Все цвета радуги. Книга вторая: Большая Степь

– Три сотни локтей будет, – прикинул Глава, – но Кардом справится. Как утопленника его тащить будет.

Искусник, тем временем, всплыл, но, как и предполагал ир Этринский, не сам. Его голова едва виднелась над водой так, что лицо с широко открытым ртом было обращено к небу. Глаза были закрыты, что хорошо стало заметно, когда оно оказалось ближе к «Этрии». Двигалось оно светлым, едва различимым пятном в мутных и холодных водах Гары, чуть наискосок, словно перерезая курс судна. Которое, впрочем, замерло на месте благодаря ленивой работе гребцов. Противостоять течению можно было и с помощью Искусства, но тогда затраты энергии в кристаллах были бы просто чудовищными – все равно, что кидать по золотой монете за борт каждые сто ударов сердца.

А Кардом, темную голову которого рядом со светлым пятном лица было заметить еще проблематичней, выбрал такой курс не случайно. Стражники на высокой стене замка все же были, и Тень не могла не отметить этого. А доставить груз вот так, скрытно, требовали навыки, вбитые за долгие годы службы в Тихой страже. Сам Глава действовал бы точно так же. Он поежился, глянув за борт, в холодную темную воду, и поблагодарил… сам себя, за то, что смог подняться так высоко в службе, которую выбрал когда-то. Именно с прицелом на вот эту должность.

– Выше мне все равно не прыгнуть, – прошептал он невольно, короткой пробежкой – быстрой, но все равно заполненной достоинством и важностью – передвигаясь к противоположному борту корабля, – проклятое Искусство!

А там уже поднимали два тела. Впрочем, Кардому не нужно было помогать. Он поднялся по канату, спущенному до самой воды, быстрее, чем четверка дюжих моряков вытянула неподвижное тело пленника. Да – именно в этом качестве теперь пребывал человек с широким ошейником на шее. С изрядной долей злорадства ир Этринский велел тащить этого человека к свите, которую ему подсунул Совет. Теперь уже и Кан присоединился к напарнику. Две Тени вздернули раба, с которого ручьями текла вода, на ноги, и подтащили его к искусникам. Глава Тихой стражи сделал широкий жест рукой: «Спрашивайте!».

Он, конечно, и сам позже расспросит его; Кан с Кардомом большие мастера в этом искусстве. А не смогут (в этом были большие сомнения), у него, Главы Тихой, был запасной вариант; и не один.

Первым к рабу, одетым в странные, непривычные глазу одежды, шагнул Постигающий ветви Жизни. Да, все шестеро имели такой высокий ранг в иерархии своих ветвей. Об этом младшему герцогу доложили. Старания этого Зеленого искусника были очевидны – пленник пребывал без сознания, и обычным похлопыванием по щекам тут было не обойтись. Искуснику такого уровня не нужен был амулет; простейшее заклинание он мог сотворить практически мгновенно. И запитать его своей энергией, конечно. Впрочем, в том, что и у этого Зеленого, и у всех остальных с собой есть и амулеты, и обычные кристаллы с запасом энергии, ир Этринский не просто догадывался, а знал точно. Их, искусников, он пригласил на свой корабль в том числе еще и потому, что скрыться от его глаз на «Этрии» было невозможно; даже таким могучим в Искусстве людям, как эти шестеро. Были у них кристаллы, были. Искусникам, даже такого высокого ранга, присущи свои маленькие слабости. И одной из них была постоянная тревога за сохранность их истинных богатств; а может, просто любование ими. По крайней мере, эти вот шестеро доставали свои амулеты, разглядывали их… некоторые даже беседовали – словно с живыми существами.

