Игра взаперти

Михаил завозился:

– О чем же речь! Что ж вы меня слушаете.

Катя угодила решительностью:

– Я с радостью.

Виталию самому идея понравилась.

Пошли в санаторий, мелко и непринужденно разговаривали. На прощание рука Михаила стала нормальной. Катя ушла на сборы, а Виталий воззрился в пространства. Ознаменовался ветерок, Цельсий сподобил что-нибудь двадцатью, щебетало пернатое. Было никак.

О цели поездки Катя спросила уже в машине. Виталий подивился, что так и не додумался составить конкретный план – все природой умащивался. Так и распорядился с упором:

– Позже.

Уж к городу подъехали, сказал нехотя, досадуя на убогость фантазии:

– В ресторан пойдем, отметим что-нибудь… – И улыбнулся тут же. – Просто потащило с тобой побыть в иной обстановке.

Какая странная вещь, тон определил как бы зависимость, но главное – распространилось и на остальной вечер, и это оказалось отлично. Уже то, что повез в очень дорогой ресторан. Здесь Виталий бывал редко, и его не знали – вести в заведения, где состоял в завсегдатаях, по причине слепой Кати все-таки не хотелось. Мотив такой гульбы не понял – Кате роскошь не в зачет, с деньгами последнее время не масть. А вот так – соринка.

– Я тебе такое скажу, – двухместный столик, Виталий доверительно наклонялся к Кате в полстола, – прежде, чем томат в теплицу высадить, ты приучи корень вширь расти. Витамин – он на поверхности. И тогда росток вертикаль будет осваивать. Япония. У меня батя садовод, он делал. Я, собственно, сам могу показать.

Вякала музыка. «Да и сбацаем, зачем нет».

Между прочим, одета Катерина была на букву зю, Виталию пришлось домой, за респектом заезжать. За ними явно доглядывали – респектабельный дядя и слепая женщина – и это оказалось весело. Но Катя впрямь была хороша, да что там, шарм трепетал, Виталий чувствовал это кровью – после двух, трех паек коньячных. Между прочим, танцевала ловко и в прочем держалась свободно.

Пару анекдотов рассказал – теперь это легко и модно – хоть обычно не любил. Превосходный Катин смех. Потребовал от нее – не согласилась. Через пару часов совершенно привык к ее слепоте, даже это и удобным оказалось.

– А, к примеру, с Геной Бурбулисом в паре в теннис играть – роскошный вариант. У меня первая подача для приема сложная. Гена говорит: раньше Ельцин так же играл – тот волейболист и колчерукий, и шлепал, сволочь, сильно и подло. Парная игра из того и складывается, первую подачу сделай отчетливо, а после плохого приема грамотный напарник разберется. Гена здесь мастак. – Вот такие вещи говорил.

Был момент, хотел про Маргариту с Мастером завернуть, все хитрился, посподручней пытался и… забыл.

А сейчас самое замечательное. Заходит, понимаешь, с компанией один знакомый коммерсант (вляпался таки Виталий), – дело уж поздненькое произошло, Виталий подшофе (Катя, прочим между, коньяком очень не гнушалась). Здравствуй, говорит, руку тискает. Объявляет Виталию бестактно:

– Что обидно, дамы у тебя всегда прелестные.

Так вот, Виталию тепло. Это Катя, дескать. Ручку коммерс треплет у прелестницы, к губам несет, мохнатым голосом доводит до сведения:

– Владимир Егорыч.

– Какое чудесное отчество, – мягкий голос Кати, тоненькая медная реверберация. Рука Кати творчески содержится в ладони мистера. И теперь: – А знаете что – вы, я думаю, медик. Что-то связано с головой, может быть стоматолог?

Взлет бровей у синьора-господина, побежали трещины от уголков глаз.

– Так это… э-э… да, был.

Испуганный взгляд ерзает, виноватый оскал рта. Ликующая рожа Виталия:

– Рекомендую, маг и чародей. Собственно, правнучка Гуддини. Собственно, с вас причитается.

Егорыч восстановился, душевно улыбается, розовые щеки докладывают о здоровье.

– Братцы, ну дуете же. Постой, Виталий, ну, это примитивно… Только погоди, откуда ты знаешь, что я был стоматологом? – Грозит синьор пальцем, хихикая. – Жу-ук.

