Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

Март

1 марта. t°+2°R[705 - +2,5 °C]; к полудню +6°R[706 - +7,5 °C]. Великий князь Андрей Владимир[ович] продолжает жить при штабе. Оказывается, ему поручено свыше производство расследования всей истории катастрофы с нашей армией. Но подходящий ли он для этой цели субъект?! Хотелось бы и мне так многое поведать относительно действий Сиверса и Будберга, но кому? Будут только разговоры на разных языках… Припомнилось мне, что накануне еще нашего внезапного отступления Сиверсом, Будбергом уделялось уж слишком много ненавистнического и непросвещенного внимания санитарной части, сделано было распоряжение, ч[то] б[ы] один из лазаретов 64-й дивизии в Видминене[707 - Главный врач – Европин. (Примеч. автора)], помещение к[ото] рого я признавал вполне приличным, непременно перешел бы в другое здание и оборудовал бы его так, как полагается быть на мирное время лечебному заведению.

Зашел ко мне Никитин[708 - Никитин Алексей Иванович (?–?) – действительный статский советник (1914), до 1914 г. занимал пост заведующего медицинской частью двора великой княгини Елизаветы Федоровны. Дивизионный врач 1-й кавалерийской дивизии в 1914–1915 гг., корпусной врач 7-го Сибирского корпуса в 1915–1916 гг., в начале 1917 г. был назначен Московским окружным военно-санитарным инспектором.], дивизионный врач 1-й кавалерийск[ой] дивизии – протеже великой княгини Елизаветы Федоровны, ко мне относящийся с особенным решпектом; порассказал мне о нескольких несомненных случаях «самострелов» среди офицерства.

Среди сестер мне часто приходится действовать в роли строгого наставника, многих бывает необходимо отчитывать и указывать им надлежащее место; бестактны и врачи, что позволяют им говорить обидные для себя вещи. Возвратилась в Гродно Ковенская община сестер; Куракин-князь передавал мне, что д-р Константинович (серб) уволен за нечистые деяния: в своем любительском коллекционерстве по собиранию всяких касок, шлемов, шпаг и пр. он увлекся-де до того, что стал пересылать в Петербург немецкие рояли и другие большой реальной ценности предметы…

Между нами и немцами образовалась торричеллиева пустота… Вечером получена в штабе телеграмма, что Копциово[709 - Копцево – деревня Сейнского уезда Сувалкской губернии, ныне город Капчяместис в Алитусском уезде (Литва).] взято нашими челябинцами[710 - 336-й пехотный Челябинский полк.].

Все колеблюсь: эвакуироваться ли мне временно, или нет? Как рабочую лошадь меня продолжают, к[а] к ни надоело, тянуть все в хомут…

Вот до чего мы, россияне, дослужились, что должны себя считать польщенными по поводу выражаемого г-дами министрами доверия обществу, а казалось бы – не наоборот ли должно быть? Не министрам [ли] следует стараться о доверии к ним общ[ест]ва?! Еще не скоро, вероятно, искоренятся у наших сановников вотчинные взгляды и приемы на государственное управление!

2 марта. t°+3°R[711 - +3,75 °C]; погода кислая. Страдаю, что буду эвакуироваться; как ни неприглядна моя здесь жизнь, но и в разрыве с ней сказывается могущество уже пущенной в ход инерции, переменять направление к[ото] рой становится тяжело. Сказывается какая-то болезненная привычка к настоящему – текущему и фобия к новому – грядущему… Жаль мне как-то, хотя и временно, оставлять «сирыми» многих из моих сослуживцев и сослуживиц, полюбивших меня за элементарно лишь человеческие к ним отношения, видящих во мне не исключительно лишь начальника-карателя…

За обедом немало пришлось мне говорить с великим князем Андреем Владимир[овичем], но не иначе как в духе causerie[712 - Светской беседы (фр.)]… Держит он себя необычайно просто и прибыл в штаб для сбора материалов о военных действиях погибшего 20-го корпуса; но какую ценность будут иметь эти материалы даже и при самом добросовестном его отношении к своей задаче[713 - Да и вообще – что такое данная история? Существует лишь история по такому-то (имярек). (Примеч. автора)]?! Ведь человек он с другой планеты!

