На краю Ойкумены. Цикл «На земле и в небесах». Книга вторая

Вопрос простой, я его себе задавал тысячу раз. И ответил сразу:

– Любимая тема. Звездолёты, иные миры, будущее и…

Мастер легко рассмеялся, от синеватой зубной эмали отразился серебряный луч. И с улыбкой спросил:

– И ты, конечно, до деталей разработал конструкцию своих звездолётов, проработал нюансы тех миров, в которые попадут экипажи? Размеры планет, сила тяжести, состав воздуха и почвы – всё учёл?

Я – в который раз? – растерялся. И неуверенно ответил:

– Но это прерогатива Глобулы. Моя задача наметить канву, определить сюжет, рамки…

– В таком случае кто автор твоих романов – ты или Глобула? Разве она человек и может претендовать на авторство? Кто автор, Лерий?

Повтор вопроса привёл в замешательство. Детали физические, химические, психические и… Да фэны о них и не думают. Их интерес – соитие с инопланетянкой после кровавого побоища. Но это не научная фантастика, Мастер прав! Лем сам разработал детали мыслящего океана, не все в романе показал, но достоверность обеспечил. В его время Глобулой и не пахло. А мои замыслы оживляют несколько неразумных цифровых программ. Да, действительно, кто автор?

Мастер по-актёрски повёл рукой, и стена за ним открыла книжные стеллажи. Сотни бумажных книг! Я вгляделся в буквы на корешках. О-о… Пособия по физике, биологии, космологии, хромодинамике, литературоведению… И ещё, и ещё…

– Моя личная библиотека. Каждая страница каждой книги несёт на себе отпечаток моих пальцев и сознания. На почти каждой мои карандашные пометки.

Я похолодел. Мастер не признаёт Глобулы? Не может быть! Без неё всё равно не обойтись. Хотя – Лем ведь обходился! Пусть фэны его не любят, не знают, и никогда не откроют, но он – из Мастеров. Мне захотелось вернуться в детство и немножко изменить его. Чтобы рядом оказалась вот такая своя библиотека.

Мастер бережно провёл рукой по корешкам. И сказал:

– Здесь – истинная магия. Вот так, претендент и номинант! В этих книгах – жизнь, закодированная не только в буквах, но и в формулах. Тех формулах, которые описывают течение крови в твоих жилах и движение нервных импульсов в твоей голове. И взаимодействие галактик в масштабе Вселенной.

Болото моё обрело ещё одно имя – невежество. Мастер снял с полки толстый том.

– Вот, словарь твоего родного языка. Знаешь, сколько здесь слов? Пятьсот тысяч. А каков твой запас? Не отвечай, будет стыдно. Думаю, не более четырёх тысяч. Больше тебе нельзя, фэны не поймут. Ведь так?

Но не только же в этом причина элитарности книг Мастеров, сказал я себе, продолжая напряжённо слушать.

– Ты, Лерий, стараешься писать теми же фразами, какими обмениваешься с фэнами в клабах. Коротенькими, удобными, легко усвояемыми. Чем проще, тем лучше. Но это – не литературный язык. А ведь любая цивилизация держится на нём. Не на слэнгах кумиров фэн-клабов. У тебя есть скрытый словарный запас, который позволяет понимать научную фантастику. А у твоих фэнов его нет. Человек разумный использует весь лексикон. Во всяком случае, старается.

Он замолчал, а мне на самом деле стало стыдно. Выходит, барахтаюсь я не только в личном, но в общенародном болоте. Вместе с коллегами по перу и той же Глобулой. Мастер, как и Красс, открывает мне очевидное. Они оба существуют в ином измерении. Десять процентов! Всего? Или целых? Итак, чтобы стать автором научной фантастики, надо превратиться в Мастера. То есть вырваться из болота большинства и влезть на островок, занимаемый меньшинством.

Нет, задачка неподъёмная! Буду я изучать эти книги до края дней и не достигну жизненности, которой требует Жюри. И что, возвращаться в протухший реализм фантамагии? В сочинение безжизненных миров, не имеющих права на бытие? Я с тоской обвёл взором комнату. Взгляд задержался на проёме открытой двери в кабинет Мастера. Там зажглась лампа, и к столу протянулась жёлтая тёплая полоса. Нет, Метод не может скрываться в одном только наборе знаний по всем наукам! Даже превратившись в Глобулу, я не стану Мастером. В чём же Метод? Или на него понадобится ещё одна жизнь? Не вяжется. Не клеится… Путает меня седой! Вон как хитро сощурился…

– Скажи, Лерий, ты заметил, что один запах воспринимается разными людьми по-разному? И одним человеком в разных состояниях тоже? Если в твоего героя нацелено жало мегаскорпиона, он будет мечтать о любви или жареном цыплёнке? Даже если ничего не ел неделю?

Нет, не путает… Верно! Почему я не задумывался о таких простых вещах? А ведь они относятся не только к запахам! Миллиард оттенков! Глобуле они до неонки, до тиристора. Как и мне до сего дня. Ну почему я такой тупой?!

Мастер понял и эту мою мысль, с сочувствием посмотрел. И протянул полный стакан лимонада. Я выпил до дна не отрываясь, не ощутив вкуса. В комнате мерцает цветной туман, будто я вернулся в бар «Для тебя». Неужели друг детства Красс тоже из Мастеров? И встретился не случайно?

Поставил стакан на дерево стола, задев стакан Мастера. Раздался приглушённый звон. Настоящее стекло? Или даже хрусталь? Как в сказке. Нет, это мой пластиковый искусственный мир – дурной нескончаемый вымысел. А здесь – преддверие настоящего бытия, в которое у меня нет пропуска. Визитка от Красса – всего лишь шанс. Мне не преодолеть границу. Седой между тем продолжал атаковать, не учитывая моё разочарование в себе.

