Достоевского, – видимо, задуманная им в то время повесть «Сбритые бакенбарды» (см. его письмо к брату от 1/IV 1846 г. – Ф. М. Достоевский. Письма, т. I. М. – Л., 1928, стр. 89).Повесть Тургенева, – возможно, рассказ «Петр Петрович Каратаев», написанный летом 1846 г. и напечатанный в «Современнике» 1847, № 2 (отд. I, стр. 197–212).Поэма Тургенева, – очевидно, не написанная им поэма «Маскарад». Она названа в объявлении об издании «Современника» на 1847 г. В письме от 15/II 1847 г. Некрасов торопил Тургенева кончать «Маскарад». Упоминается эта поэма и в письме Некрасова к Тургеневу от 25/VI того же года (Полн. собр. соч. Некрасова, т. X. М., 1952, стр. 61–62, 73).Произведение Некрасова под заглавием «Семейство» неизвестно. К. И. Чуковский предполагает, что это – «Секрет» («В счастливой Москве, на Неглинной…»), опубликованный в 1856 г. (см. Полн. собр. соч. Некрасова, т. I. М. – Л., 1934, стр. 717).Повесть Панаева – «Родственники. Нравственная повесть», законченная только в декабре 1846 г. и напечатанная в №№ 1 и 2 «Современника» 1847 г. (отд. I, стр. 1–69 и 213–260).«Поэмка» Майкова – «Барышне», напечатана в «Современнике» 1847, № 4 (отд. I, стр. 467–474).] Теперь обращаюсь к тебе: повесть или жизнь! Если бы, сверх этого, еще ты дал что-нибудь легонькое, журнальное, юмористическое о жизни или российской словесности, или о том и другом вместе, – хорошо бы было![755 - Герцен специально для альманаха Белинского спешно написал повесть «Сорока-воровка». Автограф первой редакции повести имеет дату: «23 января 1846 г.» (см. ЛН, т. 41–42, 1941, стр. 487); напечатана была в «Современнике» 1848, № 2 (отд. I, стр. 125–147), за подписью: Искандер и с пометой: 26 января 1846.Кроме того, Герцен предполагал дать Белинскому свое произведение «Из сочинения доктора Крупова «О душевных болезнях вообще и об эпидемическом развитии оных в особенности»«, напечатанное в «Современнике» 1847, № 9 (отд. I стр. 5–30), за подписью: Искандер, с датой: 10 февраля 1846.] Но я хочу не одного легкого, а потому прошу Гр<ановского> – нельзя ли исторической статьи – лишь бы имела общий интерес и смотрела беллетристически. На всякий случай скажи юному профессору Кавелину – нельзя ли и от него поживиться чем-нибудь в этом роде.[756 - Грановский не успел написать статьи для альманаха. Кавелин прислал Белинскому статью «Взгляд на юридический быт древней России» («Современник» 1847, № 1, отд. II, стр. 1–52; помета: Москва. 23 февраля 1846 г.). См. о ней письма 255, 257, 258 и примеч. 3 к нему.] Его лекции, которых начало он прислал мне (за что я благодарен ему донельзя), – чудо как хороши; основная мысль их о племенном и родовом характере русской истории в противоположность личному характеру западной истории – гениальная мысль, и он развивает ее превосходно. Ах, если бы он дал мне статью, в которой[152 - Первоначально: но ту] бы он развил эту мысль, сделав сокращение из своих лекций, я бы не знал, как и благодарить его! Сам я хочу написать что-нибудь о современном значении поэзии.[757 - Статья Белинским не была написана, но, вероятно, некоторые из заготовленных для нее материалов вошли в обзор «Взгляд на русскую литературу 1846 года», открывший критический отдел «Современника» 1847, № 1 (ИАН, т. X, № 1).] Таким образом, были бы повести, юмористические стихотворения и статьи серьезного содержания, и альманах вышел бы на славу. Кстати, попроси К<е>тч<е>ра попросить у Галахова (Ста-Одного) какого-нибудь рассказца – я бы заплатил ему, как и многим из вкладчиков, по выходе альманаха.[758 - А. Д. Галахов дал Белинскому повесть «Превращение», впоследствии напечатанную в «Современнике» 1847, № 7 (отд. I, стр. 111–192), за подписью: Сто один.] Теперь о твоей повести. Ты пишешь 2-ю часть «Кто виноват?». Если она будет так же хороша, как 1-я часть, – она будет превосходна; но если бы ты написал новую, другую, и еще лучше, я все-таки лучше бы хотел иметь 2-ю часть «Кто виноват?», чтобы иметь удовольствие заметить в выноске, что-де 1-я часть этой повести была напечатана в таком-то № «Отечественных записок».[759 - Несмотря на просьбу Белинского, Герцен поместил в «Отеч. записках» 1846 г. эпизод между I и II частями повести – главу «Владимир Вольтов» (№ 4, отд. I, стр. 155–192), за подписью: И – р. Полностью повесть была дана в виде приложения к № 1 «Современника» 1847 г.] Понимаешь? Когда я кончу мои работы в «Отечественных записках» начисто, то пошлю в редакцию «Северной пчелы» письмо, прося известить публику, что я больше не принимаю никакого участия в «Отечественных записках».[760 - Этот замысел Белинский выполнил вместе с Некрасовым и Панаевым только 12 ноября 1846 г., после того как Краевский разослал печатное «Нелитературное объяснение», в котором утверждал, что Белинский не принимает участия в «Отеч. записках» с 1 апреля 1846 г. (стр. 5). В объявлении «По поводу «Нелитературного объяснения»«Белинский, Некрасов и Панаев писали: «…гг. Белинский, Панаев, Некрасов, равно как гг. Искандер, Кронеберг и некоторые другие, с 1847 года примут деятельное и постоянное участие в «Современнике» и помещать своих трудов в «Отечественных записках» не будут» (перепеч. в «Сев. пчеле» 1846, № 266 от 26 ноября, стр. 1063).] Это произведет свой эффект. Если вы не будете давать ему ни строки, равно как и никто из порядочных людей, может быть, что ему на будущий год нельзя будет и объявить подписки. Впрочем, немудрено, что он и сам давно решился прекратить издание (ведь у него после нынешнего года будет в ломбарде не менее 400 000 асс.), – пусть же кончит срамно; если же нет, то почувствует, что я для него значу, и тогда я предпишу ему хорошие условия.