Слышал сегодня беседу среди молодых офицеров, с к[ото] рыми в компании был врач: один из них высказал здравую мысль, что-де врачи на передовых позициях проявляют больший подвиг, чем офицеры, так как работа первых требует от них больше, чем храбрости как состояния экстаза, а именно – мужества!

3 марта. Погода слякотная, t° = +3°R[714 - +3,75 °C]. Газеты наши продолжают делить шкуру еще не убитого медведя[715 - Бесят меня фанфарные статьи газет с торжественными сообщениями о взятии нами каких-нибудь пулеметов, 2 пушек и 2 рот пленных при упорном замалчивании сколько одновременно того же захвачено у нас противником. (Примеч. автора)]. Командующий армией утверждает, что война приближается к кризису… Идет успешная работа по ассенизации полей сражения… Циркулярная наша Русь сказывается здесь, на войне, с особенной выпуклостью, с каковой выступает на ней и картина людского устремления к кормлению и удовлетвор[ению] грубо-личных своих интересов. Душа моя отравлена грязью разочарований.

Плохая примета, подтверждаемая наблюдениями: как только наши вояки начинают проявлять инициативу в возбуждении вопросов практической медицины и санитарии, и предписывать нам, врачам, руководящие по ним правила – так жди скорой беды, вроде той, к[ото] рую пришлось пережить в конце января; а казалось бы, что в распределении обязанностей по специальности должно было бы только следовать принципу suum quique[716 - Каждому – свое (лат)], и было бы куда как лучше! Так подло устроена природа человека, что он, ставши по служебн[ой] иерархическ[ой] лестнице выше другого, считает последнего уже ниже и по существу – в области даже специальных познаний этого последнего. Думается мне, что здесь много и российского хамства: подчини служебно вдруг хотя бы нашего министра хоть тому же командиру нестроевой роты (он же факультативно и начальник санитарной части!) – и бьюсь об заклад, что в глазах этого командира этот министр сделается глупее и меньше!

По толкованию и интерпретации (искренней ли?) наших газет – в сохраняемом Италией, Болгарией, Румынией, Грецией нейтралитете проявляется будто бы упорствование королей этих государств против воли народной. Сколько, мне думается, здесь пустозвонной фразеологии! Где верный индикатор и критерий воли народной, к[ото] рой, кажется, вечно суждено быть в плену и рабстве у земных фетишей – плутократии, аристократии, «глупократии» и прочей «кратии», включая «кратию» помазанничества Божия! Не чаще ли случается, что не столько народы воинственны и забиячны, сколько их земные фетиши – короли и цари? Народы же лишь воспринимают в чужом пиру похмелье. Самый страшный внутренний враг народа, от к[ото] рого главным образом надо освободиться – это его «глупократия»! Остальное все приложится.

4 марта. t° = –3°R[717 - – 3,75 °C]. Погода радостная. В штабе – тихо. Радкевич за обедом сидел без обычной веселости. Один из симпатичных подполковников Генерал[ьного] штаба Яхонтов[718 - Яхонтов Виктор Александрович (1881–1978) – подполковник (1913), с декабря 1914 по октябрь 1916 гг. занимал должность старшего адъютанта отделения генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии. Впоследствии – генерал-майор (1917), товарищ военного министра (до октября 1917 г.), видный деятель русской эмиграции.] передал мне, что у Сиверса имеются бесстыдные намерения возвратиться обратно в 10-ю армию на ту же должность. А ведь кого, как не его с бароном Будбергом нужно считать преступными виновниками наших неудач и гибели 20-го корпуса, пробивавшегося в как[их]-ниб[удь] 10–12 верстах от фронта Гродненской крепости и оставленного без выручки, так как немцы отлично втерли очки в глаза нашим дурням, установивши завесу перед фортами, ч[то] б[ы] успеть за это время ликвидировать все операции с корпусом.

Продолжается уборка трупов на полях брани. Августовские леса с трагически погребенными в них тысячами жизней должны составить для потомства богатую и страшно красивую легенду об обиталище в них загробных теней и духов.

День закончил юрисдикцией над тремя сестрами 315-го госпиталя, друг с другом разодравшимися, и так жестоко, что, по заявлению старшего ординатора, приходилось их разливать холодной водой!

