Похитители рождества

– Что вы говорите… – покачал он головой.

– Слава Богу, что не я министр двора, – порадовался за себя обер-полицмейстер. – Вот кому не позавидуешь. И с императрицей вынужден ладить, и Долгорукой угождать. Конечно, у наших монархов и раньше случались сердечные привязанности. И бастарды, бывало, рождались. Но чтоб вторая семья… Так что, Иван Дмитриевич, будьте уверены, император будет к вам милостив…

– Раз так, хотелось бы избежать последствий развода. Ангелина моя под венец хочет …

– Увы, dura lex sed lex[1 - Закон суров, но это закон (лат.)]…

– Простите, ваше высокопревосходительство, греческий позабыл…

– То латынь: закон есть закон. Хоть и суров, ничего не попишешь[2 - Тогдашнее законодательство допускало расторжение брака а) когда один из супругов приговаривался к лишению всех прав состояния или ссылке в Сибирь; б) при безвестном отсутствии супруга; в) при неспособности одного из супругов к брачному сожитию, г) при доказанном прелюбодеянии. В последнем случае виновник развода лишался права повторного вступления в брак.]. Но вы не расстраивайтесь, Иван Дмитриевич. Если хорошенько вдуматься, в каждой неприятности прячется своя изюминка – когда вы и с Ангелиной захотите разойтись, достаточно будет выставить её за дверь.

Но покамест Крутилин с Гелей жили душа в душу. И лишь казенное жильё несколько омрачало счастье Ивана Дмитриевича. Поэтому и домой не спешил, хотел насладиться одиночеством.

Согласно штату, квартирные деньги начальнику сыскной полиции не полагались. Жильё ему предоставлялось натурой в том же здании Адмиралтейской части на Большой Морской, 24, где размещалось отделение. Однако здесь же содержались и преступники, которых ловил Иван Дмитриевич. Поэтому шесть лет назад, когда сыскная полиция только создавалась, Прасковья Матвеевна наотрез отказалась тут проживать. А вот Ангелина с радостью согласилась:

– Зато целый день будем вместе.

Вроде и удобно: позавтракал, поднялся по внутренней лесенке и уже в кабинете. А на разъездах какая экономия! Однако, если раньше семья и служба сосуществовали отдельно и дважды в день меж ними был перерыв на дорогу, то теперь у Ивана Дмитриевича они сплелись в единый клубок. Ангелина могла прийти в его кабинет в любое время – просто потому что соскучилась или «кухарка приготовила нечто сногсшибательное, тебе надо срочно попробовать, пока не остыло». Подчиненные также могли заявиться к Крутилину и днем, и ночью по любому пустяку. Да и в трактир по дороге домой теперь не заскочишь…

Из-за невозможности уединиться Иван Дмитриевич стал раздражителен и часто срывался то на сожительницу, то на подчиненных. Иногда даже коту попадало, хотя тот точно был невиновен – куда принесли, там и жил. Котолизатор считал сыскное продолжением квартиры и, научившись открывать двери, шастал целыми днями туда-сюда. И не только в кабинет к Крутилину. Мог и у Яблочкова на столе подремать, и к делопроизводителю «заглянуть». А уж когда заявлялся на допрос «кота»[3 - Подручный хипесницы – проститутки, обирающей клиентов.], веселье в сыскном было не унять.

Вот и сейчас Котолизатор (так его, конечно, никто не звал, именовали сокращенно Котом) пробрался в кабинет хозяина и запрыгнул на «Розыскную папку», которую Иван Дмитриевич, наслаждаясь редкими минутами одиночества, лениво разбирал.

– Не мешай, – попытался отодвинуть любимца Крутилин.

Кот недоуменно мяукнул: мол, раз я осчастливил тебя посещением, изволь погладить. Иван Дмитриевич со вздохом подчинился, а потом, бережно взяв Котолизатора под брюшко, переложил его на дальний край стола и снова принялся за папку.

Каждую неделю агенты должны были её просматривать и запоминать описания украденных вещей, чтобы при случае (в ломбарде, у тряпичников, на вещевых толкучках) суметь их опознать. Однако преступлений в городе случалось слишком много. По этой причине папка быстро распухала и агенты начинали роптать: мол, не то, что запомнить, пролистнуть не успевают. Поэтому Ивану Дмитриевичу приходилось периодически удалять из неё старые кражи. Так, так… Часы настольные красного дерева с бронзовой фигуркой обнаженной Нимфы, украдены перед Масленицей у помощника председателя этнографического отделения императорского географического общества господина Миллера. Сей ученый муж катался с семьей по Петровскому острову на оленях, а потом зазвал к себе домой их владельца – самоеда[4 - Тогдашнее общее название малочисленных народов Севера – ненцев, энцев, нганасан и.т.д.], чтобы зарисовать его одежду и внешность для статьи в иллюстрированном журнале. Но пока искал карандаши, дикарь схватил часы и был таков. По горячим следам агенты сыскной задержали с десяток самоедов, но опознать в них преступника ученый муж не смог. Видимо, потому что все они на одно лицо. За одиннадцать месяцев, прошедших с кражи, в ломбардах часы с Нимфой так и не появились. Наверно, тикают себе у самоеда в чуме. И их уже не вернешь. Потому их описание полетело в мусорное ведро.

