Боярыня Матвеева

– Это точно?

– Сам видел. Я был на Украине.

Дальнейшую шпионскую деятельность Роберта безжалостно пресекла его собственная жена: она категорично потребовала рассказать ей, наконец, историю про даму сердца Хмельницкого. Мэри перевела эти слова, остальные гости дружно изумились: а что, была какая-то история?

– Богдан Михайлович, немолодой уже вдовец, влюбился в одну женщину, польку, и она ответила на его чувства. Браку препятствовала разность вер; невесте надо было перейти из католичества в православие, а это потребовало времени. Священник при крещении дал ей имя «Елена» заметив, что она прекрасна, как Елена Троянская; эти слова оказались пророческими. За время перекрещения и подготовки к свадьбе в Елену успел влюбиться один польский дворянин, господин Чаплинский; перед самой свадьбой, когда Хмельницкий вместе со старшим сыном уехал по делам, Чаплинский с друзьями налетел на имение Хмельницкого – хутор, как они там говорят – разорил его, забил до смерти одного из младших сыновей Хмельницкого, а его невесту увёз. Силой или уговорами, но её заставили вернуться в католичество и обвенчаться с Чаплинским. Богдан Михайлович пытался добиться справедливости, но Чаплинский поймал его и посадил в тюрьму по ложному обвинению; спасла несчастного госпожа Елена, которая потребовала у мужа отпустить её бывшего жениха.

Тогда Хмельницкий поехал в Варшаву; но магнаты, которые управляют Польшей, отнеслись к нему с презрением: им было безразлично, прав он или нет, в споре католика и схизматика они были всецело на стороне католика. Король Владислав оказался более справедливым, но сделать ничего не мог – он игрушка в руках богатейших панов. Зато он сказал Хмельницкому: «у тебя на поясе сабля – воспользуйся ею». Тот и воспользовался.

Разумеется, православные казаки уже давно ненавидят магнатов и уже не раз поднимали против них восстания, но нынешнее восстание оказалось самым сильным и у него оказался самый умный вождь.

– Это не интересно. Скажите лучше, что случилось дальше с этой женщиной, Еленой? – с придыханием спросила Гретхен.

– Дальше не совсем понятно. Одна люди говорят, что в какой-то момент Елена попала в плен к казакам и они отвели её к Хмельницкому, другие – что она сама перебежала к казакам и попросила отвести её к бывшему жениху. Точно известно, что она снова приняла православие, и патриарх Паисий обвенчал её с Хмельницким. Они жили вместе очень дружно, с младшими детьми своего мужа Елена поладила, но старший сын, Тимош, мачеху ненавидел. Однажды, когда Хмельницкий был в походе, Елену нашли повешенной на воротах усадьбы её мужа, а рядом висело тело казначея. Тимош Хмельницкий объявил, что застал мачеху с любовником и повесил обоих.

Женщины пришли в ужас, да и мужчинам стало несколько не по себе.

– Мне говорили, впрочем, что Тимош сам приставал к своей мачехе, а когда получил отказ – убил её и оклеветал. Богдан Михайлович был вне себя от горя; он не смог покарать своего сына, но на глаза к себе его уже не пускал. А про жену сказал, что даже если она ему изменила – он бы её простил.

Слушатели молчали, придавленные жуткой историей, только Мэри переводила для Цецилии и её мужа этот рассказ. Когда закончила, та вскрикнула:

– Какой ужас! Лучше бы я не задавала этот вопрос.

– Вот что бывает, когда добрая католичка путается с кем попало, – ехидно заметила Гретхен.

Кузина её немедленно обиделась: оказалось, что её мать, сестра матери Гретхен, поменяла веру ради мужа-протестанта.

– И они живут счастливо уже много лет.

Мэри перевела этот ответ и добавила по-русски:

– Думаю, не в религии тут дело: всё сложнее. Антоний и Клеопатра были язычниками, Пирам и Тисба, кажется, тоже, Ромео и Джульетта – оба католики; но так уж, наверное, повелось с незапамятных времён, что Эрос и Танатос ходят рядом, и сильные страсти вызывают к жизни тёмные силы.

– А что такое Эрос и Танатос? – поинтересовался господин Харитонов.