5 марта. – 3°R[719 - – 3,75 °C]. Погода ясная.

Сегодня свидетельствовался во врачебной комиссии на предмет эвакуации на 6-недельный срок для поправления расстроенного здоровья.

Район расположения 20-го, 22-го и 2-го корпусов около Липска, Сопоцкина, Гожи и др. страшно загрязнен; источники воды завалены трупами; приходится врачам нести сизифову работу по ассенизации почвы и оздоровлению питьевой воды.

Приехавший из Петерб[ург] а полковник передавал, что там только и разговоров за последние дни было об открытии якобы широко организованного у нас в армиях шпионажа, свившего себе гнезда во всех штабах, включая штаб Верховного главнок[омандующ] его; жандармерия в широких размахах производит обыски; обыску подвергся будто бы и сам Сухомлинов[720 - Сухомлинов Владимир Александрович (1848–1926) – генерал от кавалерии (1906), генерал-адъютант (1912), в 1909–1915 гг. занимал должность военного министра.] (собств[енно], его жена). Не муссируются ли слухи о шпионаже нашими горе-стратегами, желающими этим прикрыть свои неудачи и оправдать свои действия?! В числе изменников упоминаются люди видного общественного положения.

Мы ужасно все устали. Безалаберщину нашу немцы бьют системой! Мы не умеем в сравнении с ними трудиться – браться за работу. Да и чувство долга и законности, мне сдается, куда как более у них развито, чем у нас. Они творят «нехорошее» с нашей точки зрения – по принципу, по убеждению, мы же готовы постоянно творить преступления, но сейчас же за это в покаяние ставим Богу свечку! Кто более честен и неподкупен?

6 марта. – 8°R[721 - – 10 °C]; солнечный день, благостный.

«Небо бледно-голубое
Дышит светом и теплом,
Что-то радостно-родное
Веет – светится во всем…»

Утром, напившись чаю, поехал в автомобиле в Соколку для производства расследования по вопросу, правильно ли 495-й пол[евой] госпиталь ликвидировал свои дела в Лыке при январской нашей катастрофе. Интересны бы были результаты расследования по более общему вопросу – умеют ли и воспитаны ли лица нашего командного состава вести дела как подобает, не теряя совсем головы во время пожара и всяких аварий, ч[то] б[ы] на минимум свести гибель вверенных им масс?!

На фронте у нас сравнительно тихо; раненых прибывает мало. В Гродно открылись кинематографы – «Лукс», «Сатурн». Стараюсь поскорее выехать отсюда, ч[то] б[ы] не задержаться из-за «грязных» историй в смысле могущего [наступить] обострения боевых действий или появления вспышки к[акой]-либо эпидемии. Перспективы же на сей счет имею самые мрачные. Но – feci, quod potui[722 - Сделал, что мог (лат.)].

7 марта. +3°R[723 - +3,75 °C]; выпал снег. За обедом общий разговор с великим князем; моя популярная сжатая лекция о значении азотной, азотистой к[исло] ты в питьевой воде по случаю абсу[р] дного понимания… Князь, оказывается, окончил курс Военно-юридической академии и ведет расследование боевых действий нашей армии за время ее отступления. Около князя имеются адъютанты, один из них – миллионер, снабжающий ресурсами великих мира сего…

Стоявший недавно в Сувалках штаб 10-й немецкой армии перешел теперь в Марграбово, где расположился в том же помещении, к[ото] рое занимал[ось] в дни оны штабом нашей армии. У убитого немецкого офицера нашли письмо будто бы очень пессимистическ[ого] содержания о положении дел их армии, кончающееся безотрадным предсказанием, что-де будет нам[724 - Т.е. немцам (Примеч. автора)] «капут». Завтра намышляю тронуться в путь-дорогу; выеду – бомбой! Так все здесь опротивело; впрочем, не все… «Не все я в мире ненавижу, не все я презираю…»

8 марта. – 3°R[725 - – 3,75 °C]. День светлый и радостный, я собираюсь сегодня к отъезду, и ч[то] б[ы] скорее прибыть к месту устремления, отправляюсь не в санитарном, а в пассажирском поезде сначала в Варшаву, откуда на Седлец (ч[то] б[ы] там повидаться с Гюббенетом[726 - Фон Гюббенет Виктор Борисович (1862–после 1930) – тайный советник (1914), в начале 1915 г. – начальник военно-санитарной части Северо-Западного фронта.]), а там… там прямо в Москву. Из стана погибающих выбрался лишь около 11 часов ночи, т[а] к к[а] к поезда идут со страшным запозданием.

