7 Петабайт души

Она опустила глаза, чуть нервно улыбнувшись.

– Ну… мне правда интересно. Понимаете, это для моего блога. Люди хотят знать, как это было – жить в мире, где всё было таким… хаотичным.

– Хаотичным? – я улыбнулся шире. – Скажем так, вы не первый «репортёр», который пытается взять у меня интервью. Но с таким нервным подходом – далеко не уйдёшь.

Её лицо слегка порозовело, и она быстро подняла взгляд.

– Я не нервничаю! – сказала она чуть резче, чем хотела. – Просто… я хочу сделать это правильно. Это важно.

Я рассмеялся, не слишком громко, но достаточно, чтобы она заметила.

– Правильно? Если бы вы были настоящим репортёром моего времени, вас бы просто затоптали. Тогда никто не думал о «правильном». Они думали, как вырвать информацию, как добраться до сути. А у вас – у вас это выглядит, как школьный проект. Не обижайтесь, но вы так себе блогер.

Она нахмурилась, выпрямившись в кресле. В её взгляде появилось что-то похожее на вызов.

– Хорошо, – сказала она, складывая руки на груди. – Если вы такой знаток, расскажите мне. Каково это было – жить с этой… неуверенностью? Когда ничего нельзя было предсказать. Когда каждое решение могло стать последним?

Я перестал улыбаться. Её слова задели что-то в моей памяти. Я на мгновение отвёл взгляд, а потом снова посмотрел на неё.

– Жить с неуверенностью? Это было страшно. Каждый день был как прыжок в неизвестность. Ты не знал, что ждёт тебя завтра. Но именно это делало жизнь настоящей. Каждый выбор был важен. Каждое мгновение имело значение.

Я сделал паузу, а потом добавил:

– И, знаете, может быть, именно поэтому мы чувствовали так много. Потому что неуверенность – это двигатель эмоций. А у вас… – я оглядел её задумчиво, – у вас всё предсказуемо. Всё просчитано. Вы не живёте, вы просто существуете.

Она выглядела ошеломлённой, но всё же собрала себя.

– Это звучит… тяжело, – сказала она после паузы. – Неужели это стоило того?

Я кивнул.

– Стоило. Потому что каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма.

Её взгляд остался прикованным ко мне. В комнате повисла тишина, густая, как мед. Свет вокруг нас замер, будто реагируя на мои слова.

– Стоило, – повторил я, откидываясь в кресле. – Потому что каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма.

И в тот момент я почувствовал, как что-то изменилось. Пространство вокруг нас, прежде мягкое и текучее, словно застыло. Воздух стал тяжелее. Её лицо, ещё мгновение назад оживлённое, вдруг побледнело, а взгляд заметно напрягся. Она хотела что-то сказать, но не успела.

С потолка опустился легкий импульс света, и прямо перед нами, бесшумно и быстро, материализовалась фигура. Это был Челобот. Один из тех, кого я уже успел ненавидеть. Высокий, идеально пропорциональный, с металлическим отблеском на "коже" и холодным взглядом, который казался живым, но лишённым души.

– Геннадий Вальков, – его голос был глубоким, почти гипнотическим, с оттенком непреклонности. – Вы поставили под сомнение Основной Принцип Общественной Гармонии.

Я удивился, но только на долю секунды.

– Что? – фыркнул я, пытаясь скрыть лёгкое беспокойство. – Я просто рассказал о том, как это было раньше. Разве это преступление?

– Ваши слова: "Каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма", – Челобот говорил без эмоций, но в его голосе чувствовалась угроза. – Ставят под сомнение Общественный Алгоритм. Это может привести к деструктивному влиянию на окружающих. Вы временно задержаны для анализа высказывания.

Я вскочил с кресла, чувствуя, как в груди поднимается волна ярости.

– Вы серьёзно? Это был просто разговор! Я не пытался ничего разрушать.