– Это такие понятия – как добро и зло, благочестие и ересь. Эрос – это всё, что связано с любовью, а Танатос – со смертью. Может быть, правда, я не совсем правильно это понимаю.

– У Мэри есть склонность к философским рассуждениям, – заметила Флора, – а у тебя, господин, склонность к страшным историям.

– Сами просили, – ожидаемо ответил Матвеев.

– А я думаю, что дело проще, – высказал свою версию Харитонов, – прежде чем что-то выбрать, особенно важное, надо подумать, но если уж выбрал путь – то с него не сворачивать. Раз уж эта девица нашла себе жениха и поменяла веру – надо было того и держаться, а не мотаться туда-сюда.

Мэри понравилось это грубоватое, но дельное замечание. Похоже, муж Соломонии был хотя и невзрачен, но не глуп; да и стал бы умный боярин Морозов выбирать себе в прихвостни дурня?

– Верно, – согласился Матвеев. И добавил, глядя на Мэри, – помнишь свой рассказ про короля, который несколько раз перекрещивался? Его ведь тоже убили.

Флора резонно заметила, что есть множество прекрасных людей, которые веру не меняли и никого не предавали, но были убиты – иногда даже теми, кого они защищали.

Гретхен же вступилась за честь госпожи Чаплинской-Хмельницкой. Она заявила, что женщина – существо слабое, зависящее от мужчины, и не может распоряжаться своей судьбой так же свободно, как мужчина. Все несчастья этой дамы случались во время отсутствия её мужа; надо было гетману во время поездок брать Елену с собой, тогда никто не смог бы её похитить или убить.

– И на войну её с собой брать? – усомнился Матвеев.

Присутствующие пришли в сильнейшее возбуждение и галдели на трёх языках разом, перебивая друг друга. Дуглас всё пытался прочитать сонет Шекспира – разве может британец прожить целый день и не помянуть Шекспира!

«Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена»

Усилия его пропали втуне, так как английский язык понимала кроме него самого только Мэри, а она думала о другом. История страшная, она должна отталкивать, но вместо этого завораживает. Наверное, что-то подобное чувствует мотылёк, летя на пламя, что-то похожее чувствовал Икар, летя на Солнце и чувствуя, как плавятся его крылья. Милая, ты пьяна?

По окончании трапезы Флора Краузе на правах старой, больной женщины распрощалась с гостями и ушла к себе. Гости тоже стали расходиться.

– Мы рады были тебя видеть, – говорила Мэри, целуя на прощание Соломонию Егоровну.

– А я-то как рада! Я в глуши совсем отвыкла от светской жизни!

– А ты доволен, господин?

– К собственному удивлению – да! Поехал нехотя, только чтобы Соломония Егоровна не бранилась, а получилось очень приятно.

Соломония за спиной мужа сделала страшные глаза.

– Его невозможно научить приличиям, – сказала она по-немецки.

– Ладно, нормальный честный ответ, – смеялась Мэри.

– Ты нас очень выручила, – благодарили её Герман и Гретхен.

– Это к госпоже Флоре, она хозяйка дома. И нам ваши милые родственники понравились.

Когда Мэри пошла провожать Матвеева, Цецилия и Дуглас с явным облегчением удалились в свою комнату.

Они даже не дошли до сеней, когда Матвеев схватил её в объятия и стал жадно целовать.

– Я скучал по тебе, – шептал он.

Молодая женщина не только не сопротивлялась – она вцепилась в его плечи и отчаянным усилием воли удерживала себя от того, чтобы не сделать что-нибудь немыслимое, непристойное, недопустимое для порядочной женщины – и всё-таки сделала.

– Нас увидят слуги, – прошептала она, – пойдём ко мне в комнату.

Синий шелк платья заструился по сундуку; через секунду лиловое сукно кафтана упало рядом.

Глава 13

«Выйдет замуж, познает блаженство…»

Кто это говорил и про кого? Она услышала эту фразу в далёком детстве и по детской невинности не поняла – потому и запомнила. А потом выросла, вышла замуж, похоронила мужа, долго вдовела – и познала. Не «довольно приятно и потом крепко спится», как она описывала незамужней тогда ещё Гретхен свои первые брачные впечатления, а действительно – блаженство.