Что у нас дальше? Пять икон в золотых окладах и большим количеством драгоценных привесов внутри каждой. Украдены полгода назад в церкви Рождества села Булатово Боровичского уезда Новгородской губернии. С какого, интересно, бодуна губернская полиция решила, что грабители прибыли к ним из столицы? И их иконы следует искать питерской сыскной?

«Ну почему? Почему все пытаются свалить с больной своей головы на мою здоровую?» – размышлял Крутилин. «Такое количество драгоценностей, попади оно в Петербург, непременно бы открылось – на привесы люди жертвуют самое дорогое, самое ценное, оттого сильно приметное. Часто ли встретишь нитку розового жемчуга? Или золотое кольцо с голубым бриллиантом в четыре карата, украшенное гравировкой «Любимой супруге на день ангела»? Нет, пусть губернские сыщики дальше ищут сами. В ведро!»

– Только не сегодня. У неё ведь тоже праздник, – воскликнула Геля.

Оказалось, что тихонько вошла вслед за котом и стояла позади Ивана Дмитриевича, читая вместе с ним бумаги.

– У кого праздник? – не понял Крутилин.

– У украденной иконы «Рождество Христово».

– Хорошо, пускай ещё полежит, – усмехнулся Иван Дмитриевич, доставая листок с описанием икон из ведра.

– И у нас с тобой тоже праздник, – напомнила Геля. – Надеюсь, помнишь?

– Как не помнить?

Ангелина обошла кресло, наклонилась к губам. Иван Дмитриевич нежно её поцеловал. Задрав юбки, любимая уселась ему на колени.

– Что ты делаешь? – испуганно спросил он.

– Что обычно, – игриво ответила Геля, расстегивая Крутилину штаны. – Надеюсь, не против? Здесь мы ещё ни разу…

– Но тут…

– Все давно ушли. А входную дверь с парадной лестницы я заперла. Ванечка, я так тебя люблю.

– А теперь давай наряжать елку, – предложила Ангелина, когда спустились к себе.

– Елку? Но я её не купил…

– Что? – повернулась Геля и, дурачась, сжала кулачки. – И подарок мне не купил?

– Подарок купил. А про елку не подумал.

– И правильно сделал. Иначе пришлось бы наряжать две. Потому что я сама о ней позаботилась. Дворник с час назад её принес и установил. Пойдем-ка в гостиную наряжать.

– Но для кого? У нас нет детей.

– А Рождество исключительно для детей? Я тоже хочу праздник. Хлопушек, игрушек, конфетти… Всю неделю до самого Нового Года будем зажигать на елке свечи, а потом сидеть и любоваться, вдыхая аромат хвои и смолы.

– Вдвоем?

– Если хочешь, можем чиновников твоих позвать. Накроем стол, устроим праздничный ужин.

– Идея хорошая, надо обдумать.

Первым делом на макушку водрузили «рождественскую звезду» из золотой бумаги, потом развесили вокруг нее картонных ангелов.

– А «бомбы» куда? – спросила Ангелина, слезая со стремянки.

– Что ещё за бомбы? – испугался Иван Дмитриевич.

Прасковья Матвеевна елку наряжала строго-лаконично: десяток кукол на разноцветных шерстяных нитках, пяток орешков, парочка бонбоньерок с конфетами:

– Радость должна от молитв проистекать, а не от баловства, – внушала она сыну Никитушке.

Геля же в бумажной лавке купца Чернохвостова накупила все без исключений рождественские украшения: шоколадные «бомбы» с сюрпризами внутри (брошками и колечками), хлопушки с конфетти, дюжину посеребренных грецких орехов, новогодние фигурки из стекла, гипса и фарфора. А в милютинских лавках приобрела огромную корзину с желтовато-зелеными мандаринами и ароматно-румяными крымскими яблоками, которые также решила повесить на елку.

– А крестовину давай обложим «рождественской ватой», – предложила она Крутилину. – Смотри, она обсыпана блестками и будет искриться, словно снег под фонарем.

– Хорошо, – согласился Иван Дмитриевич.

– К Никитушке когда поедешь?

– Завтра.

– И что подаришь?