Сейны как будто нами заняты. Приходил князь Кропоткин, уполномоченный Рижского отряда, женатый на чистокровной немке – ех вице-губернатор, и отряд к[ото] рого весь состоит из немцев. Присюсюкивая, изливался в вожделениях поучить орден «с мечами», для достижения чего, конечно, козыряет вовсю!

О Лашкевиче, начальнике 28-й дивизии, говорят прескверные вещи: много пограбил в Пруссии и все отправил большим транспортом в свое имение; генерала этого его сослуживцы называют «Бейлисом».

9 марта. Поля очистились от снега, солнце греет животворно, реки вскрываются. Около 10 часов утра приехал в Варшаву, где пробыл до 4 часов дня в ожидании отходящего поезда в Седлец, куда прикатил около 7 вечера. Природа полна тишины и мира, все в ней пропитано совсем не воинственной поэзией. От Варшавы до Седлеца удивительная гладь и равнинная местность, мелькают то там, то сям мелкие озерца да молодой березняк. Совсем на вид мирная обстановка на вокзалах и станциях, общая физиономия людей – серьезно-сосредоточенная. Если бы не множество сестер милосердия, то ничто, казалось бы, не говорило о войне. Пребывание в купе первого класса для меня было настоящим раем.

По прибытии в Седлец остановился на ночлег у случайных знакомых – молодых офицеров фельдъегерского корпуса при штабе главноком[андующ] его, к[ото] рые прямо-таки меня загипнотизировали настойчивой просьбой у них остановиться; я в остром припадке абулии им беспрекословно отдал себя в полное распоряжение, хотя и с большой неохотой. Вечером поздно молодежь меня «сводила» в кинематограф, хорошо покормила и затем заботливо уложила спать.

Получена утром телеграмма о падении Перемышля. Город расцветился флагами. Совершено по сему случаю молебствие.

10 марта. Тепло по-летнему. Светлая погода. С молодежью прошелся по городу; заставили меня с ними сняться; слушали граммофон. Осматривал достопримечательность историческую: часовню, склеп и гроб с датой «1798», где лежит прах Огинского[727 - В. П. Кравков посещал часовню Св. Креста в Седлеце. Скорее всего, он видел надгробие основательницы часовни княгини Александры Огинской (1730–1798). Автор упоминаемого им полонеза композитор Михал Клеофас Огинский (1765–1833) похоронен во Флоренции (Италия).], известного для меня как автор полонеза, к[ото] рый так хорошо мне играла на рояле в дни знойной юности моя из первых любовей – m-lle Орлова. Около 7 вечера выехал из Седлеца. На всех станциях развешивают флаги и зажжена иллюминация. Ночью в Бресте.

11 марта. На рассвете в Барановичах[728 - Барановичи – уездный город Минской губернии, в котором с августа 1914 по август 1915 гг. располагалась Ставка Верховного главнокомандующего, ныне административный центр Барановичского района Брестской области (Белоруссия).] – Ставке Верховн[ого] главноком[андующ] его, где находится в настоящее время и государь. Дороги все более и более принимают вид зимний. Под Минском[729 - Минск – губернский город Минской губернии, ныне столица Белоруссии.] уже глубокие снега, езда на санях. Погода чудная, солнечная; так и рвусь в синюю бездну небес… Вечером уже темно – Смоленск[730 - Смоленск – губернский город Смоленской губернии, ныне административный центр Смоленской области.].

12 марта. Около 7 утра – в Можайске[731 - Можайск – уездный город Московской губернии, ныне административный центр Можайского района Московской области.]. Погода ясная; большой мороз; глубокая зима. Около 11 утра прибыл в Москву. Замучила совесть, что оставил стан погибающих и приехал на отдых, к[ото] рого лишены многие другие… Сердечная встреча с детьми; при виде и Сережи, и Ляли до слез стало грустно: такими-то они показались мне неземными, беспомощными.