Виталий в пароксизме искренности жмет к ушам плечи, руки на груди:

– Забожусь на самом, слова не произнес.

Опять удивление у Вовы, уже светлое. К Кате:

– Не понимаю, так мы с вами виделись? Извиняюсь предельно, запамятовал, подлец.

– Видеться мы не могли, – Катя, – потому что я слепа. А как получается, не спрашивайте, объяснить не сумею.

Вот он настоящий испуг, потеря речи, шикарная минута. Голова от Кати к Виталию и обратно. Тик-так… Заплясали руки:

– Нет, нет. Давайте-ка разберемся. Что вообще происходит? Я, тем не менее, требую объяснений.

Хохочет Виталий… А вон нехилая компания к столу зовет, однако в танце с Владимиром Егоровичем Катя плещется.

Еще закорюка. С Катей наперебой общаются, Виталий же все досматривает – без ревности, а чтоб лишнее не мелькнуло. И тепло к женщине. Уж и иной Катю в танце трогает, а Егорыч Виталию шепчет жарко:

– Вот это класс. Изюм абсолютный, рупь тринадцать. Как ты это умудрил? – мне бы и в голову не пришло… Да ведь умна. Ежели еще подобное спроворишь – сюда. На цене не устоим.

На прощание набравшийся Егорыч требовал поцелуя с Катей. Соприкоснулись щеками. Словесил.

Отъехали заполночь. По веселью думать не случилось, а теперь нужда, – куда? Привычная идея – везти к приятелю в сокровенную комнату. Почему-то не пошло, притом уверен был – не возразит Катя. Спросил:

– В санатории-то теперь примут? Часам к четырем доберемся.

– Отчего же, там бдителей нет, – верен и чист был голос Кати.

Не спросила, как употребивший Виталий руль держать будет – доводилось, видать, с людьми езживать. Сам Виталий принявшим ездить не стеснялся. И мобилизацией владел («руль не гнется»), и откупался не раз – что там, десятка деревянных.

Имел место кусок прямой дороги, безобразно чистое небо пульсировало звездами, жидкий свет луны лег на томное полотно, – черт, внедрилось в Виталия, мастер… непомерной красоты женщина… лунный путь, освещенный кипящим светом… Молчали. Хо-ро-шо.

И снова. Проводил до двери заведения – «дальше я сама» – поцелуй бы к месту, все-таки ресторан за плечами, ан нет. «Приеду через неделю» – всего-то руку погладил. Знал, при этом (сама открыла), ушлая девушка – вода и огонь пройдены.

Домой не поехал. Завернул к реке, немного на бережке посидел, сигаретой подышал, и сиденья в машине развернул. Хорошо получилось нестерпимо.

Поднялся снулым, но бегло исправился – журчала речка, уже внятное солнышко парило недалече, мокрая вода приятно оморозила лицо – так славно сочилась меж пальцев, воткнутых в ласковый песок. Виталий сорвал травинки, одна остро секнула, сшелушив лишнее, оставил прочный стебелек с нежным опахалом. Обломил тростинку, без нужды поковырял в зубах. Хорошо, много пахло, стало быть, закурил. Потом поморщился, предстоял день, обезображенный густым от духоты полднем, деловая мура, и побежала прямая, подобно пробору официанта, дорога меж изборожденных полей, и мелькал обочь дырявый лопух.

ВИТАЛИЙ

После первой отсидки было. Один крутой местный парень – он работал по Москве, это вообще была привилегия – не поладил с тамошними. На разборки приехала бригада во главе с бывшим боксером, чемпионом мира; кстати сказать, выходцем из Екатеринбурга, не грех заметить, впоследствии получившим громкое имя, упоминавшееся в одном ряду с пресловутым Япончиком, не вред оговорить, убитом в годы беспредела в Нью-Йорке.

Итак, бригада была уже в Екатеринбурге (приехали они, разумеется, не только с поучениями – существовали немалые денежные дела). Чипа, провинившийся, постоянно пропадал на базе отдыха, расположенной на берегу озера Шарташ. Околачивался там и Виталий. Подъехал один из знакомых, предупредил: