Тыловик

– Там и получил, на передовой.

– А особист чего пристал?

– Самострел подозревает. Делать мне больше нечего, как самому себя калечить. Это и немцы могут сотворить, с толстым удовольствием.

Дремов, с деланным равнодушием, протянул:

– Ну-у! Тебе-то легче, старшина.

– Почему это? А вы что такое натворили?

– А мы с той стороны притопали. Так что за нас этот Дубонос взялся всерьез.

Так мы потихоньку и двигались к вокзалу, но Дремов начал уставать, и ноги у него стали заплетаться. Признаться, я тоже выдохся, но вида пока не подавал. Я даже попытался пройти без костыля, и это мне удалось, боли особой не было. Значит, действительно, пуля только дырку сделала в мясе, и она скоро зарастет. А вот с рукой дело гораздо хуже, временами вступала такая дикая боль, что даже в голове мутилось. Ничего, в тылу вылечат, еще схлестнемся с немцами, гадом буду!

Старшина все же заметил, что с нами не все в порядке и предложил присесть на обочине:

– Вы погодите, ребятки, я сейчас что-нибудь организую. Рановато вы в пеший поход подались. Я мигом!

Он вышел на большак и развернул обратно едущую к госпиталю подводу. Ездовой не возражал, ему даже лучше было, рейс короче. Старшина был доволен своей расторопностью:

– Вот вам, ребятки, гужевой транспорт. Можно сказать, персональный. Грузитесь, в ногах правды нет!

Мы на фамильярность старшины не обиделись, да и возражать не стали. Ему было уже под сорок, мы ему почти в сыновья годились. Конечно, ехать лучше, чем идти. Но ехать пришлось медленно, потому что большак был весь в ухабах, а тряска нам с Дремовым противопоказана. Старшине было все равно, он разговаривал с ездовым, временами о чем-то споря. По дороге мы прихватили еще одного бойца, сидевшего на обочине, и через полчаса были на станции.

Вопреки ожиданию, на перроне царил полный порядок. Погрузка раненых в вагоны велась организованно, без паники и лишней суеты. Заметно было, что для персонала санитарного поезда это не первая поездка на фронт. Значит, с такими опытными людьми не пропадем.

Здесь же разгружался эшелон с пехотой, и бойцы помогали грузить раненых. Заметно, что солдаты молодые и необстрелянные, но война уже наложила на них свою печать. Они всматривались в раненых, желая и, в то же время, не желая увидеть знакомые лица.

Уже совсем стемнело, когда пришла наша очередь. Нам помогли забраться в вагон и показали места, все прошло очень четко. Примерно через час погрузка была закончена, и мы тронулись в путь, вглубь своей Родины. Я вспомнил молодое пополнение и мне, почему-то, сделалось стыдно. Я ухожу, а они остаются, и через пару дней большинство из них падет на поле боя. Но зато те, кто останется в живых станут опытными бойцами, и немцы от них горя схватят не один раз. На войне ведь быстро взрослеют, только один бой, и человек становится другим. Но это мое личное мнение, и навязывать его я никому не буду. Наверняка, найдутся несогласные, а спорить с ними я не желаю. И не хочу!

Вскоре все утряслось, по вагону прошли медсестры, проверяя состояние раненых. Это нам можно отдыхать, а у них тяжелая работа, не позавидуешь. Мы с Дремовым оказались на нижних полках, напротив друг друга. А над нами – пехотный старшина и молодой солдат, которого мы подобрали по пути на станцию. Все, почему-то, подавленно молчали, чувствуя какую-то неловкость. Каждый ушел в себя, начал копаться в своих мыслях, и это дело надо было прекращать. Так можно, черт знает, до чего докопаться, поэтому я и обратился к старшине:

– Послушай, старшина! Давайте знакомиться, в конце концов.

А Дремов продолжил:

– С конца-то наконец, концом-то по концу!

Попутчиков удалось расшевелить, они заулыбались, а старшина представился:

– Старшина Полищук, Иван.

Пришла очередь молоденького солдата:

– Рядовой Волков, Андрей.

Мы, по очереди, сделали то же самое, но старшина все же недоверчиво спросил:

– Неужели это правда, товарищ лейтенант? От самой границы топаешь?

Я засмеялся:

– Ну да! А что, по мне не видно, что ли?

– Да так сразу и не скажешь! Надо же в первый раз слышу такое. Сам бы не видел, не поверил бы ни в жизнь. Как говорится, крест на пузо, и яйца под топор!

А Дремов его подначил:

– Ты, старшина, еще и не такое услышишь. Волосы встанут дыбом, поверь мне.

В разговор вмешался и парнишка с верхней полки:

– Товарищи командиры! А можно мне сказать? Я тоже про случай один слышал в госпитале.

Дремов усмехнулся:

– Давай, Андрейка! Трави помалу, только слишком не завирайся, а то не поверим.

– А я что? Я, как слышал, так и расскажу. Дело было так. Трое наших разведчиков возвращались от немцев и еще «языка» волокли с собой.

Старшина даже приподнялся на локте:

– Ну-ка, ну-ка! Я тоже кое-что об этом слышал.

А парнишка продолжил:

– Перейти через траншеи не было никакой возможности. Они угнали два танка, перебили роту пехоты и уничтожили на передовой артиллерийскую батарею. Потом доехали до наших траншей, расстреляли по немцам весь боекомплект и остались невредимыми. Вот это подвиг, я понимаю!

Он даже вздохнул:

– Сейчас, наверное, уже по ордену получили. А я в первом же бою пулю в грудь. И все, отвоевался. Ни медали, ничего, только дышать больно.

Тут его перебил старшина:

– Я тоже это слышал, только по-другому немного, но это ничего не меняет. А ты, пацан, не переживай, будет еще и на твоей улице пень гореть!

Он замолчал. А потом жестко произнес:

– Нам бы только сейчас выстоять, на первый удар отмахнуться. А потом полегче будет.

Взглянул на нас и спросил:

– А вы как думаете, товарищи командиры?

Я решил немного поправить настроение старшины Полищука:

– Насчет чего? Насчет отмахнуться, или насчет пленных танков?