– А во всех мирах, Лерий, даже если они ирреальные или гипотетические, правит Единый Закон. И в этом – правда жизни. Неправда – в отрицании Единого Закона.

Ну вот… К чему погружение в глубинные, непроверяемые причинные дебри? Роман, пусть и научно-фантастический, – не религиозная проповедь. Да и не до проповедей народу. Главное – статус, проблемы самоудовлетворённости. Глаза Мастера-телепата посинели, голос отвердел:

– Да, времена… Редкий стремится к истине. Нам не хватает людей. Кадров, как говорили в прошлом. Людей с мозгами, интеллектом, чистыми эмоциями. Ты и твои братья по цеху, вы работаете против Мастеров. И – небезуспешно. Мы сдаём долю процента за долей. Жюри вынужденно действовать подпольно, как революционная ячейка.

Он вернулся к книжным полкам, выбрал том, раскрыл на закладке и сказал:

– Вот, послушай…

«Научная фантастика – самый важный жанр нашего времени! Она – главный поток в литературе».

– Ну, кто это сказал?

Я только поморгал в ответ. Он ответил на свой вопрос, укоризненно покачав головой:

– Рэй Брэдбери, один из Мастеров Прошлого. Ты с ним знаком? О-о… Тебе не нравится мир, в котором живёшь. Ты на пределе. И потому рвёшься в вещественную сказку. Пытаешься её сочинить. Но – не готов. Потому и пришёл за Методом. За волшебной палочкой.

Впитывая тяжкие слова, я подумал о том, как изменить интерьер квартиры. Деваться-то некуда! Пропитать жилище индивидуальностью? Заведу даму сердца, будем беседовать о кредитах-рейтингах. Иногда буду вспоминать о встрече с седым Мастером. Где-то я читал о том, что он говорит. О «фантастическом реализме». И о схватке Буквы и Духа в творчестве. Я не каменный атеист, хоть и не прихожанин. Елей и свечи – из той же надоевшей магии. А Метод откуда? Зачем я здесь? Но выслушать-то надо…

– …научная фантастика – продвижение по грани знаемого и незнаемого. Знаемое – его всё-таки надо знать. Иначе где грань? Вот и получается у тебя некая муть, населённая кикиморами да лешими.

Я возмутился. Обстановка в зелёно-назидательных тонах начала раздражать. И возбуждённо спросил:

– Какая ещё граница? Линия? Плоскость? Не слишком ли примитивно?

– Вот! – Мастер приблизился к столу, – У нас во всём примитив! Максимум трёхмерность, и то лишь в действии, в экшне.

– Я догадываюсь, о чём вы… Нематериальные основы материи. Включить в текст область недоступной реальности. Но куда уж мне – я не Брэдбери и не…

Он не дал мне закончить фразу. И продолжил, переняв моё возбуждение:

– Так, вот видишь – внутренний запрет. В тебе их столько! Вот и пишешь о том, чего не ведаешь. Как можно знать то, чего нет в природе? Твои монстры существуют только в твоей голове. Из неё ты переселяешь их в головы фэнов и потом удивляешься, почему общение с ними тебя не удовлетворяет. Зачем ты каждый месяц посещаешь фэн-клабы? Ведь основное общение с миром идёт через Глобулу. Даже если вы оказываетесь в одной комнате, беседуете через мирового посредника. Не потому ли ты один?

Стало грустно – прав он. И в целом, и по мелочам. Но всё же кое-что надо уточнить:

– Но… Как только я начинаю говорить о том, о чём думаю, меня перестают понимать. Не получается диалога. Вы правы, дело в языке. В лексиконе. Меня заколебали коротенькие вопросы-ответы, разбавленные междометиями. Согласен, такие, как я, секвестрируют изначальный дар речи. И она капсулируется, делается ненужной. Люди разошлись с человеческим языком. В мои тексты Глобула добавляет специфический колорит. А взамен удаляет всё, что усложняет восприятие и понимание. И я соглашаюсь.

Мастер выслушал внимательно, слегка наклонился ко мне и сказал шёпотом:

– Открою маленькую тайну… Мастера работают пером на бумаге. И загружают готовую работу в Глобулу. Уточнить, откорректировать… Да, они сами всё делают, не Глобула, она лишь оформляет и предлагает визуализацию. Мастеру нельзя навязать чужие видение и стиль.

Ничего себе! Перо и бумага! Архаика… Но я ведь и не пробовал. Это ж сколько надо помнить! И понимать! Вся эта библиотека… Наверняка есть способы ускоренного усвоения инфы. Как же рождается очарование, живущее между строк у Мастеров? Невидимое, но такое необходимое. Дух, скрытый за буквой… И я спросил:

– Жюри занято и сохранением наследия древних?

– О-о… У Жюри столько задач! – Мастер говорил в полный голос, – Есть и такая: не дать кануть в Лету тем авторам, которые в прошлые времена не смогли пробиться к читателю-зрителю-слушателю.

В голове моей что-то щёлкнуло. Так вот почему звучали вчера Крис Ри, симфония, женское контральто! Мастер говорил о том, о чём я никогда не думал.

– Да, Лерий, мир наш жив благодаря таким авторам, которые работают не по простейшим алгоритмам. Но вернёмся к смыслу твоего визита. Тебя волнуют иные миры, безрезультатность поиска внеземных цивилизаций. И ты хочешь писать на эту тему. Причём писать по-настоящему. Так?

Я кивнул. Очарование комнаты вернулось, тайна ароматом мяты вторгалась в душу. И следующие слова Мастера проникли точно туда: