Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

Получил хорошее письмо от Николая[575 - Имеется в виду Н. П. Кравков.]; пишет, между прочим, что «слышал от многих врачей самые лестные отзывы о твоей деятельности». Подведомственные мне врачи как сговорились, все хвалят меня. За что, в сущности? А, может быть, и есть за что; одна вещь – каков ты сам по себе, другая – каков ты в собственных глазах, и третья вещь – каким ты представляешься для других.

18 января. – 6°R[576 - – 7,5 °C.]. День погожий. В районе лесов к северу от Пилькалена и Гумбинена[577 - Гумбиннен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Гусев, административный центр Гусевского района Калиниградской области (Россия).] продолжаются бои. Физиономии командующего и фон Будберга нерадостные. И тот, и другой нервничают и делают нелепые приказания: сцена у меня с командующим насчет эксперимента с нафталином над вшами[578 - За столом о медицинских вопросах говорил не со мной, а с полковником!! (Примеч. автора)]. Объезжавший передовые части генерал для поручений Огородников[579 - Огородников Федор Евлампиевич (1867–1939) – генерал-майор (1911), с ноября 1914 по март 1915 гг. состоял генералом для поручений при командующем 10-й армией.] привез невеселые вести: солдаты не получают того, что пишется на бумаге, – голодают, человек по 30 из роты не имеют обуви, более половины из роты без сорочек и штанов, многие нуждаются в теплой одежде.

Странный приказ главнокоман[дующего] от 10 января за № 423 касательно противохолерных мер. Бумага все вытерпит! Малому нас научили японцы! В приказах главноком[андующего] сначала предписывались для употребления из могучих противохолерных предупредительных мер (!) прибавка к горячей пище риса, теперь же еще и возможно обильная прибавка к чаю черничного и клюквенного экстракта (!).

Теперь только все внимание наших стратегов обращено на санитарный вопрос… Теперь только стараются они втемяшить в голову начальствующим лицам, что «сохранение здоровья нижн[их] чинов не менее важно, чем успех операции» (sic!).

19 января. – 10°R[580 - – 12,5 °C.]. Погода светлая и тихая. Утром приехала ко мне из Граева Риточка Селиванова, пробывшая до вечернего поезда.

Получая постоянно от своего строевого начальства по адресу подведомств[енных] мне врачей одни лишь кислые замечания и критику, сегодня я не без ехидства, но с искренним возмущением за столом заявил кому ведать надлежит, что г-да офицеры в поездах, на вокзале и в других местах со всеми встречными-поперечными весьма откровенно делятся секретными сведеньями о передвижении и расположении наших частей войск, наводя критику на действия тех или других начальств[ующих] лиц.

Телеграммами предписано всем частям войск озаботиться приобретением против вшей нафталина для засыпки по чайной ложек его каждому солдату за шею в рубашку и за пояс в штаны.

Представление к наградам нас – смертных обставлено такими трудностями в составлении наградных списков, что отбивает всякую даже охоту к получению этих наград. Мои «штаб-офицеры» пользуются моей простотой в обхождении с ними, обращаются ко мне чисто по-гоголевски – грибоедовски с просьбами, ч[то] б[ы] представить их: одного сразу к высшему ордену, минуя постепенство, другого же к ордену с мечами, якобы за действия «под шрапнельным огнем» и «на позициях», коих они никогда и не видали! Я, конечно, любезно обещал (!) оказать им всяческое содействие в осуществлении их вожделений. Боже мой, как мы, россияне, особенно же наша военщина, растлились привычкой к передергиванию карт и ко всякой фальсификации, лишь бы в том была выгода для нашей личной потребы!

20 января. – 3°R[581 - – 3,75 °C.]. Погода великолепная. «В лесах севернее Гумбинена и Пилькалена наши войска, продолжая вести бой, продвигаются местами вперед». Так гласит монотонно изо дня в день сообщение из штаба Верховн[ого] главнок[омандующ] его. В нашем же штабе касательно этого продвижения ничего не говорится ни радостного, ни печального. Сегодня туда ездили командующий с бароном Будбергом и возвратились домой лишь к утру; командующий совсем не выходит к нам. Последнее время у Сиверса facies dolorosa[582 - Страдальческое выражение лица (лат.)]; передают, что его будто бы куда-то переводят. Готовимся к наступлению под Летценом, что должно совершиться на днях. Слава Богу, Сибирская дорога запружена будто бы поездами со снарядами, патронами, ружьями и орудиями, идущими к нам сюда (вероятно – из Америки и Японии?).

Над Лыком летал цеппелин, сбросивший несколько бомб [и] направивший дальнейший свой путь неизвестно куда. Марграбово продолжает быть в этом отношении Богом хранимым. Да неужели немцы не знают о местонахождении нашего штаба?

Дел и суеты масса, что отвлекает меня от любимого моего занятия – самососредоточения и самоковыряния, а также ковыряния всего, что кругом делается. Утомленный за день, сваливаюсь как сноп в постель и сплю так крепко, что и младенцы невинные мне в этом позавидуют. Давно не писал своим, и от них никаких вестей не получал.

21 января. – 3°R[583 - – 3,75 °C.]. Погода райская. В 7 часов утра уже почти светло. Чуется близость весны, оживленно каркают стаи ворон, галок и чирикают воробьи.

С полковником новым дела у нас идут ладно, по-хорошему; верхи не обнаруживают несправедливого наседания на меня; это обстоятельство культивирует во мне готовность пробыть на войне до последнего издыхания. Не манит меня перспектива даже возможности побывать на короткое время у себя дома – повидаться с моими близкими; ужасным представляется мне момент вторичного расставания, не хочу будоражить себя сильными переживаниями, буду себе по инерции тянуть здесь страдную лямку, а там… там что Бог даст.

После полудня начался большой снегопад; дороги замело и сделало их для автомобилей непроездными. Получил из Сувалок от старшего ординатора госпиталя письмо; не будь подписи «д-р Баржанский» отлично оно могло бы быть принято за письмо ко мне какой-ниб[удь] женщины в меня влюбленной! Прилагаю его к[а] к человеческий документ[584 - См. Приложение 5.], лишний раз подтверждающий, что я для своих подведомственных коллег являюсь чем-то выше среднего-обычного; в пору хоть возмечтать о себе!! Как наши врачи не избалованы простым человеческим к ним отношением начальствующих лиц! Афоризм, что «нравственная польза науки заключается в том, что она убивает гордость ума, доводя его путем сомнения до сознания в своем ничтожестве» – применим ко мне в сугубой степени!

22 января. 0°R[585 - 0 °C.]. Тихо, снежно, туманно. В сочувственном отношении нашей прогрессивной печати к назначению министром народного просвещений гр[афа] Игнатьева[586 - Игнатьев Павел Николаевич (1870–1945) – граф, министр народного просвещения в 1915–1916 гг.] просачиваются робкие надежды лучшей части нашего общества на изменения и общего курса нашей внутренней политики. Пошли, Господи!

Если Общеземский и Общегородской союзы, а также и прочие общественные самодеятельные организации принесли и приносят уже доказанную на деле огромную пользу в области помощи больным и раненым на войне, облегчивши труд правительственных учреждений, то после войны потребность в общественной деятельности должна еще больше повыситься для восстановления нормальной жизни страны – для ее обновления. Пора русской общественности вылезти из долговременного ее анабиоза; на нее правящие наши сферы должны опираться не только в боевой обстановке, но и еще более – в сфере мирного внутреннего строительства. И как бы стала велика наша Русь-матушка, если бы наше правительство честно всегда шествовало рука об руку с подлинным народным представительством. Да сгинут с лица земли все эти валяй-марковы, замысловские[587 - Марков 2-й Николай Евгеньевич (1866–1945) – член III и IV Государственной думы (1907–1917), монархист, один из лидеров «Союза русского народа». Замысловский Георгий Георгиевич (1872–1920) – член III и IV Государственной думы (1907–1917), активный участник право-монархического движения, член «Союза русского народа».] и т. п. рептилии[588 - А ответственные круги государства российского да проникнутся сознанием величия переживаемого теперь момента и да поймут, что жить так, как жили мы до войны, нельзя, что Россия достойна лучшего будущего! (Примеч. автора)]!