– Впрочем, в последнем может быть зерно истины, – с какой-то опаской подумал Глава, – наблюдая, как Зеленый Постигающий замер, положив руку на макушку раба, – у уль Раззака, Фиолетового, точно есть кристаллы с…

Он опять невольно взглянул в сторону замка. Где-то там находился его сын, Эмрел. Впрочем, Глава Тихой даже самому себе не называл старшего стражника так. Хотя возлагал на него большие надежды. Совсем не такие, какие можно было бы ожидать от отца к сыну. Нет, этот парень, живое напоминание о Эльжбете, был одним из вариантов спасения для самого младшего герцога – если придется бросать все и бежать. Этринский как никто другой знал, что сбежать от Совета невозможно; в своем теле. Но у него было в запасе другое – молодое, с половиной его собственной крови; сильное и умелое. А уж сколько секретов знал Эмрел! В том числе тайники графа Мерского. Глава специально не стал вытягивать их из Эмрела. Так же, как связывать его клятвой на крови – вот как Кардома с Каном. Как там себя проявит Искусство, с этой клятвой? Дело ведь, с переселением души в другое тело, новое, неизведанное. Вообще никому практически неизвестное. Кроме его личного искусника из Фиолетовой ветви, и тех, на ком ставили эксперименты. Но последних можно не считать – воскрешать из пепла не умеют даже Главы ветвей.

Пленник, тем временем, задрожал; закашлялся, и буквально повис на руках Теней, исторгая из себя воду пополам с желчью. Так почему-то решил ир Этринский.

– Кто ты? – спросил Зеленый Постигающий, – почему на тебе этот ошейник?

Раб слабо трепыхнулся в руках Теней, и что-то сказал. Коротко и непонятно. Потом, очевидно, напрягшись, выдал несколько слов на имперском. Очень коряво и совсем неинформативно. Ир Этринский понял лишь одно имя – дум Гарский.

– Я мог бы попробовать прочесть в его голове…, – выступил от борта на пару шагов вперед Фиолетовый.

Младший герцог поколебался, но все же кивнул: «Пробуй». Салам уль Раззак к работе приступил, практически повторив действия коллеги из Зеленых. Разве что глаза прикрыл, и чуть скривил губы – ему мысли раба, если он их понимал, явно не нравились. А последний побелел еще больше, чем прежде, но дрожать перестал – безвольно повис в крепких руках Кана и Кардома.

– Нет, – отступил от пленника уль Раззак, – ничего не понятно. Он из имперского знает только ругательства. Какого-то барона ругает, имена странные называет. Увидел последнее, что видел он сам – идет по какому-то подземелью. Глубже не пускает… А говорит… точнее, думает на совершенно непонятном языке. Я даже близко не могу представить, из какой глуши притащил сюда его граф Вилим дум Гарский.

– Ага, – довольно подумал ир Этринский, машинально потирая щеку, на которой зачесалось большое приметное родимое пятно, – один из вас уже вынес приговор дум Гарскому: «Виновен!». А что остальные?

От «остальных» выступил Оранжевый. Он шагнул вперед незаметно даже для младшего герцога; его одеяние совершенно не было видно за фиолетовым уль Раззака. И только когда тот отступил, стало видно, как доверенный помощник Главы ветви Огня стремительно бледнеет – словно вся его сила и энергия перетекает в рабский ошейник, в который искусник вцепился сразу двумя руками. Вцепился так, что очевидно перекрыл поток воздуха в горло раба. А тот, напротив, от этого так же быстро краснел. Но – не дергался, хотя видно было, что уже язык у него начнет вываливаться от удушья. Уж Глава Тихой стражи знал, как это бывает. Он не бросился вперед, и не послал свои Тени, чтобы те помешали Оранжевому уничтожить улику. Напротив, довольно улыбался, представляя себе, как остальные искусники будут в лицах показывать вот эту картинку на Совете.

– Если понадобится, конечно, – он оглядел лица искусников, явно пораженных поступком коллеги, – теперь я уверен, что в этом замке (он чуть кивнул в сторону скалы и белых стен над ней) таких улик найдется на десяток смертных приговоров. А вот то, что ты сделал сейчас, станет первым звеном на цепи, в которую закуют Главу твоей ветви. Новому императору однозначно придется перетряхнуть Совет.

Искусник, тем временем, наконец, справился. Как понял ир Этринский, он выложился практически досуха. Так, что каких-то других эмоций, кроме усталости, выразить своим лицом уже не мог. Но раб, лицо которого достигло уже малинового оттенка, теперь был свободен – и от цепких ладоней, и от самого ошейника. Который свисал безвольно до самой палубы продолжением такой же вялой руки Оранжевого.

