Тыловик

Я чуть не задохнулся от возмущения:

– Да что ты несешь? Что здесь неправда?

Но тот, спокойненько так, сказал:

– Неправда в том. Что ваш капитан Борисенко погиб. Он жив! И находится он в соседней палате.

Дремов попытался вскочить, но застонал от боли и рухнул обратно на койку:

– Врешь, не может быть. Я сам видел, он весь в дырках был.

– Но он выжил. Хотя и тяжелый очень. Придет в себя на час или два, а потом снова сутками без сознания. Сами врачи не знают, выживет или нет ваш танкист.

Я не выдержал и заулыбался:

– Вот это да. Вот это новость. А ты говорил – решето, решето!

Это я Дремову, а он только руками разводил и от радости чуть не лопался:

Ха-ха, Витек! Я ошибся, ошибся я.

А я обратился к раненому, который сообщил нам эту добрую весть:

– Послушай, браток. Ты не мог бы…

Он негромко перебил меня:

– Лейтенант Петров, Василий. Конечно же, я сейчас схожу и узнаю, что почем.

В этот момент нам очень нужно было знать о состоянии здоровья нашего дорогого капитана – Борисенко Ивана Петровича. Все застыли в ожидании, наконец, лейтенант вернулся и виновато сказал:

– Без сознания он. Но я попросил сестричку, и она сообщит вам, когда он придет в себя.

Дремов официально произнес:

– Благодарю за службу, товарищ лейтенант.

Потом шутливо добавил:

– Возьми с полки пирожок. Бери, который с повидлом, а с капустой оставь пограничнику.

Лейтенант Петров только рукой махнул и засмеялся:

– Да будет тебе зубы мыть, Володя!

Настроение так приподнялось, что я решил послушать рассказ подполковника Давыдова:

– Илья Ильич, ваша очередь.

Тот основательно прокашлялся:

– Ну что же! Слушайте. Полк наш стоял на Украине, в западной Украине. Почти на самой границе, на реке Прут. И вот, двадцать второго утром, поперли на нас румыны, союзники немцев. Перед этим, правда, из пушчонок своих минут пять подолбили, да побомбили немного. Ну и пошли, прямо толпами. Но дошли только до позиций пограничников.

Тут он прервался и посмотрел на меня, почему-то. Я только плечом пожал и отвел в сторону здоровую руку, а Давыдов продолжил:

– В общем, пограничники так влепили этим доблестным воякам, что они, недолго думая, мотанули обратно. Через Прут, к себе на родину. А наши за ними, переправились через речку и начали войну уже в Румынии. От нас один батальон тоже туда отправился. Поколошматили там румын этих немерено, да и домой возвратились. Убитых не было, одни легкораненые. В общем, на чужой территории и малой кровью. Эти, с позволения сказать, захватчики были так ошарашены, что в этот день больше и не лезли. Мы сначала подумали, что это провокация. Но скоро сообщили, что бои идут по всей западной границе. Стало понятно. Что началась война.

Давыдов замолчал, заново переживая все это в душе. Потом, словно бы, очнулся:

– А вот на следующий день и началось! Сначала длительная бомбежка, а потом пошли танки и пехота. Причем, это были уже немцы. Танки шли вброд, иногда даже скрываясь под водой. У них на башнях стояли какие-то длинные трубы, вероятно, чтобы экипаж мог дышать.

Дремов не сдержался и перебил Давыдова:

– Вот, поганцы, что удумали!

Подполковник только вздохнул:

– В общем, держались мы, сколько могли. Полк полег весь полностью, почти. Осталось нас человек сто всего, так и отступали. Уже на третий день войны оказались в окружении, но все равно надеялись прорваться к своим. И вот, где-то ближе к концу июля, нам удалось догнать фронт. Стали прорываться с боем, вот там меня и ранило в спину, возле самых наших траншей. И оказалось нас в живых семнадцать человек всего. Это все, что осталось от полноценного полка. Так-то вот! А потом медсанбат, госпиталя, и вот я здесь.

Он хмуро взглянул на нас:

– «Эти» тоже прицепились. Недавно только отстали, надеюсь навсегда.

Я вопросительно посмотрел на Давыдова, и он меня понял:

– Нет, у меня другой был. А этого вашего Ломоносова вижу впервые. Дай Бог, чтобы оказался хорошим человеком.

После непродолжительного молчания он закончил:

– Вот и вся моя история. Витя, а ты действительно видел столько наших пленных?

Мне неприятно было об этом вспоминать, но я ответил:

– Да, наверное, несколько тысяч. Я хоть и заболевал уже, но был еще в полном сознании. Но, честное слово, один я ничего не смог бы сделать. Да и шли они. как овцы на убой, покорные какие-то.

Я вздохнул и закрыл глаза. Раненые, ничего не говоря, разошлись по своим местам, а передо мной снова предстала эта ужасная картина – обреченные люди с потускневшими глазами покорно шли в плен.

Я непроизвольно сжал кулаки, но меня послушалась только одна ладонь. А вторая даже не шевельнулась. Вот еще напасть какая! Не хватало без руки остаться. Это уже совсем ни к чему.

На вечернем обходе я обратился к доктору, но он ничем меня порадовать не мог, только сказал:

– Вероятно, у вас перебит нерв, молодой человек.

– А что дальше, доктор?

– Сейчас ничего точно сказать нельзя, но посоветую только одно. Нужно постоянно массировать руку, от плеча и до локтя. А иначе она может остаться неподвижной навсегда. Извините, мне нужно идти. Больные ждут.

Это известие повергло меня в панику. В моем возрасте стать инвалидом? От этой поганой новости у меня нестерпимо заболела голова, да так, что я даже застонал.