По сведениям из штаба Верх[овного] главнок[омандующ] его «наши войска в Восточной Пруссии утвердились у г. Гросс-Медунишкен[589 - Гросс-Медунишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Медунишки Велькие в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] на левом берегу Ангерапа».

Поправка: у нас в армии действует перевяз[очно]-питательный отряд не принцессы Ольденбургской, а принцессы Альтенбургской[590 - Имеется в виду Елизавета Маврикиевна (1865–1927) – великая княгиня, супруга великого князя Константина Константиновича, урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская.]!

23 января. – 8°R[591 - – 10 °C.]. Снежная метель. Продолжаются бои за обладание лесами в районе Ласденена. Одиозное отношение к врачам в сферах чувствуется несколько ослабевающим в своей напряженности, уже официально регистрируются «виновники» в антисанитарном состоянии корпусных районов – в лице командиров частей и генерал-майоров…

24 января. – 5°R[592 - – 6,2 °C.]. Снежно, но тихо. «Наши войска в Восточной Пруссии… с боем несколько продвинулись вперед по обоим берегам Шелупы в районе Ласденена». Через несколько часов по получайной ложке! Дай Бог, ч[то] б[ы] этим хоть уравновешивались приносимые жертвы людьми…

Пришло приказание свыше о выселении всех евреев из Сувалкской губернии и вообще с театра военных действий; штабные наши людоеды в восторге от одного представления, как это будут «гнать жидов»!! Преблагодушно в pendant[593 - Вдобавок (фр.)] передают о Гернгроссе, у к[ото] рого-де «рука так и тянется к жидовской морде»!! Боже мой, как я далек от той дикой среды, в к[ото] рой принужден вращаться!

Поступают донесения об ужасах антисанитарии, в которой утопают Граево, Щучин, Сувалки, Августов и проч. наши города. В надежде, очевидно, на докторов, никто палец о палец не считает нужным ударить, ч[то] б[ы] самолично позаботиться о соблюдении хотя бы элементарной вокруг себя чистоты, о чем рассылаются сотни приказов, циркуляров и всякой писанины. Страшно подумать, какие эпидемические беды нас ожидают весной и летом.

25 января. – 5°R[594 - – 6,2 °C.]. Ужасная метель и снежная вьюга; каково-то теперь на позициях!

Получил от Лялечки письмо, датир[ованное] 18/I.

Вечером тревога по санитарному отделу: Иоганисбург подвергся обстрелу неприятеля, ожидаются раненые; приняли меры к наряду поезда из Лыка до Бялы, где устраивается сборный пункт. Никак нельзя было ожидать, что немцы в такую пургу что-либо решат предпринять. Автомобили перестали ходить; поезда жел[езной] дор[оги] сильно запаздывают; заносы снежные до трехаршинной глубины.

