Нулевые. Затишье перед катастрофой

– Он мне нос сломал. И зуб выбил, Миша, – говорил Князев.

– Пошли отсюда. Нахрена вообще лезть? Он больше тебя раза в два и видимо умеет драться. Давай, – Власов вывел его из офиса.

Михаил сопроводил Анатолия к парковке. Он хотел вызвать скорую, но Анатолий отказаться.

– Прости меня, ладно. Что пришел к тебе бухой тогда. Я, короче, решил с семьей уехать в Канаду насовсем. Там буду лекции читать в институте их, – Князев вдруг посмотрел на небо, из его носа текла кровь. – Сами всё и проебали! Всё похерили. А ведь если бы Господин Президент кинул этого гэбиста. В какой стране мы бы жили? В какой стране?

– Ну вот. И он тоже трактор завёл, – думал Власов.

Власову стало жаль Князева. Они попрощались. Видимо навсегда. Он сел в свою машину и уехал, а Власов вернулся в кабинет Палевского.

– Извините за всё это. Присаживайтесь, – они пожали руки.

– Ничего. В чем дело?

– Да, вот. Хотел разделить с вами нашу победу. Протестное движение прекратило своё существование.

– Вполне ожидаемо, – сухо промолвил Власов.

– В пятницу у главного на даче накрывают стол. Он лично хотел поблагодарить каждого из нас. Советую вам обзавестись спутницей, приходить в одиночку будет дурным тоном. Могу посоветовать хорошее агентство эскорт услуг.

Власов заволновался.

– Не, спасибо. У меня есть с кем идти. Значит, там будет сам Национальный Лидер?

– Да.

– Никогда не видел его живьем. Это точно будет настоящий? – тихо сказал Власов.

– Это будет точно он, – Палевский рассмеялся. – Знаете, когда я встречался с ним в начале второго срока, мне казалось, что я иду к злому двойнику, заточившему доброго Национального Лидера в железную маску. Учитывая то, с каких ценностных позиций он начинал свою карьеру.

– Или к злому клону. Представляете, если их там клонируют на Лубянке? А потом идет психологическая обработка под нужную линию партии, после чего белого Путина либерала-западника сменяет черный Путин консерватор и изоляционист.

Они оба рассмеялись.

– Как вы думаете, мы правильно поступаем с внутренней политикой? – вдруг спросил Власов.

– Я не хочу показаться слишком циничным и прошу у вас заранее прощение за то, что сейчас выскажу. Видите ли, наш народ ещё ребёнок. Он не понимает мира взрослых людей. И если бы по стечению обстоятельств эти белоленточники пришли бы к власти, то Россия перестала бы существовать где-то за пять лет.

– Откуда такой пессимизм?

– Наши люди не поняли бы их мира. Он слишком сложен для нашего человека.

– В каком смысле?

– Власть понимает русского человека лучше, чем оппозиция. Мышление нашего человека довольно примитивно и сродни племенному миропониманию. Он просто не выживет в сложном взрослом мире, понимаете? Белоленточники не понимают этого. Они думают, что если поменять власть, то ситуация в стране измениться к лучшему сама собой. Но простите?

– А Свиноматрица прав, – думал Власов.

– Ведь это народ формирует власть, а не власть народ, – продолжил Палевский. – Даже в нашей стране. И в конечном итоге их бы смели близкие по мировоззрению народа люди. Понимаете, русский народ полюбит либерализм и демократию в последнюю очередь. Он быстрее полюбит однополые браки, чем либерализм.

– Это всё понятно. Только власть же могла как-то способствовать взрослению народа, а вместо этого мы же всё просрали и разворовали.

– Думаю, что вы понимаете, почему этого не произошло.

– Как же. Бабла на всех не хватит, – думал Власов.

– Вы не самый тупой человек на планете, так что я не буду излагать вам пропагандистские штампы. Лучше подумайте о том, что власть охраняет народ от самого себя. Так всегда было в России. Народ оставался ребенком, а во власти сидели взрослые люди, которые этого ребенка воспитывали. Сам я согласен со всем, что делает власть. Народу нашему демократия не нужна, пусть лучше уж будет просвещенная диктатура. Взрослые люди всё решат за них. И они будут этому только рады.

Власов прогуливался по цеху заброшенного завода и вспоминал, как занимался чем-то подобным ещё с Зайцевым. В его голове промелькнула мысль о получении вида на жительство в Чехии, после чего он нашел взглядом Анастасию. Она осматривала громадный ржавый станок непонятного назначения. Крыша протекала, и Михаил то и дело натыкался на лужицы. Помимо станков на стенах с облупливающейся краской висели выцветшие советские плакаты.

– От этого местечка веет могилой.

– У тебя никогда не было ощущения, что твоя жизнь проходит зря? – тихо спросила Анастасия.

– Когда меня выперли со съемной квартиры и я жил у друга иногда, напившись в хлам, я думал об этом. Правда, когда я сменил род своей деятельности и разбогател, то перестал об этом думать.

