Нулевые. Затишье перед катастрофой

– Вот, послушай, – Власов говорил тихим голосом. – Вы же писали мне письмо вместе с ним? Вот, ты видела это письмо, да?

– Я думала, что это шутка! Я же тебе сказала! Ну, Мишенька, ну прости меня, пожалуйста! Что мне сделать, чтобы ты меня простил? – Анна говорила сквозь поток слёз.

– Вот. Ты видела письмо. Ты понимаешь, что это ни хрена не шутка была, что этот урод меня правда отправил на дно жизни? – Власов злился.

– Ну, хочешь, я вены себе порежу, хочешь, А? – Анна была почти на грани. – Давай. Я могу. Мне ничего не стоит сделать это.

Её глаза остекленели, она смотрела в пол.

– Так. Всё, заткнись и слушай.

Михаил пересказал ей историю своего пребывания на дне российской реальности.

– Мне так жаль. Это правда? Ты, правда, его убил? – удивлялась Анна.

– Да.

Анна вгляделась в глаза Михаилу своим остекленевшим взглядом, когда она поняла, что он говорит правду, на её лице появился отпечаток страха.

– А как ты думала, я пришел сюда? Он же меня убить хотел, мне жучков в одежду вставил и ещё ментов натравил! – Михаил был в ярости. – А ты даже и пальцем не пошевелила, чтобы помочь мне. Какая же ты неблагодарная двуличная мразь! Я тебя ненавижу! Вот что если ты вот сейчас вот не свалишь из моей квартиры, я тебе ебало в кровь разобью и придушу нахуй! Сука! Выметайся из моей квартиры!

Власов замахнулся на неё кулаком. Страх всё отчетливей появлялся на лице Анны.

– Да, хорошо. Сейчас, – тихо сказала она.

Анна собирала вещи. Страх не давал ей разрыдаться в полную силу во время этого процесса, но она позволяла себе короткие слёзные всхлипывания. Михаил следил за ней. Это бесило её, она старалась собраться как можно быстрее.

– Какого хрена ты это делаешь? – Анна не выдержала.

– Я слежу за тем, чтобы ты намеренно ничего не забыла, чтобы у тебя не было поводов сюда возвращаться, – признался Власов.

Анна разрыдалась. Она продолжала собирать вещи сквозь обильный поток слёз, но вскоре успокоилась от монотонной работы. И вот она уже стояла с сумками и чемоданами. Как тогда в Париже. Она посмотрела на Михаила. Её светло-карие глаза были печальными и грустными. Она как бы всем своим видом в очередной раз говорила, что она виновата, что она исправиться, что больше не будет так поступать.

– Мне очень жаль, Миша.

Михаил ничего ей не ответил, но когда она одела курточку, взяла свои вещи и уже была готова выйти из квартиры, он обратился к ней.

– Так, – начал Михаил. – Ты же понимаешь, что если ты расскажешь кому-нибудь о том, что я тебе сказал, тебе никто не поверит. А если тебе поверят, то тебя наверно убьют. Не пытайся больше со мной контактировать и помни о том, что я тебе посоветовал сделать тогда, когда мы общались с тобой по телефону. Надеюсь, мы больше с тобой никогда не увидимся.

Михаил услышал, как она ревела на пути к лифту. Власов остался один в пустой квартире. Он внезапно почувствовал сильнейший приступ чувства собственного величия. Его эго ликовало. Власов убил одну тварь и выгнал другую. Он очень редко чувствовал себя победителем. Это было приятное, просто шикарное ощущение. Власов ходил по квартире и громко хохотал. Он много раз прокручивал в голове предполагаемую сцену последних дней жизни Петрова. Это доставляло ему дикое удовольствие. Он хотел разделить радость победы с Владиславом, но его не было дома. Власов праздновал в одиночестве. Он купил себе какой-то еды в магазине около дома и бутылку дорогого виски. После второй рюмки его стошнило. Наверное, с непривычки. Ему захотелось кофе.

В середине недели вернулся Владислав. Михаил увидел свет в окне его квартиры, когда возвращался домой после покупки нового мобильного телефона. Власов сразу же решил зайти к нему в гости. Владислав охотно его принял. На нём были джинсы, туфли, футболка с британским флагом и клетчатый шарф. Он был в чересчур весёлом настроении. В его квартире был ремонт. Владислав расширял квартиру за счет покупки соседней, в которой он соорудил себе художественную мастерскую. Михаил долго рассказывал ему о своей победе над Петровым и Анной, пока Владислав разбирался с картинами.

– А ты не думал решить проблему с твоим Николаем законными методами? – спросил Владислав.

– Чтобы его чекисты застрелили меня при попытке контакта. Я же тебе не читал его письмо. Вот, – Михаил покопался в карманах. – А, оно же у меня дома.

Он примерно пересказал содержание письма. Его очень удивило, что Владислав не смеялся.

