Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

Сильный пронизывающий ветер, вой телеграфной проволоки, гудки автомобилей, осиплые какие-то свистки паровоза адски тоскливо отзываются на душе. Собираемся выступать на Сувалки; на лошадях моих едут мои сослуживцы, сам же я с полковник[ом] – в поезде на Рачки.

В час дня удалось поесть все-таки блинков; выходило нечто напоминающее пир во время чумы… За столом соизволили присутств[овать] командующи[й] и фон Будберг; вели себя, особенно последний, к[а] к оскандалившиеся игроки… Сиверс держал себя тише воды ниже травы, упавшим голосом лишь повторяя: «Лык, я почти наверное могу сказать, останется нашим», и еще: «Только бы отвести нам 20-й корпус». Будберг же с напускной приподнятостью с циничной развязностью рассуждал, что-де, так и эдак, а немцы все-таки останутся в дураках, даже если бы нам пришлось оставить и Варшаву; для меня, профана, казалось из слов барона, что как будто мы наносим поражение противнику, а не он нам; когда ушел наш барон, генерал Янов не без иронии прошелся по адресу… Генерал Огородников старается быть веселым…

В вагоне словоохотливый капитан-топограф пересказал секретно то, что случилось ночью: пришла телеграмма от Епанчина с вопросом, где находятся тыловые позиции, на к[ото] рые ему предписано было отступать. Затем другие телеграммы, что начальник отряда Юзефович[610 - Юзефович Яков Давыдович (1872–1929) – генерал-майор (1915), начальник штаба Кавказской туземной конной («Дикой») дивизии в 1914–1916 гг.] и другой генерал (Макаев[611 - Макаев Илья Захарович (1857–?) – князь, генерал-майор (1914). В составе 3-го армейского корпуса принимал участие в боевых действиях во время Августовской операции и отхода частей корпуса в Ковно.]?) пропали, отряды их рассеяны и отступают на Пильвишки и Ковно. Последовала телеграмма Сиверса Рузскому, что-де отступление 3-го армей[ского] корпуса поставило его армию в отчаянное положение, и он убедительно просит для защиты переправы через Неман подкрепления двумя корпусами; затем, что ответил Рузский Сиверсу, капитан уже не знает, т[а] к к[а] к разговор шел не по Морзе, а по Юзу, к[ото] рым владеет один чиновник при отсутствии прочих чинов штаба; но этот-де чиновник обязательно ему потом порасскажет и о дальнейшем разговоре… Фронт ответил в конце концов Сиверсу действовать сообразно с установкой по своему-де усмотрению и переходить в наступление.

Паническое бегство 57-й дивизии скверно отразилось и на прочих войсках. Говорят, что Рузский под предлогом сильного переутомления отказывается от главнокоманд[овани]ия.

Происшедшая катастрофа нисколько не сбила спеси и надменности с наших фальстафов… Генерал Огородников критикует и возмущается недочетами, неизбежными в этом общем хаосе, со стороны санитарн[ой] части (видели-де идущего пешком солдат[а] с подвязан[ными] глазами и проч.). Мое разъяснение генералу о причинах всех причин, о необходимости судебного расследования каждого случая, и тогда окажется – причина-то общего порядка; уж слишком наши марсы отвлекают свое внимание на непрямые свои задачи. Какая-то тупость в психике офицерства, не сознающего оплошностей своих военачальников…

Препирательство Евстафьева с начальник[ом] службы и проч. о санитарных поездах и всяческое толчение воды; порывистость в действиях, потерянность и суетливость – явление симптомат[ичное] для всех военных. Поперли теперь вместе с 3-м корпусом и певицу Плевицкую[612 - Плевицкая Надежда Васильевна (1879–1940) – эстрадная певица, исполнительница русских народных песен.]… Наши вахлаки лучше бы смотрели на свои дырья…

Выехали из Марграбова в 5 вечера, приехали в Сувалки лишь в 11 часов утра следующего дня; простояли в Рачках несколько часов; следовавший за нами поезд главноком[андующ] его на закруглении сошел с рельсов. И это в век аэропланов мы совершаем движение по жел[езной] дороге со скорость[ю] 1 в[ерста] в час! Теперь опять беремся за российские карты.

