Шкура лисицы

Шкура лисицы
Василий Погоня

Дорогие подарки могут стать предметом не только зависти, но и преступления. Когда господин барон Эрроганц преподнёс своей прекрасной дочери фамильные драгоценности, он и подумать не мог, что роскошный подарок станет роковым для юной красавицы. На бесценную золотую цепь положили глаз грабители. Однако, в руках бандитов оказалась и сама леди Эрроганц.

Василий Погоня

Шкура лисицы

Солома для кирпича

Началось всё солнечным утром. Несмотря на недавний восход, солнце палило отчаянно, и день обещал стать невыносимо жарким. На углу Старого Моряка и улицы Тира, в её конце, затаилась таверна «Одинокая Дама». Это заведение принадлежало к тем подозрительным злачным местам Сарыни,[1 - Неблагополучный район Лондиниума.] где всегда можно скрыться от чрезмерного любопытства констеблей и круглые сутки получить выпивку, горох в сале и ветчину. Когда-то в этом доме располагалась винокурня, но теперь его фасад украшала висящая на цепях вывеска цвета жёлтой серы в виде силуэта женской фигуры, в зале расположились столы и лавки, а у стены напротив входа – прилавок, за которым хозяйничал Зубин – огромный, с лохматой, соломенного оттенка, шевелюрой, мрачным взглядом исподлобья и заточенным тесаком под рукой. Его помощницей, тянувшей, впрочем, основной груз ответственности за закупку продуктов и приготовление блюд, стала Эльдра, около десятка лет тому назад обнаруженная трактирщиком на улице у дверей. Поскольку девочка ничего о своей семье не рассказывала, Зубин посчитал её сиротой, каких всегда немало в военные годы. Он приютил маленькое несчастное создание, чахнущее от недоедания, грязное, с большим наростом на щеке. Заведению Зубина требовалась кухарка, и Эльдра с радостью занялась поварским делом. Она вызвала жалость у трактирщика, но это не помешало ему нещадно эксплуатировать её – как, впрочем, и всех, кто попадал под его власть. Он требовал от неё нечеловеческих усилий в работе. С течением лет Эльдра похорошела, а проведённая одним из дорогущих лекарей операция избавила её от уродства на лице, что послужило только на пользу заведению Зубина, куда посетители заявлялись теперь не только за выпивкой и закуской, но и чтобы поглазеть на чудо современной медицины.

Перевалило за полдень, когда перед таверной остановилась запылённая чёрная повозка. В ней развалился мужчина, который, свесив голову на грудь, спал. Алан, спрыгнув с козел, привязывал вожжи к коновязи. Это был тощий, высокого роста мужчина с измождённым пьянством, грубым лицом под шевелюрой сальных волос. Его водянистые, воспалённые глазки беспокойно бегали над щетинистой скулой, рассечённой молнией белого шрама. Запылённое и грязное рубище его было изношено до дыр, и вместо манжет полотняной рубахи из-под ветхого блио взору представали какие-то невообразимые, висящие бахромой, лохмотья.

Прошлая ночь выдалась на славу – Алан выпил очень много вина, но теперь мучился жаждой. Он метнул короткий презрительный взгляд в сторону спящего приятеля, старого Альдо, поморщился, пожал плечами и направился в распахнутые двери таверны, оставив дружка храпеть на сиденье повозки.

Облокотившись о прилавок округлыми предплечьями, Эльдра скромно улыбнулась ему. Её пышущий здоровьем вид был неприятен Алану, и он не посчитал нужным ответить на её улыбку.

– Эй, господин Алан! – приветствовала его светловолосая девушка радостным возгласом. – Уф! Ну и пекло! Всю ночь из-за жары глаз не сомкнула.

– Кларет! – сухо скомандовал Алан и, сдвинув на затылок потрёпанный шаперон, вытер лицо внутренней стороной и без того сомнительной чистоты блио.

Девушка поставила на прилавок высокую кружку и глиняный кувшин кларета.

– Ты поступил бы куда лучше, если б выпил старого доброго эля, – посоветовала Эльдра, встряхнув светлыми кудряшками. – А ещё лучше – прохладного мятного напитка на меду. Кларет плохо в такую жару плохо действует на печень.

– Замолкни, – проворчал Алан. Он прихватил кувшин и кружку, отнёс их на столик в противоположном углу и стал усаживаться на лавке лицом к девушке. Она продолжала смотреть на него с интересом. – Нашла бы ты себе какое-нибудь достойное занятие, – угрюмо проговорил пьяница, – и оставила в покое меня и мою печёнку.

– Не воображай себя Аполлоном! – Эльдра презрительно сморщила носик, взяла из-под прилавка тряпку, демонстративно пожала плечами, и принялась за натирание посуды.

Алан залил в утробу кружку вишнёво-красного вина, рыгнув, откинулся спиной к стене и закрыл глаза. Облегчение пришло не сразу, но пришло. На его лбу выступила испарина, лицо порозовело, мысли вошли в привычное русло. В настоящее время у него были осложнения с деньгами, точнее – с их отсутствием: «Хамо срочно нужно что-нибудь скумекать, – подумал он в которой раз, – иначе нам снова придётся выходить на большую дорогу с кистенём».

Алан поморщился. Такая будущность мало прельщала его. Времена меняются, в здешних местах расплодились констебли и замышлять разбой стало куда рискованней, чем во времена военного беспорядка. Сквозь плотную решётку из ивовых прутьев он глянул в окно. Старый Альдо продолжал дрыхнуть, и Алан с досадой отвернулся. Сейчас Альдо годился лишь на то, чтобы править лошадью. Его мысли были заняты только тем, как бы пожирнее пожрать да подольше подрыхнуть.