– Какой глубоко больной садист, – Владислав погладил бородку и цинично ухмыльнулся. – Теперь понятно, откуда берутся все эти идущие вместе. Да-да. Растят себе достойную смену.

– Когда я узнал, что Петров сдох в дерьме. Я просто. Я никогда не был так счастлив. Это было просто великолепно, – Михаил говорил тихим и дрожащим голосом. – Это нормально?

– Хмм, – Владислав задумался. – Убийство – хреновый поступок. Ты встал на плохую дорогу.

– Впервые в жизни я не ощущаю себя ничтожеством.

– Быть зверем, освобождает от боли быть человеком, – начал Владислав. – Вроде бы это цитата из фильма.

– Давай без нравоучений. Я тебе лучше расскажу, как Анечка вымаливала у меня прощение. Помню, как эта шалава при мне обсасывалась с мужиком похожим на мумию. Она же ещё не хотела уходить, пока я не рассказал всё. Она так испугалась. Ты бы видел её рожу.

– Меня тошнит от твоей личной жизни. Я тебе давно ещё сказал, что она тебя не любит. У меня опять выставка слилась.

– Гопота постаралась?

– В этот раз до них дошло, что они смогут нанести больше ущерба картинам, если будут заливать их краской, а не слоем из говна и тухлых яиц, – Владислав рассмеялся. – Пошли, покажу тебе, что осталось от моей выставки “Жизнь в Совке”.

Владислав завёл Михаила в некое подобие галереи. Помещение не было отремонтировано до конца. По всей комнате были развешаны не только картины, но и фотографии. Большинство материала было забрызгано краской и испорчено. Михаил заметил нетронутую краской фотографию. Это было чёрно-белое фото длинной очереди в Мавзолей. Работа называлась “Дорога в ад”. Михаил заметил ещё фото. Оно было в цвете. На нем был изображён вход в заброшенный колхоз. Левый нижний угол фото был забрызган краской. Михаил обратил внимание на лозунг, который висел над ржавыми железными воротами.

МЫ ПОСТРОИЛИ СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ

Михаил обратил внимание на следующее фото. На нём вроде бы была художественная инсталляции на тему жизни в ГУЛАГе. Фото было сильно испорчено. Михаил смог опознать только шкаф с клопами и подвешенного вниз головой голого мужчину. Михаил заметил ещё парочку порченых фотографий на эту тему, после чего его внимание привлекла необычная картина. Это был портрет каково-то человека. Михаил не мог понять кто это такой. Нетронутой краской была только правая сторона лица. Это был лысоватый мужчина средних лет со светлой бородкой и усиками. Михаил обратил внимание на его взгляд. Он смотрел с хитрым прищуром, а его правый глаз сиял красным. В этом было что-то инфернальное. Михаил посмотрел на название. Это был Ленин. Власов рассмеялся.

– А я думал, Ленин – гриб, – сказал Михаил.

– И радиоволна, – добавил Владислав. – Эта картина выражала скрытую природу Ильича. На самом деле Ленин был лжепророком. У меня было ещё где-то полотно на тему Апокалипсиса. Надо будет потом тебе показать.

Михаил хотел посмотреть на какую-нибудь художественную работу Владислава. Он заметил картину испачканную краской только немного снизу. Она была выполнена в четкой чёрно-белой палитре. На ней была изображена Красная площадь с явным наличием на ней Дворца Советов и Здания Наркомата Тяжёлой Промышленности. Эта картина оставляла мрачное тоталитарно-монументальное впечатление в сознании Власова. Михаил искал ещё картины. Он обратил внимания на почти полностью заляпанное краской полотно. Это было подобие православной иконы, Михаил мог разглядеть только часть красного нимба на черном фоне. Картина называлась “Святомученик Иосиф”. Работа не вызвала никаких воспоминаний у Власова.

– Что за святомученик Иосиф? Я не специалист по православию.

– Как? Это же Сталин, – бодро произнёс Владислав.

– Зачем делать святого из этого палача? Это оскорбляет русскую культуру, – возмутился Власов.

– Мое искусство это не возвышение человека к божественным идеалам, а отражение действительности. Сейчас русской культуре в первую очередь нужно научиться понимать действительность, а не витать в облаках. Реальность в том, что в самой нашей церкви есть группа почитателей Сталина. И вообще уже вроде бы собирались где-то подписи за канонизации Сталина.

– Это стокгольмский синдром?

– Скорее рабский менталитет.

Тут Михаил обратил своё внимание на частично забрызганное краской фото школьного класса. Это был обычный класс советской школы, в котором сидели уже пожилые пионеры. Их лица выражали безысходность пополам с безразличием.

– Слышь, – обратился Владислав. – Пошли я тебе покажу самую свою охрененную работу.

– Она тоже загажена?

– Нет. Она не для массового потребления. Это мой шедевр.