Сцена: солдатик ведет раненого немца. «Замерзают, сердечные».

30 января. «Мысли к[а] к мухи…» О немцах передают, что они, совершенно пьяные, лезут в штыки, наши провалились по горло в озера, не замерзшие в местах, где камыши…

Удивительная складка психики у полковника и вообще у военных: слово начальства непререкаемо… На наше несчастье – снежные заносы.

Рассказы генерала Огородникова (откровенные) о фокусничестве и очковтирательстве наших Мищенко и Бринкена, а также других.

В Сувалках комендант с револьвером в руках заставляет погружать и разгружать поезда.

Говорят, что немцами взят уже Мариамполь[613 - Мариамполь – уездный город Сувалкской губернии, ныне Мариямполе, административный центр Мариямпольского уезда (Литва).], подходят к Кальварии[614 - Кальвария – уездный город Сувалкской губернии, ныне Калвария в Мариямпольском уезде (Литва).]; штаб 20-го корпуса в Сувалках; корпус отходит завтра еще восточнее; мы оказываемся в мешке. Идет массовое выселение обывателей. Мне стыдно смотреть им в глаза. Быть большой беде с нами! По-видимому, железн[о] дорожн[ое] сообщен[ие] к северу от Сувалок и к югу от Августова не сегодня-завтра будет отрезано немцами; мы – обреченные. За день страшно устал. Еле-еле хожу…

Неуверенность, придется ли переночевать покойно. Поселился в комнате у одной старушки-польки, у к[ото] рой вся семья бежала на Вильну[615 - Вильно – губернский город Виленской губернии, ныне Вильнюс, столица Литвы.]. Боже мой, не довольно ли для меня всей той массы виденного мной горя, ч[то] б[ы] когда-н[и] б[удь] и на чем-н[и] б[удь] отдохнуть душой…

Около часа ночи пришел из обоза конюх, разбудил меня и тревожно доложил, что приказано укладывать вещи; немного погодя позвонил дежурн[ый] генерал, сообщил, что нужно готовиться к отъезду, немцы все прут и прут; мы оказываемся в мешке. Мой полковник сильно нервничает, истерично кричит, всех задергал; я, елико возможно, его сдерживаю. Пришел он только что с доклада начальнику штаба, фон-барон наш чуть не рыдает и льет крокодиловы слезы, обвиняя Сиверса за катастрофу, что он всех слушается, кроме него!! Все наши вожди попрятали головы и действуют как сомнамбулы. Страшно доверять жизнь таким поводырям, к[ото] рые в минуты опасности оказываются хуже трусливых баб… Картина – «спасайся, кто может». Страшная ночь! Известия тревожнее одно другого!! При всей сумятице мой полковник с генерал[ом] Яновым стараются перед командующ[им] армией изо всех сил доказать, кто из них вперед сказал «Э!» Кто более посодействовал в последний рейс вывозить раненых… или из-за того, что до командующ[его] дошла цифра №, а у полковника зарегистрировано лишь № + или – 5!! Нет у нас, я вижу, вождей! Мошки да букашки.

Сегодня должно быть взято Марграбово. Положение врачей очень походит на положение Верещагина из «Войны и мира», на к[ото] рого нужно было хитрому правителю излить народный гнев за свои неудачи…

31 января. В поездах отправил 3 эшелона. Я с полковн[иком] и д-ром Щадриным сели в поезд, где поместился дежурный генерал Жнов, не забывший в такую критическ[ую] минуту прихватить с собой одну завалящую француженку. Хорошо уже ее ориентировали в том, кто он такой, кто комендант и проч. Сильная оттепель, а я в валенках и полушубке; более легкую одежду уложил и отправил в обоз. Вырос как из земли мой пес Немец, бежавший из Марграбова. Лык еще держится.