26 января. – 3°R[595 - – 3,75 °C.]. Стихло. Пурга к ночи угомонилась. Пришло известие, что немцы поперли на Кольно[596 - Кольно – уездный город Ломжинской губернии, ныне административный центр Кольненского повята Подляского воеводства (Польша).] и Ломжу – известие, как ни странно, явившееся совершенной неожиданностью для наших штабных заправил, обязанных более обращать внимание на свои бы прямые задачи, а не на то, ч[то] б[ы] заниматься маневрированием госпиталей, да охотой на медицинский персонал[597 - А не сражаться лишь с врачами да с… «жидами»! (Примеч. автора)]!.. Нам же, профанам, уже давно бросалась в глаза беззащитность нашего левого фланга, где расположены были невысокого качества три лишь полка 57-й дивизии, да 1-я кавалерийская бригада. Как было не знать нашим воякам повадку немцев совершать обходные движения с флангов, ч[то] б[ы] держать на них самые надежные части в должном количестве?! Действуем мы теперь безо всяких армейских резервов; были таковыми недавно 2-й Кавказский корпус или 5-я стрелков[ая] бригада, к[ото] рые скоро же из нашей армии убирались в другие армии. На правом фланге в районе Пилькален – Ласденен мы только, по-видимому, раздразнили немцев, не сделавши ничего путного. Так смотрят на дело и мои генералы-однокомпанейцы Янов и Жнов[598 - Жнов Александр Иванович (1865–1946) – генерал-майор (1914), с января 1915 по ноябрь 1916 гг. занимал должность дежурного генерала штаба 10-й армии. В 1916–1917 гг. командовал 132-й пехотной дивизией. В 1918 г. служил в армии гетмана Скоропадского, позднее участвовал в Белом движении в составе ВСЮР и Русской армии П. Н. Врангеля. Генерал-лейтенант (1920). Умер в эмиграции в Софии (Болгария).].

На несчастье наше – огромные снежные заносы, задерживающие поезда и препятствующие всякому движению в автомобилях. Поехавший в штаб командир 3-го Сибирск[ого] корпуса застрял в дороге, отправили солдат его откапывать.

За обедом Сиверс и фон Будберг сидели с вытянутыми растерянными физиономиями[599 - Ужасно напоминали своим выражением и мимикой купцов из «Садко»… (Примеч. автора)]; а немцы прут на Кольно не налегке, а с обозами; бьют, очевидно, наверняка; мы все лишь, может быть, только думали переходить в наступление на этом фронте, как подмерзнут болота и озера, немцы же предупредили нас! Фон Будберг слишком, показалось мне, уж делано хорохорится, говорит, что немцы действуют по-свински, и что-де ничего они, кроме плохого для себя, не достигнут, если даже дойдут и до Остроленки.

О, позор и срам! 57-я дивизия бежала; немцы энергично в составе 2 корпусов прут на Лык; Иоганисбург нами оставлен; Видминен готовится к очищению; завтра надо ожидать, что и Лык будет в руках неприятеля. Спешно дал телеграммы, ч[то] б[ы] из Лыка все врачебн[ые] учрежд[ен]ия эвакуировались. Через день-два придется нам убираться и из Марграбова.

Общая растерянность и сумятица. Немцы устраивают нашей армии то же, что и проделали они с армией Ренненкампфа…

Жалобно и неумолимо раздаются гудки телефона. Делаем всякие распоряжения по эвакуации госпиталей и пр., стараясь скрыть истинное положение вещей от окружающих, ч[то] б[ы] не возбудить паники; не зная нависшей над нами катастрофы, мои делопроизводители с помощниками своими покойно себе отбивают писанину на пишущих машинках. Мой полковник, с к[ото] рым я сошелся почти по душам, весьма нервничает; я сохраняю внешне олимпийское спокойствие, но не могу удержаться от слез вследствие остро ощущаемой мной обиды и оскорбления, к[ото] рые терпит наша Россия в лице армии со стороны неприятелей по попустительству наших говнюков – безголовых вождей[600 - Ведь эдак скоро и солдаты не пойдут больше за своими поводырями, как охотничьи собаки будут даже убегать от своих горе-охотников… (Примеч. автора)].

А удивительно либеральными в рассуждениях становятся наши вояки, когда их начинают колотить, как теперь; у них является вдруг здесь прозрение: они начинают говорить о причине всех причин наших неудач – общем распорядке, общем направлении, общем режиме, неслаженности и развинченности нашего госуд[арственного] аппарата… А до этого ходят и держатся настоящими индюками, самодовольно и надменно мня о себе к[а] к об особой высокой породе… К барьеру я теперь бы вас всех вызвал!

На наше несчастье – автомобили не могут ходить за глубокими снежными заносами; поезда – также. Отложу уж до завтра укладку вещей; куда придется отходить?