Как ни постыло сложилась моя личная жизнь, но не хочу я, ч[то] б[ы] дети меня пережили: страшным мне представляется их сиротство без меня, особенно же – Ляли. Готов переносить нечеловеческие страдания, ч[то] б[ы] только не оставлять их неустроенными.

14 марта. Живу вне родины, вне привычной для меня обстановки. Узнал об очередной смерти еще нек[ото] рых из рязанцев; с кем из них я не был даже и знаком, а только лишь знал их, и те мне представляются теперь такими близкими-близкими… Утеря родного гнезда вырвала почву из-под моих ног – лишила меня «печки, от к[ото] рой я мог танцевать…» Постепенная утеря, кроме того, и всех когда-то близких моему сердцу людей болезненно чувствуется в моей душе, из к[ото] рой вырвана широкая область того, чем я жил… Душа уже заметно опустошена, угасла как бы значительная часть моей личности, наступило умирание оставшегося моего «я»… И живы многие друзья, да вот трагедия: умерли мы друг для друга…

16 марта. Все неотвязней и неотвязней посещают меня мысли о близкой моей смерти… Еду в Петербург с большой нудностью, ч[то] б[ы], пока тяну служебную лямку, уж до конца выдержать мерку испытаний людской суетностью. Живу страдательно все какой-то навязанной внешней жизнью. Неудержимая тяга хоть последние 1–2 года жизни пожить для себя – созерцательно.

17 марта. Приехал в Петерб[ург]. Задушевная встреча с Колей и Сережей[732 - Имеются в виду Н. П. Кравков и С. П. Кравков.]. Внутренне мы так близки друг к другу, судьба же так безжалостно нас растаскивает в разные стороны… Побывал в [Военно-] санит[арном] управлении. Разговоры о назначениях, чинах, орденах, формах и пуговицах… Ничего живого, захватывающего… Сенсационным сообщением – история с Мясоедовым[733 - Мясоедов Сергей Николаевич (1865–1915) – полковник Отдельного корпуса жандармов, прикомандированный с 1911 г. к военному министру В. А. Сухомлинову. Был казнен в марте 1915 г. по ложному обвинению в шпионаже.]. Но что, в сущности, и она, и он в ряду с целым комплексом прочих этиологических факторов, делающих Россию неизбывно несчастной?!

21 марта. Бедная Лялечка сегодня плакала. О, эти зримые и незримые ее слезы, густым туманом закрывающие в распятой душе моей весь мир! Ее горем я совершенно раздавлен и еле-еле влачу свое мутное, безрадостное, безутешное существование. Все мои мысли и чувства наполнены только одной бесплодной думой – как бы скрасить и облегчить ее жизнь? Ежедневно просыпаюсь в кошмарном ужасе перед грядущим днем[734 - С 1906 г. Е. В. Кравкова страдала прогрессирующей глухотой. Все попытки ее излечения оказались тщетными. Болезнь дочери и связанные с ней опасения за ее будущее стали постоянным источником переживаний В. П. Кравкова.].

Апрель

10 апреля. На театре военных действий, по газетным сведениям, продолжается длительное затишье. Вот уже месяц прошел, как я живу в домашней обстановке – «отдыхаю» после перенесенных мною всевозможных треволнений на войне, испытывая здесь еще большие муки, чем на ней: с одной стороны – от адской ненависти к созданию, с к[ото] рым безжалостная судьба заставляет меня жить в противоестественном симбиозе, от чего только и могу мало-мальски спасаться стойко выдерживаемой многолетней немотой и непротивлением, с другой же стороны – от безгранично-страдательной любви к моей бедной Ляле, к[ото] рой я ничем не могу помочь в ее горе, облегчить глубокое чувствование к[ото] рого для самого себя я не в состоянии, да и не хочу – стыдно и бессовестно мне было бы к этому стремиться, остается мне только безутешно о ней плакать и плакать… Пользуюсь мимолетно лишь теми радостями, к[ото] рые доступны и моей дорогой Ляле; остальных – не приемлю… Хотя ужасный конец был бы, может быть, и лучше бесконечного ужаса, но… но… право, уменье храбро умереть куда к[а] к легче уменья храбро продолжать жить… «Молчи, скрывайся и таи… чувства твои; лишь жить в себе самом умей». Трагически переживаю еще и чувствование того, что «все кругом изменяется – все течет».