«А мы с Хамо должны добывать монеты», – сказал Алан себе, раздумывая, как это сделать. Кларет пробудил аппетит.

– Жареных сосисок с горчицей! – крикнул он девушке. – Да побыстрей!

– А старику тоже состряпать? – неохотно отрываясь от наведения порядка, поинтересовалась Эльдра, указывая в раскрытую дверь на свесившего на грудь голову Альдо.

– Перебьётся! Да пошевеливайся, кому я сказал?!

Между тем на мостовой у входа остановился забрызганный грязью кэб. Из него вывалился тучный лысеющий мужчина в берете и шёлковом пелиссоне.

– Хьюго?! – удивился Алан. – Этому-то здесь что занадобилось?

Грузный мужчина протиснулся в помещение и, приметив сидящего в углу Алана, прикоснулся к перу на тулье берета.

– О, дружище Алан, приятель! Как твоя грыжа?

– Хуже некуда, – ответил Алан. – Эта грыжа и жара меня прикончат, как жрец ягнёнка.

Хьюго приблизился к столу и, отодвинув его, чтоб разместить свою тушу на лавке, присел. Он был соглядатаем шерифа и проживался за счёт тех, кто промышлял вымогательством. Толстяк дни напролёт всё мотался взад-вперёд по Сарыни и окрестностям Графства, вынюхивая подробности, которые приличные люди обычно хотели бы утаить, и неплохо иногда на этом зарабатывал.

– Кому ты это рассказываешь? – возразил Хьюго, жадно втягивая ноздрями запах жарившихся сосисок. – Прошлой ночью я посетил одну гулянку, так думал, подохну от пожара в моём слабеньком теле от разносолов и вин, а так же – от природного жара. Представляешь попойку в это время?!.. Заявляю со всей научной ответственностью – после падения Небесной Скалы природа просто сошла с ума! То ливни, туманы и грозы, то жара, как в пекле… – Заметив, что Алан не слушает его, дородный господин переменил тему. – Стало быть, дела твои – никуда не годятся? Да, вид у тебя не слишком-то цветущий.

– Ни рыбьего рыла за последние седмицы! – Алан ударил кулаком по столу. – А тут ещё эти проклятые шулеры и проигрыши в несчастную …

Эльдра принесла шкворчащие на деревянной тарелке сосиски. Пока девушка ставила яства на стол, Хьюго давился слюнями.

– Мне три раза по столько, краса, – потребовал он, попытавшись приобнять её за бедром, скрытые юбками. – И эля, промочить глотку.

Она шлепком отбила его поползновения и с улыбкой вернулась к прилавку.

– Вот какой товар мне по душе! – заявил Хьюго, провожая девушку плотоядным взглядом. – По крайней мере, тут и мясо, и жир, и огонь, и прохлада – платишь за одно, а получаешь вчетверо!

– Мне нужно хоть немного монет, Хьюго, – проговорил Алан, вытирая рукавом стекающее по подбородку из надкушенной сосиски жидкое сало. – У тебя нет соображений для такого случая?

– Нимало. В данное время у меня для тебя ничего нет на примете. Но, как только услышу о чем-то подходящем, дам тебе знать ту же! Сегодняшний вечер у меня серьёзно занят – вечернее застолье у барона Эрроганца. Я должен там быть, и как следует нагрузиться содержимым его подвалов. Дело того стоит – бесплатное возлияние и обильное кушанье, сколько влезет в мой бездонный бурдюк!

– Эрроганц? Кто это? – с набитым пищей ртом поинтересовался Алан.

– О, да ты из лесов Сиберии, что ли, только что вышел? – удивился толстяк. – Барон Эрроганц – один из сказочных богачей в Бритунии. Считают, что в его закромах сотни полновесных, круглых и золотых портретов королей!

Алан осторожно подцепил пальцами скользкую от жира сосиску и до половины окунул её в горчицу.

– А в моих закромах – дыра с лошадиную голову, – поморщился Алан. – Вот треклятая доля! А с чего это он собирает такую попойку?

– В честь дочери. Видал ли ты когда-нибудь статую Лютецкой Девы? Так она ей ноги мыть не годится! Руку бы отдал, чтоб отведать такого лакомства!

Алана же это интересовало мало.

– Эти девицы, с рождения фаршированные золотом, даже не знают ему цену.

– Готов поставить на кон все свои потроха – ты прав, – тяжко вздохнул Хьюго. – Эрроганц устраивает грандиозный пир в честь вступления дочери в брачный возраст и дарит ей в приданое фамильную золотую цепь в два локтя длиной, – он выкатил загоревшиеся глаза. – Пустяшное приданое – золотая цепь… всего лишь маркой весом!

Эльдра принесла Хьюго завтрак, норовя, однако, оставаться вне предела досягаемости его жирных рук. Как только она ушла, рдея под его взглядом, толстяк наклонился над тарелкой и с жадностью накинулся на еду. Алан, уже наевшись, развалившись на лавке, ковырял грязным ногтем в зубах. «Пятьдесят золотых! – впилось ему в мысли. – Неплохо было бы наложить лапы на этот золотой куш! А что? У Хамо должно хватить ума, чтобы обделать это дельце».

– А ты, Хью, случайным образом, не прознал, куда направится эта золотая девица после гулянки? – спросил он неожиданно.

Хьюго застыл, не донеся сосиску до своих пухлых губ.

– О чём это ты? – спросил он удивлённо.

– А ты и не смекаешь?!..

Хьюго на некоторое время заколебался.

– Я случайно прослышал от одного из слуг Маурина… – начал было он, однако, Алан беззастенчиво прервал его вступление: