– Ну-ка, подставляй ладони. – Дядя Семен сложил четыре плитки шоколада, протянул Сашке. – Держи, с друзьями поделишься…
– Зачем так много? – Полина поставила на стол шкворчащую яичницу. – Сынок, ты их спрячь, помаленьку бери.
Сашка помялся, поглядывая на мать, потом ушел в свою комнату.
– Брось ты, сестренка, пусть пацан наедается. Надо будет, еще купим… Что вы, в самом деле, жлобствуете. На, держи… – Широкой мозолистой ладонью он подхватил остальные плитки, выложил на стол, ловко развернул одну. – Коньяк им закусывают…
– А мы не жлобствуем, – скрывая обиду, возразила Полина. – Только на мои шестьдесят и Ванькины восемьдесят широко не разбежишься… Да и не бывает у нас такого, не завозим… Кто покупать-то станет?… Коньяки у нас только начальство пьет, а шоколад их дети едят.
– Ладно тебе, – насупился Иван. – Посуду давай.
Полина выставила стопки.
– А рюмок нет? – поинтересовался Семен.
– Не разжились за ненадобностью, – отозвался Иван, открывая бутылку «Столичной».
Вышел Сашка.
– Мам, я пошел.
– Куда?.. – спросила Полина. – А завтракать?
– На рыбалку… Я шоколадку взял…
– Давай, племяш, продолжай традицию, у нас в родове все рыбаки…
– Семен проводил Сашку взглядом. – Я уезжал, он ведь во был, – показал рукой ниже колена. – Бежит время… Это сколько ж я не приезжал?..
– Лет десять, – вздохнула Полина, присаживаясь рядом с мужем и любовно глядя на брата. – Уж мамку пять лет как похоронили.
– Не мог, сестренка, приехать, не мог…
Семен налил в рюмку коньяку, посмотрел на Полину.
– Тебе чего?
– А давай этого твоего, попробую… Чего его так начальство любит?..
– Полезно… А насчет клопов – привыкаешь и не чуешь…
– Только немного. – Она придержала бутылку за горлышко.
– Давайте помянем мамку с папкой, – поднял стопку Семен.
Выпили не чокаясь, молча закусили.
– А я дом-то ваш не видел толком. – Семен покрутил головой. – Справный дом… Порося держите, вижу…
– Курей еще… – подсказала Полина.
– Картоху садите…
– А без нее не проживешь.
– Давай за встречу, – разлил Иван.
– Давай.
На этот раз звонко чокнулись, и Полина недопила, отполовинила.
– А чего так? – поинтересовался Семен. – Сегодня выходной вроде. Всесоюзный.
– Да хозяйство ж… И к портнихе схожу. – Полина кинула взгляд на отрез, лежащий на подоконнике.
– Это надо… Это понятно, женский нетерпеж…
– А ты женился или все один, как бобыль?
– Один остался. – Семен посерьезнел, потянулся за бутылкой. – Давайте по третьей, как положено, за нас, а потом беги к своей портнихе…
Выпил, не ожидая остальных, зажевал долькой шоколада.
– Когда батя помер, я телеграмму-то через неделю только увидел.
Мы тогда на трассе были, в тайге, ЛЭП ставили, торопились до весны закончить, пока земля мерзлая, вкалывали без выходных… И связь с миром – от вертолета до вертолета. Домой вернулся, а уже и девять дней скоро. И помянуть нечем, сухой закон у нас был…
Он помолчал, вертя в руках рюмку.
– А когда мамка померла, телеграмма вовремя пришла, я отпуск мигом оформил, на аэродром начальник на своей машине отправил, а тут запуржило на четыре дня. Все четыре просидел в вагончике дежурного – ни одного борта, даже грузового… Вот так получилось…
Поднял голову, взглянул на Полину.
– Завтра сводишь… Нет, сегодня давай к ним сходим.
– Сходим, – согласилась Полина. – Как жил-то?.. Я Сашку попросила, чтоб показал на карте в учебнике, – далеко-о… Там же холодно, и зима все…
– Привыкаешь… Служить-то меня в Комсомольск-на-Амуре привезли. Дальше только Колыма да Сахалин. Там и демобилизовался.
Домой собрался вертаться, да Зинку зацепил. Она в столовой работала. Пацан у нее маленький был… Два года мы с ней пожили.
– Пацан твой, что ли?
– Да нет, от первого ее… Она потом с ним опять и зашурымурила.
Я по снабжению в партии геологической работал, разъезды частые, а они опять и спелись… Я рассчитался, в поезд сел, решил: все, домой еду. А в вагоне-ресторане с одним вербовщиком разговорился, тот и уболтал. Чуть за Байкал переехали, я и сошел с ним. Есть там такая речка, Мамакан. Вот на ней гидростанцию мы строили. Там я трассу под ЛЭП и бил… Там и на аэродроме сидел. И с Иркой жить начали.
Сейчас покажу…