А Глава внешне вроде даже обрадовался – и заявил, добавив изумления в лица других искусников:

– Никто пока не доказал, что ошейник на этого раба надел именно граф дум Гарский. Но к утру я буду знать об этом точно. Так или иначе.

– Э.э.э…, – протянул посланник Главы Зеленой ветви, который – это ир Этринский знал точно – сам никаких интриг не плел, – значит, у тебя есть кому рассказать?

Намек был более, чем толстый. Искусник сейчас прямо указал, что в замке графа дум Гарского есть шпионы Тихой стражи. А ее Глава лишь пожал плечами, улыбнувшись: «А как иначе?». И не удержался, поддел Оранжевого, в чье лицо медленно возвращался естественный цвет:

– Есть. Например, Рука уважаемого Главы ветви Огня. Он ведь сейчас здесь, в гостях у графа?

Оранжевый опять начал бледнеть. А рука его выпустила ошейник, который стоил теперь не дороже, чем кусок кожи, из которого был изготовлен. Но и его Кан, скользнувший из-за плеча своего Главы после слабого шевеления этого самого плеча, подхватил, спрятал – а вдруг понадобится? Ир Этринский же продолжил, поворачиваясь к уль Раззаку.

– Впрочем, мы можем это узнать прямо сейчас. Я прихватил с собой кристалл, который вытянет все из этой головы (он кивнул на раба, так и не закрывшего рот). И искусника, который этот самый амулет изготовил, – добавил он уже про себя.

– У меня тоже есть такой амулет, – улыбнулся Салам уль Раззак.

Младший герцог улыбнулся в ответ, медленно обведя взглядом полукружье, которым выстроились искусники, вокруг четверки из него самого, пленника и двух коллег – Фиолетового и Оранжевого. На последнем он и остановил взгляд. Тот опять начал бледнеть. Даже руки поднял в защитном отвращающем жесте. Была такая способность у Главы Тихой стражи – он мог одной лишь мимикой лица, без единого слова довести до собеседника свою мысль. Особенно, если они сами понимают, что именно им хотят сообщить. Сейчас это был вопрос:

– И кто из вас, уважаемые, готов поместить в себя мысли и душу этого раба? Побороться с ним за право существования в этой жизни?

Возможно, уль Раззаку был известен секрет Тихой стражи – то самое заклятие из ветви Разума, что обеспечивало, так сказать, высочайший уровень подготовки кадров в страже. Но вряд ли он рискнул бы применить его сейчас при свидетелях. Тем более, при нем, Главе службы. Обладатели секретов Тихой стражи если и живут, то очень недолго; как правило, только в ее подвалах. Теперь они улыбнулись друг другу понимающе. Фиолетовый даже с едва обозначенным поклоном: «Твой ход, твоя милость!».

– Так и сделаем, – кивнул в ответ ир Этринский, – только позже. Скажем, ближе к закату. Сейчас уважаемому уль Менару (так звали Оранжевого) нужно отдохнуть. Да и нам всем. Приглашаю всех на ужин. Капитан!

С небольшого мостика буквально скатился, и вырос перед хозяином низенький, но плотный человек в форме, с красным лицом – словно его тоже недавно душили. Но у капитана судна это был естественный цвет лица – постой-ка целыми днями под ветром. Младший герцог распорядился двигать дальше – в порт, и там встать на отдельную стоянку. Спросить – надолго ли? – моряк не успел; получил ответ раньше:

– До утра. В гости к графу дум Гарскому сегодня не едем.

На искусников он при этом даже не оглянулся; сам принял решение. И судьбой пленника тоже распорядился сам. Просто протянул руку одному из своих Теней – Кану, и тот вложил в нее новый ошейник; для непосвященных тот самый, что помощник недавно подхватил с палубы. Но это было не так. Ошейник был новый, действующий, и Глава Тихой запечатал его собственным перстнем, который всегда носил с собой. Оставлять непонятного раба, искусника неизвестной пока ветви и силы без контроля он не собирался. Парня увели в специальную каюту, из которой вряд ли вырвался бы любой из искусников, что спускались сейчас впереди хозяина корабля вниз, в большое помещение, где уже накрывали ужин.

– Разве что уль Менар, Огневик, – оценил он, глядя сверху на практически лысую макушку Оранжевого, – но сейчас он даже простой замок не откроет.

Он оглянулся. Светило уже клонилось к закату, и совсем скоро от корабля, уже в порту, отплывут сразу несколько лодок, среди пассажиров которых будут люди, умеющие задавать нужные вопросы и получать нужные ответы. И денег им уже выделили – чтобы угощать собутыльников в трактирах. Но одна лодку уже спускали на воду – прямо на ходу. В ней, кроме двух гребцов, находился Тень, Кардом. Он тоже дождется ночи, а потом попробует проникнуть в то самое подземелье, которое уль Раззак увидел в мыслях раба. А после возвращения – и его, и других шпионов, которые (тут младший герцог усмехнулся) сейчас, конечно же, радуются, пересчитывая «командировочные» – он и примет решение. Осталось только выбрать, кто из двух Теней станет «богаче» еще на одну чужую жизнь.

Повар у младшего герцога Валлама ир Этринского был превосходным. Точнее, все его повара могли поспорить за право называться лучшим в империи. А здесь, на «Этрии» был постоянный, готовый в любой момент порадовать хозяина самыми изысканными блюдами. Вкусы герцога он прекрасно знал, так что сейчас все пассажиры наслаждались в основном мясными блюдами, приготовленными самыми разнообразными, порой невообразимыми обычным разумом способами. Глава развлекался, приказывая подать гостям то или иное блюдо, и ожидая, когда изумленный искусник воскликнет: «А что это такое? И как его приготовили?». Иногда его пробивало на искренний смех – когда вопросы достигали до стадии: «А как это едят? И вообще – это едят?!». Особенно его веселил вид Зеленого, из ветви Жизни. Как утверждали его люди, а на всех пассажиров «Этрии» было собрано обширное досье, этот искусник питался исключительно овощами и фруктами. Ну, иногда рыбой. Сейчас же мужественно терпел, отщипывал по кусочку от каждого блюда, что ставили перед ним по знаку хозяина. Сам же герцог насытился быстро, и сейчас медленно потягивал любимое вино – сладкое и слабое, оставляющее голову ясной, а тело расслабленным.

Он как раз собирался отпустить очередную, совсем не злую шутку в адрес Постигающего ветви Жизни, когда теплая истома в теле вдруг сгустилась в одном месте, в груди. И этот комок исчез, словно его вырезали, оставив внутри кусок пустоты. Младшему герцогу ир Этринскому такое чувство было хорошо знакомо – так неуютно он чувствовал себя, когда умирал его смертник – тот, кто добровольно связывал себя с ним клятвой на крови. Особой клятвой – где слуга кончал с собой после смерти хозяина, а хозяин… жил, но словно без какой-то части себя. Вот с такой пустотой он и встал, найдя взглядом Кана – живого, выступившего из темного угла с чуть бледным лицом. Тень сейчас проявил на лице чувства без повеления хозяина, и необходимости по службе. Он тоже почувствовал смерть «коллеги», и теперь улыбался виновато и потерянно. Но – тут же принял обычный, хладнокровный вид, и подтянулся, когда на нем остановился взгляд хозяина. А ир Этринский уже перевел его на других, словно прикладывал по голове искусников тяжеленным молотом своих глаз. И могучие Постигающие сейчас чувствовали себя детьми рядом с рассерженным взрослым, и вставали вслед за ним. А младший герцог вдруг сказал самым обычным голосом, в один миг прогнав из глаз это пугающее выражение:

– Ну, что – пойдем, развлечемся?

Это «развлечемся», сказанное совершенно обыденным тоном, тоже могло напугать до дрожания в коленях. Но развеял тягостное ожидание чего-то ужасного такой же спокойный голос Салама уль Раззака.

– Спасибо, твоя милость. Твой повар просто творит чудеса. Давно я столько не ел… и не смеялся. Твои шутки, твоя милость, были даже острее и вкуснее этого ужина. Если и твое развлечение будет не хуже…

Он улыбнулся – заговорщицки, точно так же, как до трапезы. И первым направился к лестнице, ведущей на палубу. Но раньше него там оказался Кан, получивший приказ хозяина. Языку жестов младший герцог и две его Тени обучились давно.

