Два сфинкса

Своим живым умом Альмерис быстро усваивала все, чему ее учили, но особенно она пристрастилась к романам, которые читала ей Дора и которые еще больше возбуждали ее восточное воображение.

Главной поверенной девочки была Дора. У нее всегда хватало времени выслушать с восхищением рассказы о страшных снах и видениях девочки.

Альмерис, подрастая, становилась все мечтательней и менее общительной; в ней развилась истинная страсть к развалинам, среди которых она выросла. Целыми днями бродила она по древней столице, мечтая в каком-нибудь полуразрушившемся храме или около пустой гробницы древнего некрополя.

Все рабочие на раскопках ее знали, любили и часто дарили ей кое-какие мелкие вещи, находимые в развалинах. Во время одной из таких бесконечных прогулок с Альмерис и случилось несчастье, о котором шла речь в начале этого рассказа.

После долгого размышления, выругавшись, Майдель со вздохом поднялся и пошел за доктором. Он терпеть не мог, чтобы дочь его видели иностранцы, особенно молодые. В данный же момент весь отель был занят археологической экспедицией, к которой присоединился и один молодой врач.

Так как экспедиция работала далеко и чаще всего к обеду не возвращалась, предпочитая брать провизию с собой, Майдель не препятствовал дочери продолжать ее обычные прогулки, требуя лишь одного, чтобы она была дома раньше археологов. Молчаливый трактирщик пошел к большому дому, где и узнал от привратника, что ученые уже уехали, но что дома остались доктор, секретарь и еще один господин, которые находятся в своих комнатах.

Майдель постучался в дверь.

Звучный голос ответил:

– Войдите!

Майдель вошел и с поклоном остановился в нескольких шагах от стола, заваленного мелкими древностями. Около этого стола сидел доктор Леербах и рассматривал в лупу надпись на одном из амулетов.

Это был высокий молодой человек, худощавый и хорошо развитой, с бронзовым оттенком, с большими черными, бархатистыми глазами, с черными же, слегка вьющимися волосами, с правильными и приятными чертами лица.

Видя, что трактирщик в замешательстве вертит в руках свою шапку, доктор обратился к нему с улыбкой, открывшей ряд белоснежных зубов:

– Что скажете, Майдель? Что привело вас так рано ко мне? Чем могу служить вам?

Выслушав трактирщика, доктор встал, взял шляпу и весело ответил:

– Только-то? Конечно, я с удовольствием навещу вашу дочь и посмотрю, что с ней такое? Хитрец! Как ловко вы скрывали, что в вашем семействе живет взрослая барышня, о существовании которой мы и не подозревали!

Доктор приказал подать свою походную аптечку и последовал за трактирщиком. Через двор и небольшую калитку они вошли в уединенный сад, окружавший дом Майделя, и тот прямо повел доктора к большой террасе, крыша и колонны которой были покрыты вьющимися растениями. Зелень была так густа, что благодаря ей внутренность веранды тонула в зеленоватом сумраке.

В этой полутьме доктор разобрал только турецкий диван, на подушках которого лежала какая-то женщина в белом. Глаза Леербаха скоро привыкли. В нескольких шагах от дивана доктор остановился, как очарованный: никогда еще, казалось, не видал он такого очаровательного создания, как эта лежавшая перед ним девушка. Белый кисейный капот вырисовывал ее стройные формы; в руках она держала опахало из павлиньих перьев с ручкой из слоновой кости. Большие глаза газели, влажные и нежные, смотрели на него с неописуемым страхом и удивлением. Но тут она глухо вскрикнула, закрыла глаза и откинулась назад.

Майдель и Леербах бросились к ней. Доктор пощупал пульс Альмерис и успокоил испуганного Готлиба.

– Это пустяки, Майдель! Ваша дочь сделала резкое движение и от боли в поврежденной ноге ей сделалось дурно, – сказал он, вынимая из кармана флакон с солью.

Наклонившись к больной, он поднял ей голову и поднес к носу флакон.

Подавая помощь, Леербах снова с восхищением смотрел на правильные, тонкие черты девушки и на прозрачный, матовый цвет ее лица. Маленькое, неподвижное ее личико как-то странно было ему знакомо; но он не мог вспомнить, где раньше видел тонкий профиль, эти веки, обрамленные длинными, изогнутыми ресницами, этот маленький ротик и лоб, окруженный массой шелковистых и черных, как вороново крыло, волос.

Через минуту Альмерис открыла глаза. Несмотря на видимое расстройство, она хотя тихо, но отчетливо отвечала на вопросы доктора и не оказала ни малейшего сопротивления, когда последний обнажил и осмотрел ее распухшую ногу.

Бледная, со сжатыми губами, она мужественно, без малейшего стона, перенесла очень болезненное вправление вывихнутой ноги.

Восхищаясь ее мужеством, Леербах наложил повязку, дал успокоительное питье и предписал полный покой, обещая завтра снова навестить больную.

– Если же вы почувствуете себя дурно, то во всякое время дня и ночи я к вашим услугам, так как сегодня я весь день проведу в отеле, – прибавил он.

– Благодарю! Теперь я чувствую себя вполне хорошо, – ответила Альмерис.

Заметь Леербах, каким энтузиазмом горел взор Альмерис, когда она протянула ему руку, он был бы крайне удивлен и восхищен, так как и она все больше и больше нравилась ему.

Оставшись одна, молодая девушка погрузилась в глубокую задумчивость, из которой ее вывел приход миссис Джонсон.

Альмерис привлекла к себе свою добрую кормилицу и, прижавшись к ее плечу внезапно вспыхнувшим личиком, пробормотала:

– Тетя Дора! Если бы ты знала, кого я только что видела! Я от волнения лишилась чувств.

