Ходила младёшенька по борочку

– Чего тебе? – Николка удивлённо уставился на него.

– Я это… я узнать хотел… говорят, ты Любу Белову видел, – заговорил тот робко.

Быстро же слухи по заводу разлетаются! Не успел до дома дойти, уже все всё знают.

– Ну, видел, и чего? В Тагильском заводе на рынке встретил, – нахмурился Николка.

– А когда она вернётся, не сказывала? – рвалась наружу потаённая Гринина надежда.

– Не сказывала, может, и никогда не вернётся, – решил подзадорить его Николка, сам не зная, почему.

– Как никогда? – лицо Грини вытянулось от изумления. – А я? …А свататься? …Мне батя обещал. Осенью.

– А она тебе обещала? – почему-то со злостью спросил Николка.

Тот пожал плечами:

– Нет… Не обещала…

– А на нет и суда нет! – отрезал Николка и захлопнул ворота. – Ишь ты, женишок выискался!

– Чего ты злишься-то, братец, будто он про твою невесту выспрашивает? – крикнула с крыльца Татьяна.

Николка растерялся, не зная, что ответить. Он почувствовал, как краска заливает лицо.

Татьяна всё поняла.

– И ты туда же! – проворчала она. – Уж сколь девок в заводе, а тебе именно Беловскую подавай! Да что ж они все? Заговорённые какие что ли, что вы по ним сохнете?!

Глава 10

Маруся шла на речку бельё полоскать. Летнее утро, касаясь её лица солнечными лучами, нежно ласкало кожу. Легчайший ветерок навевал ароматы трав и полевых цветов. Она вдыхала этот воздух, напоённый запахами детства, и тихо радовалась новому дню. Тимофей с Никитой вызвались в помощники – они несли большую овальную решётку, держа её за ручки по бокам. Каждый хотел показать, что он сильнее и слегка приподымал свою сторону, чтобы большая нагрузка ложилась на него.

– Осторожно, сорванцы! – окликнула их Маруся. – Вы мне сейчас все рубахи в пыли изваляете!

Братья весело рассмеялись.

Маруся с Нюрочкой, шагавшие позади них, тоже улыбнулись. Дочка беспрестанно щебетала. Ей нравилось гостить у бабушки и деда, нравилось играть с братьями и сестрой, но она уже скучала по отцу и рвалась домой. Маруся отвечала ей, что в их новом доме идут работы, и жить там пока нет никакой возможности. Надо ещё немного подождать, скоро тятенька управится со всеми делами и сам за ними приедет. Да и бабушке Анфисе с внуками веселее, и помощь хоть какая-то. Вот уже и страда началась, мужики первый покос докашивают, и завтра они все вместе отправятся сено грести. Это очень весело – работать всей большой семьёй на покосе. И Маруся стала рассказывать, как они с сестрой Нюрой в детстве любили эту страдную пору. Как разбивали кошенину, как сгребали её в валки, как в минуты отдыха спасались от жары в тени деревьев, как пили студёную воду из родника и лакомились ягодками. Нюрочка с интересом слушала, ей тоже захотелось на покос.

Вдруг Марусю кто-то окликнул. Она обернулась и увидела Сану, который приближался к ним, смущённо улыбаясь.

– Здравствуй, Маруся! – выдохнул он, робея.

– Здравствуй, Сано, – ответила она, с первого взгляда приметив, как он изменился, и не в лучшую сторону. Лицо какое-то помятое, глаза потускнели.

Зато он смотрел на неё и не мог глаз оторвать. Хороша! И даже шрам на щеке – его вечный упрёк – стал почти незаметен. Спохватившись, что он слишком откровенно разглядывает бывшую жену, он сказал:

– Я это… я к сыновьям… поговорить бы.

– Зачем? – глаза Маруси сузились. – Кому это надо?

– Мне надо! – воскликнул Сано.

– А им оно надо? – Маруся смотрела на него, сурово сдвинув брови.

– Дак, отец я… всё-таки…

– У них есть отец! Он их вырастил, они его любят, а тебя совсем не знают. И зачем всё это? Запомни – все они твои племянники! И не вздумай к ним приближаться!

Это было сказано таким тоном, что Сано весь вдруг съёжился и послушно закивал. Почему-то не смел он перечить Марусе. Не получалось. Но она говорила об обоих мальцах, а не только о Тимоше, и это вселяло надежду, что Никата тоже его сын. Он так и знал! Он чувствовал!