Около 12 часов дня были уже в Августове. Обошли госпиталя №№ 495 и 500, а также питател[ьното]-перев[язочный] пункт Елизавет[инской] общ[ин] ы. Со стороны Райгорода слышится сильная канонада; прибывает много раненых, переносящих свои страдания безропотно и терпеливо. Сознание, что возвращаются ближе к родине вливает нек[ото] рым отраду в душу… Пока возился по части эвакуации – пришел второй эшелон с командующ[им].

Из Августова часов в 5 выехал в санитар[ном] поезде. Сообщение между Сувалками и Сейнами[616 - Сейны – уездный город Сувалкской губернии, ныне административный цент Сейненского повята Подляского воеводства (Польша).] – Оранами[617 - Ораны – местечко Трокского уезда Виленской губернии, ныне город Варена в Алитусском уезде (Литва).] прервано. Как в Лыке взрывали автомобили… Немцы обстреляли санитарный поезд и вторично ранили раненых (поезд теплушечный). Поезд наш ползет черепахой; как такой ход всех наших российских действий не соответствует тому, что делается у немцев. К ночи – дождь.

По пути прикупил «Нов[ое] время» и «Речь» от 28 и 29 января; в телеграммах все лишь наш гром побед!! Известно ли дома что мы теперь испытываем и переживаем, и какую нам ловушку устроил отважный и умный тевтон? Странная речь государя к юнкерам с советом не рисковать излишне своей жизнью. 27 января, как видно из газет, в Госуд[арственной] думе произнесены были патетические речи наших депутатов по адресу армии и ее вождей; если у последних есть хоть чуточку совести, они должны глубоко страдать, но понимают ли они по своему специфическому складу психики – в чем собака зарыта относительно наших неудач?! А психика их такова, что сегодня, напр[имер], вошел в буфет солдатик купить хлеба, а мой полковник, увидевши его, громогласно изрек: «Пшел вон!!», т[а] к к[а] к-де, пояснил он (не солдатику, к[ото] рый неизвестно как понял эту грубую реплику полковника, а нам), что он и без того сыт, а только лишь лезет сюда зря!! И ведь все таковы вожди, одним миром мазанные!!

Февраль

1 февраля. Около 8 утра – Гродно. Приехал уже командующий с фоном[618 - Имеется в виду А.П. фон Будберг.]. Обоз наш с лошадьми и вещами еще не приходил. В городе разместили штаб разбросанно; друг друга не найдем. Я остановился в гостинице «Московской»; тут же мой полковник и д-р Щадрин (ходячий журнал Пате!).

Сегодня – прощеный день! Слышен благовест в церквах. Все магазины открыты, где можно найти всякую всячину. Цена лимона – 20 к[опеек] за штуку. Незаметно, ч[то] б[ы] жители спешили выселяться как предписано им начальством – позволено остаться лишь торговцам, ремесленникам и всем в возрасте от 17 до 50 л[ет], кроме, разумеется, женщин.

Погода совершенно весенняя – бурно текут ручьи. Подсчитываем, сколько у нас погибло госпиталей, не успевших проскочить за Сейны и Ораны. После полудня прибыли благополучно и мои солдаты с лошадями и повозками, вещи все целы. Лошадей грузили по 12 на вагон! Неизвестно пока, долго ли простоим здесь, т[а] к к[а] к по всем видимостям немцы нас погонят и дальше, отрезавши дорогу на Вильно.

Пошел на ужин в квартирмейстерскую; офицеров было мало – много разбрелось по ресторанам. Сухо поздоровался с Сиверсом и Будбергом и демонстративно сел не возле них, а нейтрально-отдельно между высшими и низшими генералами, ни с кем не разговаривая, неподдельно грустно настроенный и безучастный, когда вокруг велись пустые разговоры. Рожи и командующего, и барона представлялись мне какими-то непристойно-помятыми; хотелось и от себя на них плюнуть. Вставят в очередном порядке и этим прохвостам перья в заднюю часть, назначат на место них таких же, которые повторят все то же, что и их предшественники, ухлопают еще тысячи жизней зря[619 - Заставляя переть стеной, в лоб, без всяких маневров. (Примеч. автора)], ч[то] б[ы] опять быть смененными, пока все не кончится естеств[енным] путем… Рояль солдатский сделан из хорошего материала, но система в устройстве его слишком плоха, а еще хуже – игроки.