– Теперь придется учить нового, – с неудовольствием подумал ир Этринский, поднимаясь по лестнице последним.

И это чувство – неудовольствие, в том числе и тем, что Кардом позволил убить себя, не исполнив задачи, поставленной хозяином, было, пожалуй, главным, что сопроводило пустоту в груди. А на палубе, перед выстроившимися опять полукругом искусниками, стоял раб в ошейнике. Кан рядом был готов отреагировать на любое его не санкционированное движение. Впрочем, судя по испуганному, даже обреченному лицу раба, было понятно – ни о каком сопротивлении он не помышляет. Его, конечно же, накормили; блюдами от того же повара, пусть не так разнообразно. Даже вина, по приказу хозяина корабля, дали. Но это никак не успокоило пленника. А Главе Тихой стражи он нужен был спокойным. Точнее, не сам он, а его мысли, которые должны были стечь в кристалл упорядоченным потоком, а не бурной горной рекой, сворачивающей на своем пути «камни», а вместе с ними и целые глыбы информации. Два лица, обладавшие всей полнотой знаний о предстоящем ритуале, переглянулись. Уль Раззак даже сделал было шаг вперед, чтобы помочь, успокоить пленника, «причесать» его мысли. Но тут же отступил, в недоумении, переросшем в откровенный ужас. Потому что навстречу ему выступил еще один человек, который знал о ритуале обмена разумами, пожалуй, больше, чем первые двое.

– Муджах…, – прошептал он в растерянности, – ты же умер!

Глава Тихой стражи едва не расхохотался в голос. Сюрприз, который не должен был случиться в этом рейде, все же случился. Встретились два Фиолетовых искусника, учившиеся в одной Школе так невообразимо давно, что, наверное, уже забыли и имена друг друга – еще те, детские – и лица, сейчас, конечно, изменившиеся до неузнаваемости.

– Гляди-ка, узнал, – чуть удивился он, – а ведь сколько лет прошло.

Именно он, ир Этринский, тогда старший стражник, организовывал «ужасное самоубийство» юного искусника-разумника; и именно он уже многие годы пользовался плодами его таланта. А то, что этот самый Муджах был гораздо талантливее и сильнее, как искусник, чем даже уль Раззак, у него не вызывало сомнения. Судя по результатам его труда. Но – не судьба… Точнее, как раз судьба, в лице младшего герцога ир Этринского.

Оба искусника отступили, вернув лицам равнодушную деловитость. Понимали, что никто не даст им посидеть, предаться воспоминаниям. Да и воспоминаний тех было… ничего приятного, одним словом. Салам уль Раззак вернулся в строй коллег, а личный разумник младшего герцога приступил к таинству. Как могли судить опытные искусники, не сводившие глаз с его действий, работал он с видимой ленцой, даже равнодушием. А значит, не в первый раз прикладывал вот так кристалл к голове подопытного, и бормотал что-то себе под нос. И водил над собственной ладонью, которой прижимал амулет к макушке застывшего на месте пленника, второй рукой, от которой – увидели бы Постигающие, будь у них с собой нужные артефакты – исходили волны фиолетового сияния.

А глаза пленника тускнели; с краешка губы показалась, и выросла, отвиснув до груди, тягучая нить слюны. Наконец, он всхлипнул, и начал заваливаться назад – прямо на руки Кана. Тень, казалось, работал сейчас за двоих. Вот он стоит за плечом господина, успевая следить внимательными, настороженными взглядами сразу за всеми на палубе. А вот уже аккуратно укладывает безвольное тело раба на деревянную палубу. И тут же, вслед за господином, шагает вперед, к Разумнику. Тот положил на ладонь хозяина крупный кристалл, переплетенный редкой, серебряной с виду паутиной; такой тонкой, словно ее сплел настоящий паучок. От нее тянулась более массивная цепь того же металла. Рука самого искусника была защищена специальной перчаткой, но на голую ладонь Главы он опустил кристалл без опаски. Не в первый раз, кстати. И так же, не в первый раз его лицо не отразило ни грамма превосходства, и жалости к своему господину, лишенному дара Искусства. Просто шагнул назад, и склонил голову.