Оценить:
 Рейтинг: 4.67

Школа жизни великого юмориста

<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 46 >>
На страницу:
12 из 46
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– А знаешь что, Николай Васильевич: мне сдается, что к тебе за воротник забралась букашка.

Гоголь, шагавший из угла в угол, в недоумении остановился перед приятелем.

– Букашка? Какая букашка?

– А почем я знаю! Я сам хотел спросить тебя. В деревне тебе, без сомнения, случалось гулять в обществе по полям, по лугам?

– Сколько раз.

– Так вот; усядешься ты, бывало, с другими отдохнуть на траву, болтаешь, шутишь; как вдруг – о ужас! – чувствуешь, что у тебя по спине ползет что-то. Ты продолжаешь говорить, приятно улыбаться, но в то же время мысленно невольно следишь за путешествием непрошеного гостя по твоему телу, и нет у тебя уже другой мысли, как бы отделаться от этой мелкой, но ненавистной нечисти…

– И удрать для этого хоть в Любек? – досказал Гоголь. – Но ни тебе, любезный, ни кому другому до моей букашки нет дела, и отряхаться от нее публично я никогда не буду. Так и знай!

– Да я, брат, из одной дружбы…

– Настоящая дружба не залезает лапой куда не просят, хотя бы и за букашкой.

– Ну, хорошо, хорошо, не буду. Поселившись вместе с Гоголем, Прокопович имел теперь полную возможность во всякое время дня наблюдать за ним и с каждым днем все более убеждался, что по спине его друга, действительно, ползет букашка. Но и Якиму, видно, была дана барином на этот счет строгая инструкция, потому что на все расспросы у него был один ответ: знать не знаю, ведать не ведаю.

Сам Гоголь между тем сделался ежедневным посетителем знакомой кофейни и тщательно просматривал все получавшиеся там петербургские и московские газеты: не отзовется ли еще кто об его букашке – «Ганце»? И вот 20 июля в «Северной Пчеле» ему тотчас бросилась на глаза следующая библиографическая заметка:

«Идиллия сия состоит из осьмнадцати картин. В сочинителе заметно воображение и способность писать (со временем) хорошие стихи, ибо издатели говорят, что „это произведение его восемнадцатилетней юности“; но скажем откровенно: сии господа издатели напрасно „гордятся тем, что по возможности споспешествовали свету ознакомиться с созданием юного таланта“. В „Ганце Кюхельгартене“ столь много несообразностей, картины часто так чудовищны и авторская смелость в поэтических украшениях, в слове и даже в стихосложении так безотчетлива, что свет ничего бы не потерял, когда бы сия первая попытка юного таланта залежалась под спудом. Не лучше ли было б дождаться от сочинителя чего-нибудь более зрелого, обдуманного и обработанного?»

– Господин! Что вы делаете? – раздался над его ухом испуганный окрик полового.

Тут только Гоголь заметил, что судорожно мял и комкал газету. Пробормотав что-то в свое оправдание, он выпустил газету из рук и выбежал вон на улицу.

Весь Петебрург, вся Россия прочитает ведь эту ядовитую отповедь; многие, конечно, и теперь уже прочли. Вон и прохожие смотрят на него как-то странно, точно им кто подсказал, что вот, мол, автор чудовищной поэмы! Но откуда же им знать-то? Даже книгопродавцам он, к счастью, не открыл своего настоящего имени. Теперь схоронить бы лишь концы. Но как? Дома – Прокопович, а ему признаться в своем позоре невозможно… Да! Так всего лучше.

Взбежав впопыхах на свой четвертый этаж, он, не снимая плаща, достал из комода пачку комиссионных квитанций книжных магазинов и украдкой сунул в карман, чтобы не заметил Прокопович, сидевший тут же на диване с книгой.

– Ты что же это, брат, не раздеваешься? – спросил Прокопович, поднимая голову. – Уходишь снова?

– Да…

– Так я, пожалуй, прогуляюсь с тобою; не мешает тоже проветриться.

– Но я по делу…

– Ну что ж, я провожу тебя; может быть, могу быть тебе еще полезен.

– Нет, нет, спасибо… Не такое дело… Я возьму Якима… Мы поедем на извочике… отсюда далеко…

– Но отчего, скажи, я не могу заменить Якима? Я всегда рад услужить тебе, дружище. В чем дело?

Вот привязался! Чтобы тебе, дружище, провалиться с твоими услугами!

– Объяснять долго, – отвечал Гоголь вслух, – да и дело для тебя вовсе неинтересное. Эй, Якиме!

– Эге!

– Бери картуз и иди со мной.

От Столярного переулка до Банковского моста рукой подать. Здесь был нанят на часы ломовой извозчик.

– Да что мы, опять съезжаем? – проворчал Яким.

– Нет, мы объедем всех книжников и соберем все мои книги, – объяснил барин. – Но об этом ни Николаю Яковлевичу, ни кому другому ни гугу. Понимаешь?

– Понимаю… а все ж таки ничего не понимаю!

– И нечего тебе понимать. Не для Гриця паляниця. Начиная с Смирдина и кончая Глазуновым, они объездили всех книжников, которые не без удивления, но, по-видимому, и без сожаления возвращали все показанные в квитанциях экземпляры злосчастного «Ганца». Яким только головой качал, укладывая пачку к пачке на подводу.

– А теперечки куды?

– Сейчас узнаешь.

Уже прежде как-то в своих «географических» странствиях по столице Гоголь заметил в одном глухом переулке надпись над подъездом «Номера». Перед этим-то подъездом остановил он свой транспорт, сам поднялся наверх и нанял номер, а затем приказал Якиму тащить туда книги. За отсутствием в летнюю пору постояльцев, коридорный охотно помогал Якиму при этой операции.

– Прикажете самовар? – спросил он Гоголя, когда была внесена последняя пачка.

– Ничего мне не нужно, кроме покоя! На, получи и проваливай!

Гоголь сунул ему в руку пятиалтынный и захлопнул дверь перед его носом. Яким стоял посреди комнаты, отдуваясь от перенесенных трудов, и с недоумением следил глазами за барином: что-то у него на уме? Вишь ты, достал из угла кочергу, открыл дверку печки и шарит внутри.

– Открой-ка, братику, трубу.

Яким вместо того только рот разинул.

– Я не о твоей трубе говорю, а о печной… Вьюшку вынь, слышишь?

– Да на что, паночку? Невже в такую духоту топить еще станем? Да и дров-то не положено…

– И без них затопим. Делай, что приказывают, и не мудри, пожалуйста.

Яким вынул вьюшку. Барин же тем временем засветил свечу, поставил ее на пол около открытой печки, пододвинул себе стул и уселся с кочергой в руках.

– Ну, а теперь развязывай-ка пачки.

– Царица Небесная! Что вы, паночку, затеваете?

– Аутодафе.

– Это что же такое?

– А сейчас увидишь. Развязывай же, говорят тебе, да поближе сюда пододвинь. Ну, скоро ли?

Взяв верхнюю книжку из развязанной пачки, Гоголь разодрал ее по листам, зажег последние на огне и бросил в глубину печки, после чего принялся точно так же за следующую книжку.

<< 1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 46 >>
На страницу:
12 из 46