– Девяносто… – от одной только мысли, что погибло столько женщин и детей, было не по себе. – Сколько ты спасла?
– Шестьдесят.
– Боже милостивый!
– Столько бесценных жизней истребили без всякой стратегической выгоды. Просто так. Чтобы показать Силу Врага. Понимаешь? Ради хвастовства! Ради того, чтобы люди знали: они, захватчики, готовы на все для достижения поставленных целей. Вот самое страшное.
Молчание.
– Сначала я обижалась на Бога, – продолжила Виктория. – Обвиняла Его в черствости. Даже жестокости. Почему он не дал сотню ястребов, чтобы я могла остановить оба самолета, избавив землю от людской крови. Но… со временем поняла одну простую истину: возомнив себя Богами, нечего уповать на Бога.
– И много ты спасла?
– Много. Каждую ночь с субботы на воскресенье я спасала чьи-то жизни. И была счастлива.
– Спасала?
– Да, спасала. В прошедшем времени. Родной Отец больше не нуждается во мне.
– Почему?
– Потому что я узнала то, что не должна была знать.
– Что?
– Это не так важно.
– Для меня – важно!
– Проверь мне, неважно. Важно другое, что эта ночь – моя последняя ночь с тобой.
– Не надо начинать…
– Думаешь, почему я убегала от тебя? Почему до последнего надеялась, что ты оставишь меня, одинокую, брошенную, несчастную? Но ты… ты, упрямый мальчишка, влюбился в меня, – из ее глаз бежали слезы, голос дрожал. – И позволил влюбиться без памяти в тебя. И я, дура, поверившая в Чудо, полностью тебе отдалась. Занималась любовью. Пила. Курила. Флиртовала. Плакала. ЖИЛА! Жила одну ночь, чтобы проснуться – или не проснуться! – наутро и осознать, что вчерашний вечер… ночь… растворились вместе с сумерками, и утренний свет осветил мою беспомощность перед будущим, – Виктория рыдала, больно ударяя меня по груди. – У меня нет будущего – я умру. Отец подбирается ко мне. Он уже близко. И он убьет меня. Убьет! – удары все слабее. – И никому не остановить его. Все бессильны перед его смертельной хваткой. Ты даришь мне надежду, которой не сможешь дать! Понимаешь? Не сможешь! НЕТ!
Она крепко-крепко меня обняла.
– Не хочу больше говорить. Времени слишком мало до утра. Люби меня так, словно это последний раз.
– Но…
– Без всяких «но». Пожалуйста…
Глава 2
Корю себя, что уснул в ту волшебную ночь.
Уснул под утро, когда ночное звездное небо окропилось малиновой полоской на востоке.
И остался один.
Она ушла, оставив лишь записку: «Люблю. Прости».
И все.
Два слова.
* * *
Прошло две недели, а я никак не мог прийти в себя. Забыть о ней. Забыть о чувствах, что бороздят сердце, которое впервые испытало столь сильные чувства к незнакомке, ставшей за ночь такой родной.
Единственной.
На бумаге мои чувства – ничто: приторны, сентиментальны. Ни на одном языке мира не описать то, что чувствую я.
Днем – зияющая дыра одиночества вместо сердца, пустота, делающая роботом, механически выполняющим обыденные дела и прокручивающим в голове сотни вопросов: где она, с кем, жива, вернется ли в парк?
Вечером – терпкая и липкая грусть, перемешанная с тоской от недавних пленительных воспоминаний, сдавливающих грудь, что дышать трудно. И алкоголь не помощник, наоборот – проводник в пучину покрытых пылью эмоций.
Ночью – бессонница и пустые мечты о встрече, эхо призрачной надежды, что на этом наша история не закончилась. Что наша мимолетная встреча – ночь, наполненная чашей человеческого счастья – изменит решение Виктории. И она вновь окажется в моих объятьях. Со мной – во мне.
* * *
Тяжело искать человека, когда имеешь плохого качества фотографию, снятую на телефон. И имя.
Мои поиски, которые начались в интернете и заканчивались визитами в детские дома, привели меня к одному очевидному выводу: все, что Виктория рассказала, оказалось ложью. Выдуманной сказкой. Мифом о человеке, которого не было.
Посудите сами.
Во-первых, ни одного упоминания в социальных сетях; искать мне помогал очень хороший знакомый, которого мои друзья величали хакером, способным найти по фотке кого угодно за бутылку шотландского виски. Он заходил в какие-то непонятные базы, копался в цифрах, шифрах, показывал то одну фотографию, то другую. Девушки были очень похожи на Викторию, но – не те. Три часа со мной и еще всю ночь после моего ухода он пытался найти незнакомку – тщетно. Ее словно не существовало. Даже в удаленных аккаунтах ее не было.
Во-вторых, в немногочисленных детских домах города директора и радушные старшие воспитатели меня заверили, что не помнят эту молодую девушку (фотографию я распечатал и ходил с ней, как непутевый детектив). Не помнят Викторию, которую удочерили Мария и Владимир. Не помнят, чтобы удочеренная семилетняя девочка попадала с больницу с травмами спины, хотя следят за судьбой своих воспитанников до достижения совершеннолетия – пишут ежемесячные отчеты. В одном государственном детском доме – «Остров доброй надежды» – директор Анна Сергеевна, ссылаясь на «девичью память», при мне переворошила весь архив за последние пятнадцать лет (она сочувствовала мне, моему горю). И подтвердила свои слова – таких прецедентов не было.
В-третьих, я периодически наведывался в больницы и морги – и тут, к счастью, ничего. Заходил на автостанции, вокзалы, опрашивал водителей, кондукторов, проводников, случайных прохожих – не видели ли они мою девушку, которая исчезла, не оставив мне весточку. Никто не видел или видел, но не обратил внимания.
И так день за днем – мои поиски заводили меня в тупик. Ни одной зацепки. Ни одной верной дорожки, чтобы прийти к ней и больше не отпускать. Ничего, что могло бы успокоить меня.
Я помешался.
* * *
Под сумерки холодного летнего дня по уже сложившейся традиции я зашел в «Винный погребок», купил бутылочку красного полусладкого и направился в тот самый парк.
Найдя свободную скамейку, я расположился на временном обиталище, открыл приготовленным штопором бутылку вина и начал пить прямо из горла, глядя на беспросветное серое небо, на верхушки деревьев, что прогибались от северного ветра, заставляющего ежиться мимо проходивших горожан, одетых не по погоде. Меня согревали теплый джемпер с воротом и терпкое вино. А также мысль, увядающая с каждым прожитым днем, что Виктория вот-вот подойдет, сядет на скамью, положит голову на мое плечо и прошепчет: «Теперь я – твоя. Безраздельно и всецело».
Пока я думал, как найти Викторию, ко мне незаметно подошел старик, одетый в строгий черный плащ, с фетровой шляпой на голове, и спросил:
– Можно присесть?