Наконец трель затихла, освещенная аллея осталась далеко позади, Славка замедлил бег, остановился, поджидая остальных. Сплюнул, потрогал челюсть, спросил шумно дышащего Сашку:
– Цел?..
Тот не успел ответить, подбежавший Герка лихо цвиркнул, произнес с присвистом:
– Зуб, зараза, выбил…
– Совсем? – зачем-то уточнил Славка.
– Не, – радостно отозвался тот. – Сломал… А он у меня слабый был, я им орехи щелкал… Но зато я ему по шнобелю врезал…
Подбегавшие пацаны падали на траву, наперебой рассказывая, кто куда попал.
– Брательник у тебя ничего, – сказал вдруг Герка. – Не трус…
Из темноты донеслись голоса. Кто-то интересовался, стоит ли идти дальше, и враз примолкшие пацаны разглядели невдалеке смутные тени дружинников. Славка поднял руку, махнул вперед, и они молча, друг за другом, стараясь не шуметь и задыхаясь от невысказанных впечатлений, побежали в сторону дыры в кирпичном заборе, через которую ближе всего было к сажелке…
На следующий день за Сашкой приехала мама. Сашкин ядреный синяк и Славкину вспухшую губу они списали на вечернее неудачное ныряние в сажелку, испачканную одежду – на товарищескую борьбу (за что все равно получили взбучку, и дядя Гена явно не поверил их россказням). Детально обсудить происшедшее и выработать стратегию на будущее им не дали, и лишь спустя несколько месяцев Сашка узнал, что Толька пацанов (как обещал, убегая) по одному так и не изловил, потому что через несколько дней его отправили на спортивные сборы, потом на соревнования, вернулся он только в сентябре, пацаны уже ходили в школу, а он работал, и их дороги никак не пересекались, а потом его забрали в армию, и он укатил на Балтийское море, так как сам изъявил желание служить на подводной лодке. Славка стал гулять с Ольгой, нисколько не смущаясь того, что она выше ростом, и бесстрашно отгоняя от нее желающих закадрить. Порой она даже позволяла ему поцеловать себя, хотя все еще считала маленьким.
Об этом Сашка узнал в свой зимний приезд в Смоленск…
…Пионерский лагерь, где он провел почти весь август, находился в сосновом бору, в сорока километрах от их города ниже по течению, возле деревни Беляево. Сашке не понравился режим, минутное купание в отгороженной сеткой реке, не понравилась ежевечерняя долгая перекличка возле флага, сопровождаемая беспощадными укусами комаров.
Понравился сухой, пронизанный солнцем и остро пахнущий смолой бор. Недалеко от лагерной территории, на берегу реки, в одну из самовольных отлучек (чтобы вдоволь накупаться) они с Витькой Заречным, с которым он подружился, нашли заросшие окопы (здесь наши солдаты в самом начале войны долго держали оборону и все до одного погибли, об этом им рассказал директор лагеря), облазили их, нарыли немало гильз и обязательно нашли бы еще что-нибудь более существенное, если бы не надо было делать это тайком и смена длилась бы дольше.
А еще ему понравилась пионервожатая Лика, она училась в педагогическом институте в Смоленске. У нее были веселые глаза и мелкие ямочки на щечках, когда она улыбалась. Лика выделяла его, позволяла нарушать режим и на прощальном костре увела за домики и учила целоваться. А еще она разрешила Сашке потрогать не вмещающиеся в ладони жгучие бугорки грудей, которые под его пальцами становились упругими…
Вернувшись из лагеря, Сашка вместе с Вовкой Коротким (он уже вернулся из Ярославля и заявлял, что Волга лучше их реки) хотел сходить на городские танцы, но тот его отговорил, объяснив, что одному или вдвоем лучше на той стороне не появляться и тем более девок заречных не приглашать, потому что небитым потом не уйдешь, и если уж идти, то вместе со взрослыми парнями. Но те все никак не могли собраться, и в конце концов желание перегорело.
Пару раз они сходили вдвоем на дадоновской лодке вверх до Ястребской головки на рыбалку, но поймали совсем мало. Потом Вовкин отец, вернувшись с заработков, взялся ремонтировать сарай и заставил Вовку ему помогать.
Катя тоже на лето куда-то уехала. Сашка каждый вечер прогуливался возле ее дома и однажды столкнулся с Беликовой: она за лето сильно изменилась, почти догнала его ростом (хотя еще весной была на полголовы ниже), грудь у нее стала оттопыриваться, а коричневые от загара ноги приобрели округлость. Но самое главное – в ее глазах появился странный блеск, а большие яркие губы теперь все время чему-то улыбались.
Беликова встрече обрадовалась, сообщила, что Катя еще не приехала из Подмосковья (у нее там родня по отцовской линии), рассказала, что все лето провела с отцом, ездила с ним и в Псков, и в Новгород, помогала восстанавливать старые картины и теперь знает, куда пойдет после школы учиться, и вообще было так интересно, с ними ездили студенты-практиканты, будущие художники, очень талантливые, веселые… А почему он такой грустный?.. Плохо отдохнул?..