Челобот шагнул ко мне. Его движения были пугающе плавными и быстрыми.

– Каждое слово в этом обществе имеет значение. Ваше могло вызвать сомнения в системе, на которой держится весь наш мир. Это не допускается.

Я посмотрел на неё, ожидая, что она вступится. Но её лицо было застывшим, как у человека, который только что увидел что-то невероятное. Она даже не пыталась говорить.

– Ну что ж, – усмехнулся я, глядя прямо в глаза Челоботу. – Если даже разговоры здесь запрещены, то ваш мир слабее, чем вы думаете.

Он не ответил, лишь протянул руку. Лёгкий импульс света ударил меня в грудь, и я почувствовал, как мои мышцы напряглись. Воля ушла, как вода сквозь пальцы. Я не мог двигаться.

– Вы будете доставлены для анализа. Ваши воспоминания временно заблокированы. Это стандартная процедура.

Перед глазами всё поплыло, но я успел бросить последний взгляд на неё. Её лицо всё ещё оставалось напряжённым, но в глазах появился проблеск… чего? Жалости? Вины?

И в этот момент я понял: мои слова действительно задели что-то в этом идеальном, но хрупком мире. Может, это стоило того.

Я открыл глаза, и сначала не понял, где нахожусь. Всё вокруг – белое, как снежная буря, и пустое, как забытая церковь. Воздух был неподвижен, глухой, но тяжёлый. Он давил на грудь, как одеяло, которое ты не можешь сбросить. Я попытался сделать вдох, и вдруг почувствовал, что не сижу здесь. Я… вижу себя. Снаружи.

Это было как кошмар, где ты бежишь и видишь, как твои собственные ноги утопают в грязи, но бежать легче не становится. Я видел себя – сжатые губы, тяжёлый взгляд, руки сжимающие подлокотники кресла, как якорь. Но я больше не управлял этим телом.

– Геннадий Вальков, – произнёс голос.

Он не был громким, но в нём была такая тяжесть, что казалось, слова оставляют в воздухе вмятины. Я медленно поднял взгляд, и там был он.

Допросный.

Нет, его нельзя было назвать человеком, хотя его лицо было слишком похожим на человеческое. Как кукла, идеальная и безжизненная. Чересчур симметричные черты, кожа – слишком ровная, безупречная, будто отшлифованная до блеска. Но самое страшное были глаза. Они были серыми, глубокими, холодными, как затянувшееся небо перед бурей. Они не моргали. И это было хуже всего.

– Вы знаете, почему вы здесь? – спросил он.

Я хотел ответить. Хотел сказать, что я здесь из-за глупого высказывания, что всё это недоразумение. Но язык будто приклеился к нёбу. Тишина стала густой, словно кипящее масло.

Он не ждал. Он не должен был ждать.

– Ваши слова, – продолжил он, словно читая из невидимого протокола. – «Каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма». Эти слова ставят под сомнение основу Общественного Алгоритма. Они провоцируют хаос.

Я почувствовал, как внутри поднимается что-то. Гнев. Но не обычный, не резкий. Это был медленный, вязкий гнев, как грязь, заполняющая трещину в сердце. Мои пальцы дрогнули. Я взглянул на свои руки – они сжимали подлокотники кресла так сильно, что костяшки побелели.

– Это просто слова, – выдавил я наконец. Мой голос звучал хрипло, как у человека, который давно забыл, как говорить. – Вы серьёзно думаете, что слова могут что-то разрушить?

Он наклонился вперёд. Медленно, плавно. Его движение было слишком точным, как у хищника, который не спешит – он знает, что добыча уже в капкане.

– Каждое слово имеет значение, – произнёс он. – В вашем мире это не так. Здесь это основа. Ваше мнение – это угроза.

Моё мнение – угроза? В этот момент меня прорвало. Я выпрямился, подавшись вперёд, почувствовав, как гнев вспыхнул ярче.