Поздно вечером масса гуляющей публики. Масса офицеров, и все с дамочками; масленичное выражение лиц – как будто победили, когда, казалось бы, следовало быть уж если не угнетенно-грустными, то во всяком случае серьезными и вдумчивыми, не доходя до цинизма, ч[то] б[ы] смеяться при похоронах… Убедительно тащили меня в «Пале-Рояль», но я не так был настроен, ч[то] б[ы] лиш[и] ть себя великого удовольствия остаться в одиночестве у себя в номере. Японец наш «Николай Иванов[ич]» преехидно все слушает и поглядывает на нашу офицерскую публику.

Для победы над врагом нам необходимы теперь же вместо наших бездарных властей – заморские, японские или английские что ли, но только не наши. Так колотят тевтоны нашу казенную приказную Русь…

Получаю приходящ[ие] сюда на второй день петербург[ские] газеты, и на третий день – московские. Происходящие теперь у нас в армии катастрофические события в сообщен[иях] штаба Верх[овного] главн[окомандующ] его изображаются уж слишком кривозеркально! Можно себе представить теперь, что у нас творится в настоящее время в Галиции или под Варшавой, если их наблюдать без этого кривого зеркала. Предвижу я, что не сегодня-завтра Варшава будет в руках немцев.

Послал сегодня открытку Сереже и Ляле с местными фотограф[ическими] изображениями города, выражался по-эзоповски, надеясь, что догадаются в каком положении мы теперь здесь находимся. Массовому горю, ужасам, зверству, насилиям, смерти, отчаянию людскому и разрушению всего, что созидалось долгой творческой работой – не предвидится, кажется, конца.

2 февраля. Первый день Великого поста. Погода слякотная, t выше 0°[620 - Выше 0°С]. Живем на вулкане в неизвестности, когда нас попрут немцы еще далее во глубину России. Отступаем в большом беспорядке; много утеряно обозов, интендантск[ого] имущества, скота и пр. Не со всеми частями штаб вошел в связь, напр[имер], до сего времени неизвестно, где штаб 20-го корпуса, а тем более – штабы его дивизий, полков и т. д. Уполномоченный князь Ливен[621 - Ливен Павел Павлович (1875–1963) – князь, уполномоченный Красного Креста. С января по август 1915 г. находился в немецком плену.], Барановский, французск[ий] отряд с д-ром Керзоном[622 - Имеется в виду Ф. Е. Крессон.] во главе попали в лапы неприятеля. Положение наших войск в отношении продовольствия – отчаянное.

Сегодня посылают 2 дружины в Сопоцкин[623 - Сопоцкин – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне город в Гродненском районе Гродненской области (Белоруссия).] на передовые позиции. Дружины «крестоносцев» (ополченцы) – самый ненадежный войсковой элемент. Всеобщая суета и растерянность. Наскоро везут чем хоть кое-как можно защитить крепость, в к[ото] рой совсем нет гарнизона и многого из того, что было бы теперь весьма необходимо. Начальником крепости, говорят, здесь фактически является не сам старик-генерал Кайгородов[624 - Кайгородов Михаил Никифорович (1853–1918) – генерал от инфантерии (1913), комендант Гродненской крепости в 1913–1915 гг.], а его молодая жена – умная, властная, энергичная и распорядительная.