– Я это, я хотел их к бабке с дедом сводить, – как бы оправдываясь, проговорил он, – негоже дедов своих не знать.

– Егор приедет и сводит! – отрезала она и, повернувшись, пошла дальше. Потом вдруг остановилась, подтолкнула дочку вперёд к сыновьям, а сама вернулась к нему и неожиданно мягко заговорила:

– Пойми, Сано, так лучше для них. Если они тебе дороги, не встревай, не ломай им жизнь. Может, потом, когда повзрослеют, они всё узнают, но не сейчас. Прошу тебя, ради их же блага.

Он смотрел в её глаза, полные мольбы и понимал, что выполнит всё, что она скажет. Не враг он своим детям. Не враг.

Незадавшийся отец согласно кивнул и спросил:

– Ты только скажи мне, Никита – тоже мой?

Маруся пожала плечами и пошла догонять детей. А что она могла ответить, если и сама не знала этого? А Сано так и остался стоять, глядя ей вслед. Она была всё та же, его Маруся, и, в то же время, совсем другая. И эта другая манила его к себе ещё сильнее. Он выполнит всё, о чём она просит. Он, конечно же, не пойдёт против неё. Это Сано сейчас отчётливо понял. Как можно ссориться с той, кого боготворишь?

Маруся полоскала бельё, а перед глазами стояло Саново лицо. Что-то, похожее на жалость, всколыхнулось в ней. Чего греха таить, сломала она жизнь парню, и чувство вины, с которым она много лет боролась, всколыхнулось вновь. Из рассказов матери и Тюши, она знала, что жизнь его с Танюшкой не очень ладится, как не ладится и с работой. Да и пьёт он постоянно – оттого и нелады. Интересно, а живи он с ней, с Марусей, так же пил бы? Она задумалась, вспоминая прошлое. А ведь он и раньше к бражке прикладывался. Ситуации, выходящие за рамки обычной жизни, всегда выбивали Сану из колеи. Когда Фрося оклеветала Марусю и та убежала из дома свекрови, он напился. И когда учинил расправу над ней, тоже был пьян. Эх, слаб человек! А ведь неплохой мужик-то был. Добрый, заботливый. Но до брата ему далеко. Только Егор дал ей почувствовать, какое оно, бабье счастье. Жизнь с ним была совсем иной, чем с Саном. Вот уж, воистину, за мужем, как за каменной стеной. А из Сана какая стена? Так, шаткий заборчик, который бабе самой и подпирать приходится.

А Сано тем временем домой вернулся. Во дворе его встретила жена:

– И где тебя носит, окаянного? У меня забот полон рот, а мужик шляется незнамо где.

Сано смотрел на Танюшку и невольно сравнивал её с той, что только что стояла перед ним. Сравнение было явно не в пользу жены.

– Ну, чего ты всё время ворчишь на меня? Слова доброго от тебя не дождёшься. У других жёны приветливые да ласковые, а ты вечно всем недовольна.

– Дак, у других и мужики другие, а с тобой любая ворчливой станет!

Сано аж дар речи потерял от такого обвинения. Выходит, что Маруся, живя с ним, стала бы точно такой же, как Танюха? Нет, с этим он не может согласиться! Маруся, она такая… Такая… В общем, совсем другая. Интересно, а каково же ей с Егором-то живётся? Он ведь даже не спросил про брата. А надо было. Злость на Егора давно прошла, на смену ей пришло сожаление, что они в раздоре. Родная кровь, как-никак. Сано сел на крыльцо и призадумался. А если Танюха права? И жёны становятся злобными только у худых мужиков? А у доброго мужа жена всегда ласкова да покладиста? Эти мысли были новы для него.

– Чего расселся? – вырвал его из раздумий голос жены. – Сидит опять, мечтает! У людей уже гребь поспела, а мы ещё косить не начинали!

– Ты же знаешь, что я три дня кряду бате косить помогал. Вот с отцовым покосом управимся, а потом уж за наш примемся. Не могу же я старикам своим не помочь.

– Вот так всегда – сначала другим, потом себе! – возмутилась Татьяна.

– Всё собачитесь? – послышался голос Николки, вышедшего из избы. В руках он держал котомку.

– А ты куда навострился? – удивилась сестра.