2? часа ночи. Обидно и стыдно мне перед Европой, что так умно нас колошматят немцы.

27 января. – 8°R[601 - – 10 °C.]. Ночь провел тревожно. Как будто бы меня публично кто-н[и] б[удь] отхлестал по щекам. Такое самочувствие. Теперь я понимаю, как и от чего возникают революции. Долой наш правящий класс, да подчинится представителям народным наша административн[ая] машина, вся в настоящее время проржавевшая!..

На редкость сегодня чудесная солнечная погода. 3-й армейский корпус Епанчина (правый фланг армии) также отступил; это положивши только перед тем на «успешное продвижение вперед» до 2? – 3 тысяч людей! Немцы остановились у Бялы, сделавши переход в 45 верст, где, очевидно, устроили себе дневку; завтра ожидается бой под Лыком; в Иоганисбурге – Вильгельм. 57-ю дивизию, так постыдно бежавшую, ожидает, вероятно, участь 54-й дивизии, расформированной после такого же бегства.

Ни на обед, ни на ужин наши горе-стратеги в общую столовую не показывались; хотелось бы думать, что они поджали хвосты и им стыдно на глаза показаться. Сукины они дети[602 - Растлители солдатских душ! (Примеч. автора)]!! Не сообразили того, что так ясным представлялось всякому младенцу! Не защитили своих флангов, все думали, что немцы пойдут прямо в лоб; ничему-то наши самомнящие говенники не научились. Нет ли в переживаемой катастрофе предательства и измены со стороны разных фон будбергов и К°?! Уж очень просто прорвались немцы. За обедом один из генералов заметил, что не пора ли нам теперь пригласить к себе на выручку японцев; другой из толстокожих успокоил уверением, что мы опять сюда придем (начавши сказку сначала?!).

Укладываю мало-помалу вещи; пропали наши блины, к к[ото] рым мы готовились. Больше половины штабного состава с своими канцеляриями к вечеру уже тронулась на Сувалки; туда же убралась и значительная часть нашего санитарн[ого] отдела; мы же с квартирмейстером уедем позже всех. Рад, что не продавал своих лошадей: теперь на них надежнее ехать, чем в автомобиле.

Опустели наши помещения. Вечером поздно, когда уже небо вызвездило, почти ни одного огня в зданиях; так грустно на душе. За общей трапезой разговариваем шепотом, больше молчим, уходим чуть не на цыпочках, так, как будто в доме покойник. При встрече с сиверсами и фон будбергами брезгливо мне было бы подавать им руку! Целый день прошел в дергании по части энергичной эвакуации врачебных заведений.

28 января. – 8°R[603 - – 10 °C.]. «И с неба, так же голубого», приветливо светит солнышко. Что день грядущий нам готовит?

Пришли сравнительно успокоительные сведения: немцы уж не так энергично наступают; из Лыка все врачебн[ые] учреждения эвакуированы; наш штаб рассчитывает остаться в Марграбове, и все, что из него эвакуировалось так поспешно вчера, должно обратно прийти. Наши фальстафы немного поприободрились. Слава Богу, что есть надежда задержаться еще в Марграбове, с к[ото] рым мы сжились; есть надежда поесть и блинков.

Д-р Щадрин уверяет, что всю ночь он слышал сильную канонаду в стороне Видминена и Летцена; я спал мертвецки. Части армии отступают к востоку. Во что выльется предприятие немцев – покажет ближайшее будущее.

Изнервничавшиеся фальстафы продолжают свое озлобление за неудачи срывать на врачебном персонале, приходя в «благородное» негодование даже и от того, что б[ольн] ых эвакуируют в теплушках без комфорта – ставят врачам в счет всякое мелочное упущение… Как будто мы виноваты в том, что они оказались ротозеями в своем деле.

Из штаба главноком[андующ] его в официальном отделе «Вестника X армии» с неизменной стереотипностью продолжается сообщение только о наших успехах, всюду мы продвигаемся вперед и немилосердно-де бьем неприятеля.