Из-под Лыка и Райгорода продолжают приходить теплушечные поезда с ранеными; сегодня привезли около 800 челов[ек]. Неврастенический транс нашего полковника, потерявшего всякое самообладание; объявляет мне отчаянным голосом, что-де нас теперь всех отдадут под суд: из Августова-де преждевремен[но] снялись 495-й и 500-й госпиталя, понадеявшись на Елизавет[инский] Кр[асный] Крест, в поезде-де много раненых совсем не перевязанных и, кроме того, несколько человек в нем по дороге умерло!! Я его успокоил и обещал все проверить. Я себя веду с невозмутимым спокойствием. Упрекает меня за д-ра Авербуха, к[ото] рого я рекомендовал как надежного и знающего главного врача, к[ото] рый-де «удрал» преждевременно из Августова, грозит его предать суду и отрешить от должности!! Данилову уже стало известно о наплыве раненых в Августов, им командирован Резвой для упорядоче[ния] эвакуации. Краснокрестск[ие] представит[ели] всячески стараются себя выдвинуть, а нас обесславить. Интрига ведется деликатно и тонко… Перед своими полководцами – презренными ничтожествами – я держу себя с поднятым забралом: уж ко мне-то лично никто из них не посмеет обратиться с каким[и]-либо указаниями на санитарн[ые] упущения, уж больно ущемлены их собственн[ые]-то хвосты; ходят как мокрые курицы.

По показанию раненых немцы отчаянно на них лезут густыми колоннами, и все пьяно-распьяны! Одна из сестер, подруга к[ото] рой была ранена, передает, что они, сидя в поезде, подвергнутом обстрелу, нисколько не испугались, она даже «кулаком грозила немцам».

Завтра нужно ожидать больших боев под Августовом, а следовательно, и обильного наплыва сюда раненых, за к[ото] рым[и] отряжены санитарн[ые] поезда. В общую теперешнюю сумятицу, когда все бессмысленно мечутся из стороны в сторону как угорелые, уже большую пользу может принести человек, умеющий казаться покойным[625 - Ч[то]б[ы] не увеличивать общую суету. (Примеч. автора)]. А как мы все изнервничались и переутомились!

3 февраля. Слякотно и дождливо. Столпотворение вавилонское. По сведениям из штаба армии, от нашей армии не осталось почти ничего. Потеряна связь со штабами 3-го арм[ейского] корпуса, 20-го и 26-го. Неизвестно, где находятся Епанчин, Булгаков[626 - Булгаков Павел Ильич (1856–1932) – генерал от артиллерии (1914), с декабря 1914 по февраль 1915 гг. командовал 20-м армейским корпусом. При окружении корпуса в феврале 1915 г. попал в плен.] и Гернгросс. Корпусной врач 20-го корпуса Булычев попал в плен, и много др. врачей развеяны и распылены немцами. Является масса врачей, отбившихся от своих частей и учреждений.

Сопоцкин занят неприятелем. Сегодня пришел последний санитарный поезд из Августова. От главных врачей госпиталей буду ожидать подробных донесений о претерпленных ими перипетиях, где весьма позорную роль в поддержании паники среди обозов играют наши «витязи», при одних только выстрелах со стороны неприятельск[их] разъездов командующих «рубить постромки» и «спасаться кто может»; нет никакого руководительства при движении обозов. «Витязи», не владеющие собой от страха и не могущие своим спокойств[ием] водворить порядок в обозах, – главные виновники поддерживания паники среди нижних чинов; они же и виновники обстрела неприятелем наших санитарных учреждений и поездов, к к[ото] рым они льнут, под прикрытие Красного Креста ставя свои артиллерийск[ие] парки и проч. Разъезды немецкие – все с пулеметами: обсыпят ими нас, произведут панику и скачут дальше. Неизвестно, простоим ли в Гродно до завтра[627 - Переехал в помещение, занятое нашим санитарным отделом в здании Контрольной палаты. (Примеч. автора)]. Дорога на Вильно перегружена; все движения направляются нами на ЮВ… Телеграмма от фронта с предписанием производства противохолерных прививок!.. Сослуживцы мои по отделу настроены беспокойно, о чем-то они группами перешептываются. Конюх мой, чисто, по-видимому, интуитивно, запряг лошадей и доложил мне, что он уже готов… Я его отечески выбранил…

