Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

Несмеян открыл рот, чтобы возразить ещё что-то.

– Я сказал – всё! – бросил не терпящим возражений голосом Всеслав и, не оглядываясь, заскользил по едва заметной лыжне вдоль опушки. Друзья уныло поглядели ему вслед, потом Несмеян поймал повод княжьего коня, и они двинули обратно к дороге, где всё ещё толпились вокруг княжьего возка вои.

Святилище возникло на пути внезапно – просто вдруг расступились тёмные разлапистые ели, открыв широкую, заросшую багульником заснеженную поляну. Высились резные столбы капей, высокая деревянная хоромина под двускатной кровлей, с медвежьим черепом на князьке, обнесённая высоким тыном, притаилась под снежной шапкой, небольшими окошками, хмуро насупясь, глядела на пришлецов.

И подымался позади них небольшой, но изящный терем, рубленный из смолистой сосны. Пылали в ямах вокруг капища огромные костры – невзирая на зиму, огонь стоял высоко.

Всеслав невольно остановился – по его подсчёту, прошёл он не более десяти вёрст – солнце едва начинало клониться к закату.

В отворённых воротах стоял старик – тот самый волхв, которого князь видел на дороге.

Старик подошёл вплотную и Всеслав увидел, что он не так уж и стар – за полвека перевалило, это, пожалуй, верно, но не больше. И по посоху, по ожерелью из медвежьих клыков, по твёрдому и холодному взгляду зеленовато-серых глаз Всеслав понял – да, волхв.

– Гой еси, княже, – старик чуть заметно наклонил голову – волхвы не кланяются княжьей власти. Это князь должен кланяться волхвам и порукой тому – судьба Вещего Ольга.

– И тебе поздорову… волхве.

– Умён, – негромко проворчал волхв, ожёг Всеслава взглядом. – Пошли, что ль?

Огромная хоромина с двухскатной кровлей возносилась мало не на три сажени ввысь, стены покрывала затейливая резьба – дивные птицы, звери, цветы, тайные старинные узоры-резы, молящие богов о силе, плодородии, правде. Низкая дверь в храм была открыта, изнутри полумраком дышала тайна. Всеслав нагнулся, входя, и свободно распрямился внутри. Сдёрнул с головы шапку.

Из полумрака сурово глядели лики древних богов славянского племени.

Дажьбог-Хорс, Царь-Солнце, Податель Благ.

Перун-Сварог, Повелитель Грозы, Владыка Воинов, Отец Небо.

Ярила, вечно молодой Зелёный Всадник.

Стрый-бог Велес, Отец Ветров, Исток Дорог, Владыка Зверья.

И Мокошь, Мать Наполненных Коробов.

Волхв остановился, несколько времени думал, опустив голову. Поворотил голову к княжичу.

– Крещён ли, Всеславе?

– Да! – мальчишка чуть потупился, но тут же поднял голову, прямо и честно глядя в лики Владык. В нём нет лжи – пусть видят боги, что он не отрекался от них. Помедлил несколько мгновений, и вдруг само собой пришло осознание того, ЧТО нужно сделать.

Княжич рванул с шеи серебряную цепочку и, опустясь на колено, положил к подножию капи.

– Там крест твой, Всеславе, – всё так же тихо сказал волхв.

– Жертва принесена, – решительно и так же тихо ответил Всеслав. На душе слегка захолонуло от собственной решимости – он понимал, что обратной дороги уже не будет.

Стукнула дверь, ушёл волхв, оставив княжича в хоромине одного. Всеслав задумчиво шёл мимо капов, стоящих полумесяцем, вглядываясь в резные деревянные лики. Что-то древнее, невыразимо сильное глядело на него из глаз богов. Не доброе и не злое. Предвечное. Бывшее всегда, даже тогда, когда ещё не было и людей.

– Наставьте меня, Владыки, – сам незаметно для себя прошептал Всеслав. – Было ли отцу знамение? Должен ли я в чём-то исполнить вашу волю?

Кто ж с богами говорит без жертвы, – тут же укорил он сам себя. Но что пожертвовать? Меч разве что…

Всеслав замер на миг, пристально глядя на божьи лики. Решительно вытянул нож, кольнул себя в запястье. Что может быть лучшей жертвой, чем человеческая кровь, да ещё и княжья? Только человеческая жизнь.

Кровь тонкой струйкой канула на землю у подножия капи. Княжья кровь, кровь потомка Дажьбога.

Княжич щедро окропил рудой подножье каждой капи, завязал руку, отошёл в угол против Владык. Сел, привалился к стене.

Ему предстояла долгая зимняя ночь в храме. Княжич повозился, устраиваясь поудобнее, завернулся в полушубок.

Скоро на него навалилось странное полузабытье. Всеслав грезил наяву, видел ясно, словно днём, внутренности храма, и вместе с тем унёсся куда-то в невестимые края.

Клубы тёмного тумана, подёрнутые серебром, разошлись, открывая прогал в густом сосняке. Широкая утоптанная тропа, пересекая сосняк, выходила к пологому речному берегу, за которым высились гранитные обрывы гор, заснеженные вершины упирались в ярко-лазурное небо. Туман клочьями и клубами оседал между сосновых стволов, растекаясь киселём опричь просеки.

ЗДЕСЬ было лето.

И он сам был одет по-летнему, без тёплого полушубка и шапки.

Всеслав сделал несколько шагов по тропе, невольно остановился, пытаясь понять, ГДЕ это он находится.

– Не робей, княже.

Голос был откуда-то знаком. Всеслав вслушался, пытаясь понять, уловить знакомое, но оно ускользало, уходило. Он оборотился, но не увидел никого, кто мог бы сказать эти слова.

Что-то шевельнулось в чаще, за сосновыми стволами, князь напрягся, пытаясь разглядеть, но увидел только что-то неразборчивое в тумане.

– Ты кто? – Всеслав не боялся – понимал откуда-то, что здесь не может быть ничего опасного или страшного.

В тумане послышался смех.

– Неужто не признал, княже Всеслав Брячиславич?

Проступило вдруг из тумана что страшное и притягательное одновременно, мешались в нём черты человека и медведя, змея и быка. Проступило и тут же пропало. И Всеслав тут же вспомнил про стоящие в храме лики.

Велес.

– Ты, господине? – неверяще обронил он, шагая навстречь голосу.

Снова послышался смех – густой, басовитый, больше сходный с медвежьим рычанием.

– Признал всё же, – одобрительно прогудел голос. Всеслав его всё ж признал – голос был похож на Славимиров.

– Господине, – моляще сказал князь, делая ещё шаг – туман заколебался, редея, в нём смутно возник кто-то огромный, космато-рогатый, зажглись тускло-рдяным огнём глаза. – Наставь, господине!

– Чего ты хочешь, княже? – голос гулко рокотал, отдаваясь в ушах и меж деревьев.

– Скажи, господине, избран ли я?

– Каждый человек избран, – возразил огромный, космато-рогатый. – Каждому человеку суждено сделать что-то… а уж сделает он это или нет…