Похитители рождества

– Паровоз с заводной пружиной купил, а к нему дюжину вагонов. Хочешь покажу?

– Потом. А что Прасковье Матвеевне?

– Ничего. Хватит с неё. Тысячу в год ей отдаю.

– Не ей. Вашему сыну. Я, как чувствовала, что ничего ей не купишь. Потому позаботилась сама, – Геля достала из комода книжку в красном шагреневом переплете с золотым тиснением «Календарь для всех сословий на 1873 год». – Очень ей пригодится. Тут и месяцеслов, и все праздники переходящие по датам указаны.

– Да её ночью разбуди, она их без всякого календаря назовёт. Зря только деньги потратила.

– Виновата я перед ней. Счастье у неё украла.

Из дома вышли в одиннадцать – Иван Дмитриевич повернул было налево, к Исакию[5 - Исаакиевский собор], но Ангелина потянула его вправо:

– В Казанский пошли, туда император должен приехать.

Как всякая бывшая провинциалка, Ангелина не упускала возможности увидеть венценосных особ, которые по торжественным случаям посещали богослужения в Казанском соборе.

– Так туда далеко, а на улице мороз, – попытался возразить Крутилин. – А извозчиков в рождественскую ночь не сыщешь – тоже празднуют. А императором, коли хошь, хоть каждый день любуйся…

– Как? Где? – удивилась Геля.

– Он под нашими окнами со своей…, – Крутилин запнулся, поняв, что едва не сболтнул лишнее.

Для княгини Долгорукой император снял дом рядом с Зимним дворцом на Миллионной улице. Но посещать её так часто, как хотел, не мог, лишь раз или два в неделю ему удавалось незаметно покинуть дворец на пару часов. Поэтому ежедневно во время утренних прогулок государя Долгорукая ждала его на Большой Морской. Заметив издалека её сани, император осаживал лошадь, чтобы перешла на шаг, влюбленные встречались взглядом, кивали друг другу, будто случайные знакомые, и разъезжались.

Крутилин был осведомлен об этих встречах, потому что по приказу Треплова выставлял во время них на Большой Морской своих агентов, – за императором охотились нигилисты и такие ежедневные свидания в одном и том же месте в одно и то же время были крайне опасны.

– Его Величество во время утренней прогулки обычно проезжает по Большой Морской, – неуклюже закончил начатую фразу Иван Дмитриевич.

– Разве разглядишь его? Пронесется мимо за секунду.

– А всё нигилисты проклятые. Его покойного батюшку запросто можно было встретить на улице, – увел разговор подальше от Долгорукой Крутилин.

– Как же было здорово!

– Ничего здорового. Строг был Николай Павлович. Если хоть одна пуговица не застегнута, отправлял на гауптвахту.

Однако венценосная чета в Казанский не прибыла.

– Государыне стало хуже, потому их величества с их высочествами решили отстоять Всенощную в придворном соборе, – сообщил Крутилину Треплов, к которому он подошел с поздравлениями.

Представить начальству невенчанную супругу было никак нельзя, однако обер-полицмейстер ухитрился кивнуть Ангелине украдкой:

– Хороша! Ух и хороша! Искренне завидую, – шепотом одобрил выбор Крутилина Треплов.

Подчиненные Ивана Дмитриевича подобными фанабериями не страдали, потому те из них, что пришли на рождественскую службу в Казанский собор, по окончании её поздравили начальника и его спутницу:

– Какая хорошенькая! – наклонилась Ангелина к спящей на руках у матери трехмесячной Даше Новосёловой, дочери одного из агентов.

– А какая спокойная. Всю службу проспала как мышка, – похвастался Сергей Новосёлов, тридцатилетний русоволосый красавец.

– Вся в тебя. Ты ведь тоже всю службу проспал, – хохотнула его жена Евдокия.

– Ну что ты придумываешь? – возмутился Сергей. – Я не спал, я молился, как и положено, закрыв глаза. Разве можно спать стоя?

– Ну лошади-то спят. А ты чем хуже? – хлопнул его по-приятельски подошедший Демьян Корытов.

Хотя ни Демьян, ни его брат Козьма в полиции не служили, оба были для сыскной не чужими людьми.