– Ну да. Ты нашел своё счастье, – злобно промолвила она.

Анастасия взяла Михаила за руку, они стали медленно двигаться к выходу. Власов обратил внимание на плакат. На нём блёклые инженеры проектировали ракеты на фоне мнимого авангардного советского благополучия.

ЖЕЛЕЗНОЙ РУКОЙ ВОЗВОДИМ ОРУДИЯ МИРА

– А что плохого в твоей жизни, Настя? С твоими возможностями грех жаловаться. Вообще лучше бы перенесла нас на острова Сент-Китс и Невис. Там хотя бы море есть.

Она промолчала. Они вошли в тоскливое осеннее пространство промышленного постапокалиптического совка и направились в сторону лесного массива. На фоне умирающей осенней природы и заводской архитектуры Настя была особенно красива. На ней было серое пальто, джинсы и сапоги на каблуках. Её лицо было бледным и грустным, светлые волосы были заплетены в косу.

– Почему? – она рассмеялась. – В итоге я осталась с тобой. Из всех людей, с которыми я познакомилась за свою новую жизнь я осталась с самым бесчувственным из всех.

– Я знал людей и похуже. Если ты хочешь, могу познакомить тебя с каким-нибудь элитным сынком. У нас тут будет фуршет на даче у главного. Всё хотел найти повод пригласить тебя туда.

– Ты не хочешь меня понять, – она глубоко вздохнула. – Вот у тебя есть мечта? Хоть совсем маленькая.

– Свалить отсюда на всё те же острова в карибском море. Предварительно легализовав все свои финансы. Купить себе дом на берегу моря, провести интернет и целыми днями пить ром, курить марихуану и тусоваться на пляже в окружении мулаток.

– Я всегда хотела умереть в Париже, – она задумалась. – В последнее время я всё больше думаю о своей прошлой жизни. После смерти Сталина Союз стал тихо открываться миру. Сначала были фестивали молодежи. Потом мы начали дружить с Францией. Европейцы для нас были людьми с другой планеты. Даже когда поначалу нам подсовывали переодетых венгров. Ты не представляешь, как мы удивлялись, какой это был восторг для нашего любопытства!

– Это всё описано у классиков советской действительности. Я вообще не очень люблю Францию. Париж ассоциируется у меня не с самыми приятными воспоминаниями.

– Для меня Франция была сказочной страной, где не было ужасного советского быта, а его место занимали мои девичьи представления о красоте. Помню, как на неделях французской культуры в СССР я увидела парижанку. Я специально пошла в начальники, чтобы иметь возможность получить эту путёвку. Она была актрисой и приехала в Союз с театром. Тогда я впервые видела женщину, Миша. До этого я видела только одиноких стареющих баб из своего цеха. Как же я была поражена тем, с какой эстетикой вела себя та девушка. Я ходила за ней где-то час, стараясь скопировать весь её облик вплоть до курения. Она курила тонкие сигареты. Представь, как после этого я пробовала курить наши папиросы.

– Или Приму без фильтра, – он улыбнулся. – А как рабочий класс с завода реагировал на такое явное низкопоклонничество перед Западом и деструктивное поведения? Представляю, как тебя пороли на собрании парткома.

– Даже не начинай. Ты застал деградацию Союза, но я видела его расцвет. И я не могу назвать своё советское прошлое постыдным и отказаться от него. Советская власть не смогла убить душу народа. Мы тогда жили гораздо дружней и как-то правильней, чем сейчас. У нас была мечта. После двадцатого съезда государство поворачивалось к человеку, мне казалось, что государство понимало необходимость искупления грехов перед народом. К тому же мы все знали, что завтра будем жить лучше, чем сегодня. Особенно когда люди стали возвращаться из лагерей и отменили продуктовые карточки.

По пути Власов то и дело натыкался на пустые бутылки из-под пива и водки, пустые консервные банки и даже заметил груду металлолома, которая была заботливо сложена мужичками из окрестных деревень. Они достигли ограждения, и как это обычно бывает, быстро нашли дыру в ограждении заботливо проделанную всё теми же мужичками. После чего они вышли на дорожку ведущий в лес.

– Вот только не надо приукрашивать действительность, – начал Власов. – Хрущев делал всё, чтобы перекинуть ответственность за репрессии с партии на Сталина, хотя у них там у всех руки были по локоть в крови. И народец надо было как-то подмазать, а то он начинал возмущаться, восстания там всякие поднимать в лагерях. Карточки. Карточки были следствием прекрасной советской экономики. Вообще, Настя, чем дольше я живу в этой стране, тем всё отчетливей понимаю, что Россия это такой филиал ада. Чистилище. Ещё не ад, но и не нормальная земля. Остров невезения. И ничего хорошего в этой стране никогда не было. Только глупость, серость, невежество, гордость и смерть.