Роль моя среди медицинского персонала – роль миротворца, успокоителя и заступника. Коллеги мои это очень ценят, и вот вокруг меня собираются все обремененные… С полковником своим лажу, и он всегда под моим воздействием… Пригодилась мне в переживаемую страду моя способность жить не одной действительностью, к[ото] рая как ни будет отвратительна, но никогда не в состоянии разрушить моего храма мечты…

Смотрю я на сиверсов, фон будбергов и К° – и такими-то они мне кажутся вислоухими дурнями, пошехонцами-головотяпами!.. Противна мне военщина – духовно гангренозная, думающая не об успехе дела, и не столько о победе в конечном результате, сколько о громкозвучных реляциях и пышных донесениях pro domo suo[628 - О себе, о своих делах; букв. «в защиту своего дома» (лат.)], об очковтирательстве[629 - Все направлено на показную шумиху!.. (Примеч. автора)]. Многие ли из них теперь способны страдать по-граждански, а не по мотивам ущемления лишь своих шкурных интересов?

Уполномоченный Барановский, оказалось, в плен не попался. Рассказы о своих доблестях при отступлении пустой балаболки г-на Фальборка (ехал-де с Сувалок до Августова и на пути подобрал брошенных раненых, по пояс был в воде… и когда все окончил – на полном ходу бросился в товарный отходящий поезд, бросивши свою верховую лошадь; о том, как он водворил спокойств[ие] среди команды…).

Получил сегодня телеграмму от своих, беспокоящих[ся] о моем здоровье и отмечающих, что-де с месяц не получают от меня писем; как это могло быть?

Отличное выступление в Государст[венном] совете Гурко[630 - Ромейко-Гурко Владимир Иосифович (1862–1927) – действительный статский советник (1903), камергер (1900), член Государственного совета в 1912–1917 гг.], взывающего к взаимному доверию, необходимому для нормальной политической жизни страны, долженствующему существовать и при разномыслии разных партий и отдельных общественных слоев, усматривающих лишь разные пути к развитию и процветанию одинаково всем дорогой родины. Даже Пуришкевич в Госуд[арственной] думе вышел из обычной своей челов[еко] ненавистнической роли и запел неожиданно мирную, гуманную мелодию о польском народе!

4 февраля. Большая оттепель. Идет энергичное скалывание в городе льда. Ночь прошла спокойно. С раннего утра и до послеобеденного времени слышалась с фортов крепости артиллерийск[ая] стрельба. Зашел с Щадриным на короткое время в собор, где шло молебствие, и в католический костел на мессу. В костеле было чудное пение под орган, масса усердно молящихся плачущих женщин; картина трогательная и никогда не забываемая.

Пришел в крепость 15-й корпус, хотя и не полностью, с двумя перевяз[очными] отрядами. Уже проводится телефонное сообщение с Волковыском[631 - Волковыск – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Волковысского района Гродненской области (Белоруссия).], куда предполагает переходить наш штаб. Растерянности в штабе сегодня меньше, а спокойствия больше, чем вчера. Связи с корпусами еще не установлено – за неизвестностью их нахождения; 3-й Сибирский, 26-й армейский, по-видимому, вылезают, 20-й же – где и как он – покрыто мраком неизвестности; между прочим, уже достоверно установлено, что корпусной его врач Булыгин попался в плен, а врач санит[арно]-гигиенич[еского] отряда Гедройц – ранен. Приходят поодиночке или небольшими группами офицерские и нижние чины, отбившиеся от своих частей и учреждений, потерпевших крушение.

