С тобой. Только с тобой!

Музыка рвала душу, качели взлетали, надувая платье, сердце выпрыгивало наружу. Было страшно и радостно, приходилось бороться с желанием отпустить руки, потому, что внизу за ними наблюдала толпа зевак, наверняка им было видно трусики.

Трусики.

Да, в тот раз, когда они впервые… на ней было васильковое платье и сатиновые трусики в красный горошек. Витька их увидел. Лицо горело, стало пунцовым, она чуть не расплакалась от стыда и смущения.

Витька увидел её неожиданную и совсем нежеланную реакцию, замедлил движение лодочки качелей, остановил.

Потом они целовались.

Виктор был самым лучшим, самым любимым и дорогим человеком на свете. Его сильные руки прижимали так, что она таяла, как снежинка, исчезала, растворяясь в нём, чувствуя только его сладкие губы и волшебный вкус поцелуя, который возносил над землёй и парком.

Когда это было!

Когда.

Пятьдесят с лишним лет назад.

Целая вечность прошмыгнула незаметно, оставив лишь воспоминания, искажённые временем, взамен наградив за терпение и стойкость сединой да глубокими ущельями морщин, которые невозможно спрятать даже косметикой.

Оркестр начал играть “Амурские волны”.

У родителей был патефон и много пластинок. Она помнит, с каким восторгом слушали, одновременно танцуя и целуясь, когда Вертинский исполнял популярный тогда вальс “Грусть”, который возносила над обыденностью, заставлял сердце страдать и замирать от избытка счастья одновременно.

Виктор очаровал и пленил сразу. От тех дней почти не осталось следов. Несколько лет пролетели, словно в тумане, как наваждение, как морок, слившись воедино.

Кажется, она все эти годы была не в себе, потому, что ничего не ощущала, не видела вокруг, кроме его рук, губ и глаз.

– Ты не устала, Катенька? Давай присядем.

Парочка со стороны выглядела так трогательно, так мило. Старичок нежно подносил руку женщины к губам и целовал, поглядывая на спутницу лукаво. В его глазах искрилось счастье.

– Помнишь, Витя, как сжималось сердце, когда мы слушали марш Славянки?

– Помню. Только я тогда прижимал тебя, и думать мог только о тебе.

– Знаю. Я тоже была от тебя без ума. Мы были замечательной парой. А как мы танцевали! Я специально ходила в кружок бального танца.

– А меня мама научила.

– У тебя была самая лучшая мама на свете.

– Лукавишь, Катенька. Она тебя немного недолюбливала.

– И это я тоже знала. Но справилась. Позже мы стали почти подругами. Она так помогала, когда Костя и Лада были малютками.

– Давай куда-нибудь пересядем. Эта молодая парочка напротив, они так некрасиво себя ведут. Разве можно на глазах у всех… он же шарит у девчонки под юбкой, а та смеётся.

– Не суди строго, Витя. Мы тоже были молодые. Не за этим ли мы сюда явились, чтобы ещё раз вернуться в то время?

– Я никогда не позволял себе…

– Тогда это было не принято. Сейчас стало проще. Я разрешила тебе исследовать грудь уже после свадьбы, но и тогда испытывала неловкость. Помнишь, как я плакала, когда ты мне пытался доказать, что интим между мужем и женой, это нормально?

– Да, милая, ты долго сопротивлялась. Говорила, что это мерзко и пошло – бесцеремонно вторгаться в интимную сферу, уповала на мою комсомольскую сознательность. Интересно, откуда бы появились наши дети и внуки, если бы мне не удалось тебя уговорить.

– Это сейчас смешно, а тогда я обмирала от страха.

– Чудачка. Наверно за непосредственность и наивность я тебя и люблю.

– У тебя уже был к тому времени опыт.

– До сих пор ревнуешь? Я же тогда во всём откровенно признался. Люся была до тебя. Я же не предполагал, что встречу милую девочку Катеньку, что влюблюсь без оглядки в её колдовские  серые глада, в нежные пальчики и сладкие губки.

– И всё же. Не представляешь, как это больно, знать, что ты не первая, не единственная. Ладно, это осталось в далёком прошлом.

– Вот именно, Катенька, вот именно!

– Но это не снимает с тебя ответственность. Хоть сейчас согласись, что это тоже измена.

– Полно тебе, не о том думаешь.

– А о чём я, по-твоему, должна думать?

– О нас, конечно о нас, но о хорошем, добром. Да, наша жизнь была непростой, да мы наделали массу ошибок, допустили произойти миллиону милых и не очень приятных глупостей. Да, нам есть о чём сожалеть и грустить, но согласись, мы были счастливы.

– Не спорю. Однако сквозь вуаль романтических пейзажей, навеваемых романтическими мелодиями, пробиваются нотки горечи. Это реальность, пусть не очень приятная, но роковые ошибки тоже наша с тобой жизнь.

– Забудь о плохом. У тебя что, драматическое настроение?

– В некоторой степени. Нельзя не замечать очевидное. Ты неоднократно давал поводы для недоверия и ревности.

– Преувеличиваешь, Катенька. Меня не в чем было упрекнуть.

– А Регина. Ещё скажи, что она стала приятной неожиданностью.

– Не будем о грустном. Что ты ворчишь, как старуха.

– Я и есть старуха. Ты не заметил?

– Даже не собираюсь замечать. Ты всё так же прекрасна.

– Докажи.

– Но как!

– Обыкновенно, как тогда.

– Целоваться, на глазах у всех? Катенька, я тебя не узнаю. И потом, я женат.