Боярыня Матвеева

– Пока не собираюсь, – ответила молодая женщина, не совсем понимая, к чему это.

– Если застану тебя с любовником – за себя не ручаюсь, а так – согласен.

– Хорошо. Только если будешь меня подозревать в измене – убедись точно. А то сплетники могут выдумать что угодно, а легковерные люди им верят.

В детстве она стала свидетельницей гнусной истории: отвергнутый поклонник сказал родителям девушки, что она с ним спала. Отец избивал несчастную несколько дней подряд, прерываясь только на сон и еду, а потом выдал замуж за своего приказчика. В первую ночь обнаружилось, что девица невинна; родители потом стояли перед ней на коленях и просили прощения за то, что дали дорогой дочери столь неудачного мужа. Муж, кстати сказать, оказался очень даже неплохим человеком и обращался с ней куда лучше, чем отец.

– Мама, – спросила она тогда, – а почему родители сразу поверили оговору и даже не заглянули ей под юбку?

Мать ответила, что её вопросы неприличны и стыдливая девочка вообще не должна о таком знать. Позже Мэри сама поняла, что некоторые родители готовы поверить кому угодно, но только не собственному ребёнку, особенно дочери. А некоторые, напротив, свято верят собственному ребёнку, особенно сыну, даже если его лживость очевидна.

– Я не легковерен.

– Хорошо. Тогда второе: за мной в приданное дали сто двадцать рублей серебром и остатки фамильных драгоценностей. Деньги мой свёкор вложил в свою фабрику. Сейчас я могу попросить матушку Флору занять денег и вернуть эту сумму, либо мы будем ежегодно забирать часть прибыли в счёт моей доли.

Матвеев уточнил, сколько прибыли приносит фабрика и есть ли у них накопления, после чего неожиданно решил:

– Разбирайтесь сами: меня и то, и то устроит.

– Третье: у матушки Флоры нет никого из близких, кроме меня. Я прошу у тебя разрешения продолжать о ней заботиться и после нашей свадьбы.

Он даже удивился:

– Разумеется. Можешь, в крайнем случае, и ко мне её перевезти.

Благородный человек, подумала она.

– Тогда у меня всё. А у тебя?

Он вздохнул, выпил ещё кваса и устроился поудобнее.

– Первое: ты должна принять мою веру.

Мэри молча кивнула: у неё не было другого выбора[16 - В России до XVIII века браки между православными и последователями других ветвей христианства допускались лишь в совершенно исключительных случаях (дочь Ивана III Елена и король Польши, племянница Ивана Грозного Мария и принц Магнус); в то же время «отпадение от православия» считалось тяжким преступлением. Таким образом, брак с «инославным», вне зависимости от пола последнего, становился возможен лишь после принятия им православия.].

– Второе: ты обиделась на мои слова о шпионах, но я действительно знаю иногда такое, что шпионам может быть интересно.

– Я потом подумала об этом и поняла тебя.

– Поэтому прошу тебя соблюдать осторожность и лишнего не болтать.

– Постараюсь.

– Кроме того, у меня много всяких дел и меня часто посылают… – он усмехнулся, – это звучит двусмысленно, но меня действительно могут отправить в любой день и час в какую-нибудь Тмутаракань, и я даже не успею домой заехать. Или придётся остаться на ночь во дворце. Постарайся смириться с этим.

– Хорошо.

– Ну и последнее. Я был женат девять лет, а детей не было. Жена считала, что это её вина, но могла быть и моя. У тебя были дети?

– Нет. Но мы с Антоном прожили всего семь месяцев. Возможно, просто не успели. И я не знаю, можно ли тут говорить о вине. Пусть будет так, как решит господь.

Он перекрестился, она тоже.

– Тогда всё?

Она кивнула, подошла к возлюбленному; обняв его одной рукой за шею, другой погладила по голове. Артамон крепко схватил её руками и уткнулся лицом ей в живот.

– Ещё, ещё, – попросил он. Любовница очень удивилась такому отклику на простенькую ласку, но стала послушно гладить короткие тёмно-русые волосы.

Глава 17

– Хорошо, что вы это всё обсудили. Надо было ещё выяснить финансовые обстоятельства жениха.

– Матушка, я видела его дом. Мы обе видели, как он одевается. Наконец, Вы помните, сколько мы заплатили за подачу челобитной. Десять таких прошений в год – и можно долго жить с комфортом. Меня гораздо больше волнует необходимость менять веру. Вы знаете, что я не очень набожна – но это вера моих предков. Почему не могут люди уважать религию друг друга?

– Ты у меня спрашиваешь? Я никогда не понимала фанатиков. Когда один человек убивает другого из-за выгоды, ревности или мести – это плохо, это жестоко, но хотя бы понятно. Но как можно резать ближнего своего только из-за того, что ближний по-другому молится? Между тем у нас в Германии дураки тридцать лет убивали друг друга из-за Папы и Лютера, хотя ни Папы, ни Лютера почти никто из них не видел. На Украине, куда недавно ездил твой жених, люди, ходящие в храмы со статуями, долго преследовали людей, ходящих в храмы с иконами, и добились в результате того, что поклонники икон стали убивать поклонников статуй. Здесь, в России, дураки только что ножами не режут друг друга из-за вопроса колоссальной важности: два немытых пальца поднимать во время молитвы или три. Лучше бы мыли их почаще.

Мэри улыбнулась:

– Для Вас, как для владелицы мыльной фабрики, это несомненно было бы лучше.

Флора тоже улыбнулась:

– Это да, но я сейчас не о своих прибылях, а о другом. Бог, который создал солнечный свет и звёздное небо, леса и людей, всю эту красоту и весь этот ужас, которые нас окружают – неужели ему есть дело до двух или трёх пальцев, до Лютера или Папы? Если бог всемогущ, добр и мудр – он будет судить нас за наши дела, чувства, мысли, а не за иконы и статуи. Если же богу язык, на котором ему молятся, или форма предметов, которыми украшает его храмы, важнее, чем добрые или злые дела, важнее любви и ненависти – то этому богу и молиться-то не стоит. Ни на каком языке.

Она перекрестилась:

– Прости меня, боже! Я верю, что ты не такой.

Цецилия и Роберт уехали из Москвы в субботу. Накануне соплеменник сказал Мэри, что купил «почти всё почти для всех».

– Я же не только делами тестя занимался – мне сразу несколько его знакомых надавали разных поручений.

– Так вот почему у Вас был такой странный набор дел и покупок! Я уж начала подозревать, что Вы шпион, который только притворяется купцом.

– Нет, я теперь торговец, – он вздохнул, – но отчасти и шпион тоже. Тесть и его знакомые очень хотят знать, будет ли война, чтобы не попасть впросак и не потерять в неловкий момент свои товары, а может, и шкуру. Во время прискорбных событий у нас в Британии очень многие потеряли и то, и другое.

– Если не секрет – к какому выводу Вы пришли?

– Я пришёл к выводу, что они сами не знают. Помните, что говорил нам тот купец, с канатами?

– Андрей Соловый. Я запомнила, потому что «соловая» – это лошадиная масть, похожая, кстати, на цвет его волос.

– Ну да. Он говорил, что государя одни уговаривают воевать, другие – не воевать, а царь сам не знает, что делать. Мне кажется, что он ближе всех к истине.

– Простой купец?

– Знает же Ваш слуга, человек ещё более простой, про двадцать тысяч мушкетов!