Большая Морская – самая фешенебельная улица столицы. Самые модные магазины и первоклассные рестораны расположены именно здесь. Тысячи людей посещают их ежедневно. Но далеко не у всех из них собственный выезд. Потому и возникла на Большой Морской «биржа»[6 - Стоянка]извозчиков. Кого попало в неё не пускают – клиент здесь особый, на задрипанной колымаге и полудохлой кляче домой не поедет.

А у Корытовых и сани с колясками новенькие, и лошадки резвые. До поры до времени они возили сыщиков неохотно, потому что те платят лишь то, что положено. Но однажды Козьма заехал в трактир на Разъезжей попить чайку, через полчаса вышел – ни лошадки, ни коляски, а Сергей Новосёлов в тот же вечер поймал абротников[7 - Конокрадов] и вернул Козьме пропажу. С тех пор Корытовы возили его бесплатно, а остальных чинов и агентов с большой скидкой.

– С Рождеством! – поздравил Новосёлова Демьян.

– С Рождеством, Серега! – вторил брату Козьма. – С Рождеством, Иван Дмитриевич!

– С Рождеством! – пожал им обоим руки Крутилин.

– А почему сюда приехали? – спросил у братьев Новосёлов. – Неужто в Семенцах церквей нет?

– Как нет? Мироний[8 - Церковь во имя Святого великомученика Мирония лейб-гвардии Егерского полк (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%95%D0%B3%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%BB%D0%B5%D0%B9%D0%B1-%D0%B3%D0%B2%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%B8_%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%BA)а на Обводном канале. Была построена в 1850-55 гг. архитектором К.Тоном. Снесена в 1934 году.] так вообще под боком. Но женам с детишками на царя захотелось поглазеть, – объяснил Демьян, кивая на закутанных в дорогие платки дородных крестьянок, вокруг которых толпилась свора ребятишек.

– С Рождеством! – закричали дети.

Ангелина угостила их конфектами, которые на всякий случай прихватила с собой.

Домой вернулись около пяти. Зажгли на елке разноцветные парафиновые свечи, сели за заранее накрытый кухаркой стол, выпили, разговелись, обменялись подарками: Крутилин подарил Ангелине флакон духов Виолет де Парм, она ему кожаный бювар[9 - Настольная папка с листами промокательной бумаги внутри для осушения чернил на корреспонденции.] для бумаг.

– Хорошо-то как, – признался Иван Дмитриевич. – А ведь ты права Гелюшка, радость надо и для самих себя устраивать.

Проснулись поздно. Только сели за стол, пришел с поздравлениями дворник Ферапонт, а если выражаться точнее, явился за праздничной данью. Такой уж в Петербурге обычай – на Масленицу и на Рождество благодарить дворников и околоточных. Околоточный само собой к Крутилину сунуться не посмел. А вот разодетый в праздничную красную рубаху Ферапонт явился. И остался подношением недоволен:

– У других дворников в домах по десять, а то и по двадцать квартир. А в нашем только две: ваша и господина пристава первого участка Адмиралтейской части. А работы-то никак не меньше. А вы одной синенькой[10 - Кредитный билет достоинством в пять рублей.] наградили. Маловато будет.

– Так ещё водки налил, – напомнил наглецу Крутилин.

– Водку готов сейчас же в лавке купить и вернуть. За ещё одну синенькую мне целое ведро[11 - Тогдашняя мера емкости, равняется 12,3 литра.]нальют. А то и два.

Пришлось уступить. Не то бы ещё час околачивался в гостиной.

Выпроводив Ферапонта, Иван Дмитриевич поднялся наверх, в сыскное. Там дежуривший сегодня чиновник Яблочков резался в карты с тремя агентами. Кроме карт на столе лежали пироги и нарезанная кружками колбаса, в центре красовалась ополовиненная осьмуха[12 - Тогдашняя мера емкости, равняется 1,55 литра.]. Увидев Крутилина, подчиненные подскочили и словно по команде придали лицам виноватое выражение. Иван Дмитриевич шутливо нахмурился и погрозил им пальцем:

– Ах вы, мазурики.

– Так точно, мазурики, – улыбнулся Яблочков.

– Докладывай обстановку, – велел Крутилин, усаживаясь. – И стакан начальству налей.