С вечера обстановка переменилась: пришли грустные вести, что 3-й наш корпус Епанчина под давлением больших сил неприятеля отступает на Пильвишки[604 - Пильвишки – посад Мариампольского уезда Сувалкской губернии, ныне деревня Пильвишкияй в Мариямпольском уезде (Литва).] и далее; теперь очевидно, что движение на Лык немцев было чистой демонстрацией, главный же кулак они занесли на наш правый фланг. До тошноты немцы стереотипны в обхватах, а наши вожди все-таки этого не предусмотрели, занятые своим обычным крохоборчеством, лишенные всякой способности к широкому размаху артистов своего дела, зато – мастера великие они на писание…

Ни Сиверс, ни Будберг упорно не желают ни ужинать, ни обедать за общим столом. Хаос во всем ужасный. Беспорядки в движении санитарных поездов, никакой организации; раненых и б[ольн] ых перевозят как дрова. Бегают, суетятся, как на пожаре, потерявши головы… За невозможностью что-либо делать является фатальная склонность покориться судьбе и не делать ничего…

Поздно возвратился с вокзала, где наблюдал раздирающую душу сцену транспортиров[ки] б[ольн] ых и раненых. Такж[е] здесь и полковник наш Евстафьев (на к[ото] рого я действую как kali bromatum!), и уполномоченные Красн[ого] Креста Куракин и Крузенштерн[605 - Крузенштерн Константин Акселевич (1883–1962) – штабс-капитан в отставке, в 1914 г. был уполномоченным Красного Креста при 23-м армейском корпусе, в 1915 г. – особоуполномоченный Красного Креста при штабе 10-й армии.]. Немного поспал, как часов в 5 утра будит меня беспокойный полковник и говорит упавшим голосом, что 3-й армейск[ий] корпус разбит вдребезги, и немцы прут на Ковно[606 - Ковно – губернский город Ковенской губернии, ныне Каунас, административный центр Каунасского уезда (Литва).] и далее, на левом же нашем фланге продолжают драться, но надежды для нас печальные… Своим учреждениям телеграфировали отходить еще далее; сами приготовились к поспешному отступлению – ясно теперь, что немцы нас здорово обходят; потери наши людьми и материальн[ыми] средствами – неисчислимы (пушки наши осадные под Летценом?! из всех наших крепостей осадные орудия повыбраны уже!..). Масса прибыла людей, но нет ружей! «Решилася Россия». О, какая грусть и печаль, так бы сам ринулся водительствовать вперед, если бы был какой толк…

Перспектива – отходить в гуще отступающих обозов. Выручайте, серые! Одного впрягаю в немецкие сани, другого – в тарантас, ч[то] б[ы] его не бросить.

29 января. – 8°R[607 - – 10 °C.]. «И с неба, так же голубого…» На сердце скребут кошки; делаю вид покойного человека. Хорошо действую этим на своего неугомонного полковника, не могущего без меня обходиться, и на всех… Для немцев теперь открыта дорога до самой Москвы и Петербурга, войск у нас сзади надежных нет, находящ[иеся] же здесь, думается мне, пали духом. Боже мой, Боже мой, как больно… Странное при этом чувство и наслаждения при сознании, что бьют по морде наших зазнавшихся и заевшихся бесталанных вождей-помпадуров! Бьют казенную Россию! Tu l’as voulu, Georges Dandin, tu l’as voulu!..[608 - «Ты этого хотел, Жорж Данден, ты этого хотел!» (фр.) – крылатая фраза из пьесы Ж. Б. Мольера.] Теперь должно уже окончательно наступить отрезвление России, не алкогольное только… Нельзя так жить больше российск[ому] общ[еств] у, как это хотелось бы нашим правящим революционерам-душегубам и грабителям…

Немцы уже в Гольдапе. С ЮЗ сильная артиллерийская канонада, люди настраиваются панически. В Дригалене[609 - Дригаллен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дрыгалы в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] ужасное кровопролитие.