Итак, вот в чем дело. Отвечай мне скорее. Анекдоты о Кр<аевском> можешь пустить по Москве, только не говори, что узнал их от меня. Но о моем намерении оставить «Отечественные записки»[153 - Далее зачеркнуто: и даже об альманахе (если можно)] – пока тайна; кроме того, я хочу разделаться с Краевским политично, с сохранением всех конвенансов и буду вредить ему, как человек comme il faut.[154 - порядочный (франц.). – Ред.] Об альманахе тоже (если можно и сколько можно) держать в секрете. Скажи Кавелину, что его поручение о деньгах выполнить не могу: в эти дела я давно[155 - Первоначально: об этих вещах я и прежде] уже дал себе слово не вмешиваться, а теперь я с этим канальей тем более не могу говорить ни о чем, кроме, что прямо относится ко мне.[761 - Речь идет, вероятно, о денежных расчетах Краевского с Кавелиным за статью о «Сборнике исторических и статистических сведений о России и народах» Д. Валуева, напечатанную в № 7 «Отеч. записок» 1845 г. О гонораре Кавелину писал Краевскому 19/I 1846 г. Герцен (ПссГ, т. IV, стр. 407).] Анненков 8 января едет. В Берлине увидится с Кудрявцевым, и, может быть, я и от этого получу повесть.[762 - П. Н. Кудрявцев прислал из Берлина для альманаха повесть «Без рассвета», которая была впоследствии напечатана в № 2 «Современника» 1847 г. (отд. II, стр. 95–156), за подписью: Нестроев. Б<ерли>н. 1846. См. письма 260, 268, 290.] Увидя в моем альманахе столько повестей, отнятых у «Отечественных записок», Кр<аевский> сделается болен – у него разольется желчь. Анн<енков> тоже пришлет что-нибудь вроде путевых заметок. Я печатаю Кольцова с Ольхиным – он печатает, а барыш пополам: это еще вид в будущем, для лета. К Пасхе же я кончу 1-ю часть моей «Истории русской литературы».[763 - См. ИАН, т. V, стр. 783–784, 849–852, 854.] Лишь бы извернуться на первых-то порах, а там, я знаю, всё пойдет лучше, чем было: я буду получать не меньше, если еще не больше, за работу, которая будет легче и приятнее. Жму тебе руку, Н<аталии> А<лександровне> также, потом всем тож, и с нетерпением жду твоего ответа.

В. Б.

254. А. И. Герцену

СПб. 1846, января 14

Наелся же я порядком грязи, поленившись написать тебе мой адрес и думая, что тебе скажет его Кетчер. Вот он: на Невском проспекте, у Аничкина моста, в доме Лопатина, кв. № 43.