– Кого же ты могла видеть? Насколько я знаю, кроме доктора, никого не было, – с недоумением спросила Дора.

– Это правда. Но он-то именно и есть человек-сфинкс, сам Рамери! Как он красив, как добр и симпатичен его взгляд! Он тоже как-то странно смотрел на меня, точно ища чего-то знакомого в моем лице. Может быть, он тоже узнает меня! – продолжала Альмерис с пылающими щеками и сверкающим взором.

– Успокойся, дорогая моя! Волнение может повредить тебе. Раз ты узнала человека-сфинкса, и вы нашли друг друга, то ясно, что судьба исполнится, и вы, наконец, будете соединены, – с убеждением заметила Дора. – Да, теперь, когда я сравниваю доктора с твоим описанием Рамери, я удивляюсь, что раньше не узнала его. Это он, как две капли воды.

– Нет, разница-то есть! Но, несмотря на это, я все-таки узнала его с первого же взгляда.

– Тем лучше, дорогая! А теперь засни, чтобы скорее быть здоровой и наслаждаться счастьем, которое несомненно ожидает тебя, так как доктор не женат.

Выздоровление Альмерис стало быстро подвигаться вперед. Доктор каждый день навещал ее, и эти визиты становились все продолжительней. Когда большие глаза газели устремлялись на него со странным выражением лукавства и нежности, сердце его начинало усиленно биться. Чувство, становившееся все сильнее и сильнее, влекло его к этому странному, загадочному ребенку, который рассказывал ему иногда такие вещи, что он подчас начинал сомневаться в ее рассудке. Кроме того, он убедился, что здоровье Альмерис было более чем неровно, а вся нервная система отличалась крайне болезненной впечатлительностью.

Через неделю Альмерис могла уже вставать и ходить по дому.

Теперь с каким-то новым для себя нетерпением спешил доктор домой, бросая раскопки; он знал, что в комнате его ждет сюрприз: прелестный букет из лотосов, какой-нибудь редкий фрукт или иной знак внимания в этом же роде. Он знал, что Альмерис украшает его комнату и даже как-то раз застал ее, когда она ставила цветы в вазу у него на окне. Чувство молодой девушки так ясно читались в ее глазах, что, тронутый и увлеченный, доктор хотел бы привлечь ее в свои объятия и поцелуем признаться в своей любви. Однако, он этого не сделал, так как в его сердце происходила странная борьба.

В эту ночь Ричард Леербах не сомкнул глаз.

Чтобы читатель мог понять все сомнения и терзания, лишившие молодого человека сна, мы должны вкратце рассказать о его прошлом. Леербах происходил из благородной, но бедной семьи, отец его, – младший сын в семье, – был предназначен к военной карьере. Брак его с молодой итальянкой помешал исполнению этого плана и, заключенный против желания всех родных, поссорил его со всеми.

Однако духом он не упал, а устроился кассиром в одном из банкирских домов и зажил с семьей скромно, но счастливо, довольствуясь малым. Вскоре он умер.

Ричард, единственный сын Леербахов, получил прекрасное воспитание, и избрал карьеру врача, как наиболее практичную и лучше вознаграждаемую. Он всей душой отдался делу, и быстро создал себе известность и блестящую практику.

Радость первых успехов была омрачена смертью матери, за которой скоро последовала и его сестра. Оставшись одиноким, Ричард окончательно отдался науке.

Утомленный работой, он взял двух– или трехнедельный отпуск и поехал гостить к своему университетскому товарищу. Там он случайно был приглашен к одному из соседних помещиков, графу Кронбургу, дочь которого получила очень опасное воспаление легких. Благодаря искусству Ричарда, Tea Кронбург была спасена и молодые люди влюбились друг в друга.

Еще во время выздоровления Tea, между ними произошло объяснение, и они поклялись друг другу в вечной любви.

Когда граф узнал об этом, он наотрез отказал, объявив, что не желает иметь зятем бедного доктора. Три месяца спустя граф Кронбург заставил свою дочь обручиться с одним их родственником, человеком средних лет, очень богатым камергером и их близким соседом.

Tea подчинилась приказанию отца, но потребовала, чтобы свадьба была отложена на год.

Она не принадлежала к числу тех женщин, которые молча отказываются от страстно любимого человека, и хотела только выиграть время, твердо решив скорей отважиться на все, чем соединиться с ненавистным человеком.

Случай, по-видимому, благоприятствовал влюбленным, так как Ричарду Леербаху неожиданно досталось большое состояние и блестящее положение. Его двоюродный брат – глава старшей линии – служивший офицером в гвардии, был убит на дуэли; а так как Ричард был последним в их роде, то ему и достались майорат и титул барона. Подавив чувство оскорбленной гордости, новый барон Леербах написал графу письмо и возобновил свое предложение. Обстоятельства, послужившего причиной отказа, уже не существовало. Но граф Кронбург был угрюм и настойчив. Он ответил, что, вполне признавая Ричарда партией, достойной его дочери, он, тем не менее, не может нарушить данного слова своему племяннику, а потому просит Леербаха отказаться раз и навсегда от неосуществимой надежды и оставить в покое его дочь.

Этот новый отказ глубоко оскорбил Ричарда. Несмотря на тайные письма Tea, в которых та клялась ему в любви и умоляла терпеливо ждать, Леербах решил уехать и, в ожидании дальнейших событий, заняться серьезным трудом. В качестве рядового врача он присоединился к ученой экспедиции, отправлявшейся в Египет и Нубию на раскопки. Таким-то образом он попал в Фивы, где случай и свел его с Альмерис.