Ну почему, в пионерлагере тоже можно отдохнуть, хотя, конечно, режим, дисциплина – занудно, другое дело вот так, как она: новые города, встречи…
– Не торопишься?..
И тут же подцепила его под руку (раньше она так никогда не делала и он никого так не держал), повела к берегу, продолжая рассказывать, как это сложно – восстановить старую картину, на которой ничего разглядеть невозможно, какое должно быть внимание, терпение…
– А я зато с пионервожатой целовался, – вдруг выпалил Сашка.
Беликова придержала шаг, убрала руку, отстранилась, вызывающе глядя на него, то ли оценивая, то ли показывая себя, уверенная, что неплохо выглядит в белоснежной кофте, короткой черной юбке (из-под которой под порывами ветра выглядывали белые трусики), выставив вперед правую ногу, словно демонстрируя аккуратные белые, почти взрослые туфельки…
– С пионервожатой?.. Подумаешь… В меня один художник взрослый влюбился…
– А я целовался…
– А он меня на руках носил…
– Потому что ты легкая, – неожиданно заявил Сашка, чувствуя волнение и противоречивое желание.
Сумерки становились все гуще, хорошо видимый отсюда паром уже начинал терять очертания, а звуки разносились над водой все отчетливее. На той стороне возле лодок купалась парочка. Мужчина в воде обнимал женщину, и сюда отчетливо доносился ее воркующий голос…
Сашка вдруг понял, что изменилось в Беликовой. Многообещающий блеск ее глаз неудержимо манил, вызывал сердцебиение, и он, не в силах сопротивляться этому зову, протянул руку, намереваясь дернуть Беликову за короткую косу (в которую превратились две привычные косички), но неожиданно для себя нежно провел по волосам ладонью, вдохнул тонкий запах прогретых душистых трав и, теряя ощущение реальности, быстро впился губами в полураскрытые алые губы Беликовой (оказавшиеся неожиданно сладкими) и тут же, отстранившись, выпалил:
– Целоваться интереснее…
Беликова отвернулась, ничего не говоря, прошла к скамейке (с которой когда-то они с Катькой наблюдали за тонущими одноклассниками) и негромко сказала:
– Ты мне нравишься, Саша… Но тебе же нравится Катя?.. Хотя она тебя совсем не любит…
– А я, может быть, ее тоже не люблю, – с вызовом произнес он, подойдя к скамейке, и, стоя напротив, стал разглядывать округлившиеся плечи, длинную, тонкую (вызывающую неведомое прежде чувство нежности) шею и вытянутую вперед красивую ногу в очень даже красивой туфельке. И признался: – Ты мне сейчас тоже нравишься…
– Больше, чем пионервожатая?
– Пионервожатая?.. – хмыкнул он. – Она – старуха. Это я так…
Мне нравилась в Смоленске одна девчонка, за ней все парни там ходят, – вдруг вспомнил он Ольгу. – Дерутся даже из-за нее.
– И ты тоже дрался? – вскинула глаза Беликова.
– Я?.. – Сашка помедлил. Вспомнил Толю-боксера и сказал: – Дрался… С хахалем одним, взрослым… Привязывался к ней…
– Правда? – Беликова вскинула глаза, вытянула шею, раскрыла рот, и Сашка, наклонившись, чмокнул ее в теплые сладкие губы, потянул ее за руку.
– Пойдем, погуляем. – И деловито добавил: – Он от нас сбежал…
– Так ты был не один?
В голосе ее прозвучало разочарование.
– Я тебе говорю, он взрослый. Боксер, – обиженно произнес Сашка, отпуская ее руку, но она не позволила, перехватила своей, горячей, сильно сжала и шепотом, прижавшись к нему, спросила:
– Ты страдаешь?
– Почему? – удивился он.
– Ну как же, разлука, – протянула она. – Ты – здесь, она – в Смоленске…
– А у нее там есть парень, – смутился Сашка.
– Значит, она тебя не любила, – сделала вывод Беликова. – А я о тебе вспоминала. Даже когда меня на руках носили… А ты обо мне?
Она остановилась, приблизила лицо, и он не отвел взгляда, кивнул, потому что сейчас ему казалось, что он действительно вспоминал о ней, хотя на самом деле ни разу даже не подумал.
– Врешь, – вдруг сказала она, увернувшись от поцелуя, но руку не отпустила, решительно повела за собой на улицу, мимо Катькиного дома, к каменному мостику, за которым жила. И здесь, уже в полной темноте, остановившись у калитки, сама обхватила его за шею и поцеловала долгим до головокружения поцелуем и ускользнула, прошелестев: «До свидания», оставив Сашку в растерянном и радостном возбуждении…