В моем отделе заболело около 4 чел[овек] из офицерск[их] чинов подозрительн[ыми] б[олезня] ми, [похожими] на тиф. Полковник мой ужасно волнуется; сегодня бросился истерически обнимать меня и целовать, благодаря меня за то, что я будто бы так умею со всеми обходиться… Все мы страшно измучились. Удивительное это отродье – наше российское воинство в лице своих представителей с особым складом мышления, с особыми понятиями о чести и долге службы. То обстоятельство, что они позорно бегут сами, что они за свою неспособность и ротозейство получают теперь по справедливости внушительную трепку от немцев – нисколько не отражается на них образумливающим образом и не сбивает с них спеси хотя бы настолько, ч[то] б[ы] почеловечнее относиться к другим: врачей и «чиновников» они считают не такими храбрыми (?!), как они, всякую потерю при отступлении в обозах вр[ачебных] учреждений расценивают весьма строго, о себе же – как удирают и бросают целые парки и пр. – молчат; когда все войска развеяны по ветру – требуют все же таки, ч[то] б[ы] совершалось при общем хаосе в полном порядке дело лечения и эвакуации б[ольн] ых и раненых; это все равно, как при пожаре дома, когда рушатся стены, потолки и печи его, требовать от прислуги, ч[то] б[ы] в доме соблюдена была чистота, а также обычная через топку печей теплота в нем…

Фон Будберг заболел медвежьей б[олезн] ью[632 - Официально – «нервным и сердечным расстройством». Заболеть теперь ему, пожалуй – наилучший выход из пакостного положения. (Примеч. автора)], вероятно – эвакуируется. Штукмейстеры! Подлецы! Замечаю, что и наш полковник начинает обнаруживать тенденции на утек…

Вильгельм и Гинденбург теперь пожинают заслуженные лавры своего гения; в сопоставлении с нами – как скудоумен наш Генеральный штаб без малейших проявлений мыслительного творчества, художественности – артистичности в планах; своего рода фельдшеризм! О, как бы изобразил теперешние наши военные нравы к[акой]-л[ибо] большой писатель, вроде Толстого, Куприна и пр.?! Как далеки теперешние типы офицеров от описанных в «Войне и мире»! При обвинении врачей в к[аких]-либо упущениях в творящемся сейчас хаосе я неизменно предлагаю назначить судебное следствие, ч[то] б[ы] докопаться причины всех причин.

Какая красивая смерть А. М. Колюбакина[633 - Колюбакин Александр Михайлович (1868–1915) – один из основателей партии кадетов, депутат III Государственной думы в 1907–1908 гг. С началом Первой мировой войны добровольцем отправился на фронт, с ноября 1914 г. служил в чине штабс-капитана в одном из сибирских полков. Погиб в ночном бою у местечка Жерардов под Варшавой.], этого поборника народной свободы, сложившего свою голову на поле брани как простой рядовой!

Сообщение с Вильно еще не прервано, и сегодня пришли к нам петроградские газеты. Количество германских войск, обошедших нас с правого фланга, в штабе оценивают около 6–7 корпусов. Кавалерию немецкую считают нахальной!! Нашу же – бездеятельной и пассивной! Поразила своей необычной наглостью наших военачальников не одна немецкая кавалерия, но и пехота, ломившаяся напролом безо всяких дорог.

5 февраля. Утром несколько подморозило. После обеда и до ночи слышалась пальба из крепости. Около полудня высоко и плавно летел над городом неприятельский аэроплан, бросивший в нас 3 бомбы. Вот посмотришь, как летают неприятельские аэропланы: не ради лишь одного летания, как наши (к[ото] рых теперь и совсем не видно у нас), а ради выполнения практически важных задач – не по-бутафорски, каковой характер носят у нас обычно все применяемые новшества. Да и одни ли новшества?!

Успел на короткое время побывать и в костеле, и в своей церкви; укрепляюсь душой, обвеваемый благолепием совершаемых в них служб и всей обстановки. Благословляю память своей матери, развившей во мне мистически-религиозный склад души, дающий мне возможность всегда парить очень высоко над окружающей постылой действительностью – отрешаться от нее, притом до такой степени, ч[то] б[ы], не сливаясь с ней, объективировать и наблюдать ее лишь со стороны.