Игра взаперти

– Ты, мужик, не расстраивайся, жены приходят и уходят, а мужская доблесть остается.

Данная конструкция была произнесена женским голосом, хрипловатым, напоминающим почему-то плесень в банке соленых огурцов. Сердце споткнулось, Олег медленно всем телом повернулся. За ним стояло существо. Когда-то, возможно, оно сходило за женщину. Здесь не присутствовало возраста, да и вообще чего-либо кроме содрогания предвещающего. Это было нечто среднее между вокзальной синявкой и вычурной дамой пятидесятых годов. Элемент улыбался. Он наглядно заигрывал.

В помещении повисла мертвая тишина. Уже и продавщица прекратила отпускать товар. Олег понял, что это судьба. Он оскалил зубы. Он соорудил слова:

– Я поздравляю вас с Новым годом. Желаю как можно больше доблестей. Просто перманентно. Пусть это будет доблестный год. – Задиристо вытянул голову. – И вас, господа, я поздравляю!

Разумеется, Огарков купил две булки хлеба. Недалеко отойдя от магазина, он со злорадством поймал возглас: «Эй, мужик, хочешь выпить?» Естественно, это произнесла синявка. Вопрос был изумителен – тут содержалась и философия, и интим, и, в конце концов, социальная взаимность. Олег подождал подругу.

– А как вы думаете? – кокетливо спросил он.

– Да что там думать, – хрипло хихикнула мадам, – все вы хочете.

Здесь она должна была повести плечами, но, наверное, из-за мороза этого не сделала.

– А то, – хихикнул в свою очередь Олег.

Мадам жила в однокомнатной квартире, как ни странно, довольно опрятной. В жилище находились посетители: мужчина лет сорока, обходительный, и молодая девица, вполне симпатичная, но абсолютно невменяемая. Право сказать, она ни на что не претендовала, и изредка барахталась на кушетке, надо думать, предпринимая попытки встать, издавая при этом жалобные звуки. Самое любопытное, что стол умещал множество аппетитных закусок и не последнюю заграничную выпивку.

Словом, через полчаса Огарков, помимо густого, роскошного хмеля, чувствовал не только уют, но отчетливо осознавал, что это – его среда. Он безудержно бахвалился своим недавним прошлым, презрительно отзывался о Марии и взахлеб разворачивал какие-то философские обобщения, в которых собеседники наделялись эпитетами сермяжный, кондовый, исконный и так далее. Сочувствие было абсолютным.

Домой Олег поступил через сутки. В этот срок преуспел: в любовном объяснении к мадам, что было поощрено поцелуем, таковом же к девице (соприкосновения не произошло по причине негодования девицы: «Что значит, вы меня любите? За кого вы меня принимаете!»), аналогичном к мужчине (получено по лицу), в членовредительстве по отношению к телевизору (был разбит вдребезги путем урона на пол), в употреблении желудком одеколона марки «Тройной», и в иных действиях в памяти не уместившихся.

***

А знаешь ли, какая мысль посетила меня теперь? Исток женской психики – неумение быть честной перед собой. Это, собственно, и есть то, что называют женской логикой. Отсутствие объективного взгляда, соотнесения с собой. Заметь, всегда-то они правы, все виноваты, признать за собой грех – ни за ковригу.

Зло действенно, вспомни Толстого. Мужик в житейской склоке проиграет бабе только оттого, что вступил в нее. Ибо та не гнушается средствами: это и оговор, и кляуза, и ложь прямая и всякое. То же самое любая власть.

Знаю, скажешь: Маша интеллигентна, к ней это нисколько не подходит. А если так, то растерян, устал уже во всем обличать себя. Да и столь дики ее выходки, так необъяснимы. Широта натуры, непомерная страсть к свободе? – да Виталий же был, присутствовала ее покорность.

Когда бросают — уязвление или потеря?.. Потеря в любом случае (достоинства, например).

Штришок: твердит, что изменяет из мести. Ну лукавит же! Месть – причинение ответной боли. Какого рожна, что, любопытно, я гражданке учинил? Однако послушай – я, говорит, мщу тебе за свой сознательный выбор. Что за черт, причем здесь я? С тобой, произносит, приходится думать, а это больно.