15 апреля. Прибрел в дремучий безвыходный тупик; жизнь безо всякого просвета впереди; все более и более меркну, хожу как угорелый в состоянии к[акого]-то оглушения и общего паралича умствен[ной], сознательн[ой] деятельности от надвинувшегося на меня несчастья; несчастье же не в том, что я глубоко страдаю, а в том, что адски страдает моя бедная Ляля. О, как жжет мою душу ее вопрос: «А не могу я, папа, сразу оглохнуть?» Или случайно брошенная в разговоре фраза, что жизнью она совсем не дорожит!.. Боже мой, где для меня убежище в этом море?!

Сегодня уезжаю обратно на войну. Ч[то] б[ы] разрядить несколько похоронную атмосферу убедительно просил Соню[735 - Имеется в виду С. П. Ключарева (Кравкова).] приехать вечером, побыть с нами вкупе, а также умолял, ч[то] б[ы] никто меня не провожал на вокзале, кроме, по крайней мере, Сережи. Неизбывное горе свое не с кем разделить, Сережу жалко терзать, да он и без того глубоко страдает. «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?» Переношу горе молчаливо, без крика; тем тяжелее. А что все «глупые», «странные», «чудаки» – не являются ли они часто скрытыми носителями переживаемых ими, охвативших их всецело душевных мук?! Так хотелось бы сказать Ляле: «Живи не стесняясь – не так, как я хочу, а как хочешь ты, но только будь счастлива, конечно, по-своему, а не по-моему, как бы мне мучительно твое счастье не было!..» Успокаиваюсь немного, когда не вижу Ляли, но это меня еще больше мучает.

Психическая дуболобость сожительствующих у меня в доме двух сестер Лукиных[736 - Имеются в виду жена В. П. Кравкова Елена Алексеевна, урожденная Лукина (1870–ок. 1922), и ее сестра Елизавета Алексеевна Гирина (Лукина). С 1906 г. отношения автора с супругой носили резко конфронтационный характер.] достигает последних пределов терпимости. Бесчувственные и безмозглые твари! Жить мне с ними нельзя, не рискуя совершить уголовное преступление[737 - Много я от них претерпел мнимой пользы для, детей ради. (Примеч. автора)]. Делаю прыжок в неизвестность; переживаю моральный перелом, разрываю с последними остатками моих привязанностей с родиной. Буду всячески бороться, ч[то] б[ы] идти в согласованности со здравым смыслом и разумом, а там что Бог даст. Буду бешено ездить и ездить, ч[то] б[ы] в изнеможении физическ[их] сил забывать свое горе. У моих близких что-то выпало для меня, а у меня для них…

16 апреля. Утром под Вязьмой[738 - Вязьма – уездный город Смоленской губернии, ныне административный центр Вяземского района Смоленской области.]. «Не рассеять мне дум тяжелых…» Ляля, Ляля!.. Да и Сережа не менее ее – страдалец. Не радует и распускающаяся краса природы; деревья зазеленели, началась пахота, по полю бродят стада коров, овец. Тянет к тишине, простоте, неторопливой безыскусственной жизни!

17 апреля. Приехал в Гродно. Получил письма от сестер – Томкевич, Селивановой – теплые, хорошие, но душа моя лишилась способности созвучно им откликнуться, неизбывное мое горе меня раздавило; мне мучительно стыдно было бы быть лично хоть чем-л[ибо] довольным, когда моя Ляля так несчастна.

18 апреля. Погода прекрасная; у нас на фронте тихо. Не видно суматохи вокруг. Встретили меня в штабе приветливо. На вопрос Радкевича – «Ну, что у вас там нового?» – я ответил, между прочим, что-де все тянутся к нам сюда воевать; на это он, переглянувшись с начальником штаба, удивленно заметил, что «у нас же все неудержимо стремятся отсюда – туда!»