Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

И Анфимий остро вспомнил вдруг, как год тому княжич вдруг показал свой норов.

Они тогда как раз читали Книгу Бытия, и закончили описание Всемирного потопа, когда княжич, то и дело морщившийся, словно от какой-то неприятной или навязчивой мысли, вдруг сказал:

– Наставниче (Анфимий никак не мог добиться от Всеслава обращения «отче» – княжич каждый раз упрямо повторял, что его отца зовут Брячислав, а не Анфимий), дозволь спросить? – и после молчаливого разрешения пресвитера спросил. – А зачем он их утопил?

– Не он, а Господь, – строго поправил пресвитер, хмурясь. – Как это зачем?! Ты же сам читал!

– Нет, это я понял… – Всеслав, однако же, упрямо мотнул головой. – Но всё ж…

– Что? – Анфимий, как мог, умерил гнев.

– Почему – всех?!

– Нууу… – протянул пресвитер, лихорадочно пытаясь отыскать ответ. Ну и вопросики у этого дитяти! И тут же обругал себя – в книгу загляни, дурило! – А ну, глянь, что там про то написано!

Всеслав немедленно склонил голову к книге:

– И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своём. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их.

Княжич смолк, ошалело мотнул головой и снова вопросительно посмотрел на Анфимия.

– Что, опять не понял? – вновь построжел пресвитер. – Все мысли и помышления сердца их были зло ВО ВСЯКОЕ ВРЕМЯ. Вот за это и покарал господь…

– Всех? – переспросил Всеслав ошеломлённо.

– Да, всех, – кивнул пресвитер. – Опричь Ноя и его семьи. Они были праведники.

– А остальные…

– А остальные были грешники.

– Что, и дети? – неверяще спросил княжич. – И младени несмышлёные? Они ж тоже погибли в потопе. И скоты, и гады, и птицы… Их-то ЗА ЧТО?

Анфимий онемел. Он не знал, что ответить.

Не знал.

А Всеслав, меж тем, отложил писало и, подняв голову, сказал:

– Я переписал, наставниче.

– Ладно, – мягко ответил Анфимий. – Отдохни пока.

Да.

Тогда он так и не смог ответить княжичу, который своими словами смог посеять в нём сомнение (нет, нет! не смог! не может ребёнок такого!) в вере. И потом, когда урок закончился, и княжич вместе с холопом ушёл обратно в детинец, он, Анфимий долго молился, упрашивал господа наставить его на путь истинный, и внушить ему, как правильно ответить дитяти, как не отворотить его от лика господня.

Впрочем, на следующий день Всеслав уже не повторил своего вопроса, и он, Анфимий, вздохнул с облегчением, посчитав вопрос княжича за мгновенный каприз, о коем забывают на другой день. Недостойна была та радость, но он, пресвитер, ничего не мог тогда с собой поделать. В конце концов, может, такова и была божья воля, о которой он умолял ночью – чтобы княжич забыл о том, что спрашивал.

И потом, когда они читали главу об истреблении Содома и Гоморры, как он боялся, что княжич снова спросит о том же. Но Всеслав смолчал, хотя и опять морщился во время чтения. Видимо, понял уже тогда, что ответа не будет, что он, Анфимий, не сможет ему ответить.

И не захотел унижать учителя.

А может и не так, – тут же возразил себе пресвитер. – Может, он теперь просто презирает меня.

А Всеслав вдруг спросил, не поднимая головы:

– Наставниче, дозволь спросить?

Сердце захолонуло. Как тогда! Опять, как тогда! Что же он спросит теперь?!

– Спрашивай, чадо.

– А какая вера самая правильная?

– Ты чего, чадо? – изумился Анфимий. – Наша, конечно. Православная!

– Значит, избранный народ это мы, русь?

– Почему? – непонимающе спросил Анфимий. – С чего ты взял?

– Ну как с чего? – в свою очередь удивился Всеслав. – Ведь мы же сами возжелали стать христианами, ты это мне сам говорил. Князь Владимир Святославич, мой прадед, он же даже воевал с Царьградом, чтобы окреститься! Ведь так! Значит, господь должен любить нас больше, чем остальных…

– Ты не прав, сыне, – покачал головой пресвитер и привычно усмехнулся, видя, как Всеслав привычно же дёрнулся, но смолчал на обращение «сыне». – «Избранный народ» означает совсем не то, что ты подумал. Оно значит, народ был избран господом, чтобы в нём родился человек, сын божий, пророк, который смертью своей искупит грехи всех людей.

– Значит, избранный народ – иудеи? – подавленно спросил Всеслав.

– Ну да.

– Но зачем тогда?

– Что – зачем? – опять не понял пресвитер. Этот мальчишка сведёт его в могилу!

– Зачем тогда мы крестились? – непонимающе ответил Всеслав. – Ведь если бог избрал иудеев, значит, и сын его – иудей. При чём тут мы? У нас своя вера была.

А все иные веры – они неверны. Ложные.

– Почему? Откуда это известно?

– Потому что так сказал бог, – раздражение в голосе всё-таки прорвалось наружу. – Моисею на горе Синай, когда избранному народу были дарованы скрижали с заповедями. Первая заповедь гласит…

– Я помню, – угрюмо бросил Всеслав. – Я бог твой, бог отцов твоих, да не будет у тебя никаких других богов кроме меня. Но ведь он это сказал иудеям! Не нам, руси!

– Иисус, учитель наш, погиб за грехи ВСЕХ людей, – сдерживая готовое прорваться раздражение, сказал пресвитер. Ей-богу, будь на месте этого мальчишки какой-нибудь посадский альбо боярич… пресвитер бы давно уже потребовал его высечь или епитимью какую наложил бы на него. Но Всеслав был княжич. Анфимий не боялся гнева Всеславля отца, нет. Он боялся иного. Боялся, что наказание окончательно отворотит упрямого мальчишку, и без того нетвёрдого в вере, от христианства в объятья языческих демонов, в нечестие. Тем более, он прекрасно помнил тот весенний день, когда родился этот настырный мальчишка. – Всех, понимаешь.

– Что, и мои?

– И твои.