Пляски сумасшедших снов

– Каждый за свою.

– А ты конкретно?

– Это знает КИОП.

– То есть ты не знаешь?

– Мне лучше этого не знать!

Обернувшись к друзьям, Малкин растерянно провел пальцами по голому животу и пробормотал:

– Сумасшествие.

– Не думаю! – взяв парня за локоть, шепнула Сашка. – У него наверняка есть ответы на твои вопросы, но он не знает нас, чтобы откровенничать. Спроси что-нибудь полегче.

Кивнув, Ванька мгновение подумал, прежде чем спросить у Иста:

– Почему на меченых такая потрепанная одежда?

– Потому что мы – меченые, – был ответ.

– Но ведь в городе магазины с конструкторами-молекуляторами. Могут выдать новую одежду! – сказал Малкин.

– Нам запрещено появляться среди людей других видов и уровней. К тому же у меченых нет номеров дисфирега, а без номеров мы никуда не вхожи! – пояснил Ист.

– Погоди, погоди, я что-то не пойму! – остановил парень. – Выходит, меченые – это не люди.

– Высшее общественное устройство – это гелекратия! – Ист вздернул кверху подбородок, как будто изрек величайшую истину человечества, истину, которой гордился и которая давала ему право как одержимому возносить ее. – Здесь все расставлено по своим местам. На нашем месте меченых правилами не запрещается жить. И мы делаем это с огромным удовольствием!

– Иначе говоря, вам разрешается, – перефразировал Малкин, раздражаясь оттого, что беседа приобретает характер переливания из пустого в порожнее. Но с другой стороны, он с друзьями посмотрел то, что хотели показать в этом переулке Алуни и Илата. Услышал немало для первого раза – второй раз вряд ли понадобится. Есть ли смысл вникать более глубоко в проблемы меченых, да и вообще в проблемы других в этом анклаве? Вряд ли. Если, конечно, их компанию, очутившуюся в анклаве невесть как, не затянет в какой-нибудь круговорот событий, который станет опасным для жизни, из коего придется выбираться с трудом. Не хотелось бы, чтоб их непредвиденное присутствие в анклаве стало началом такого круговорота. Здесь у них сейчас одна проблема, а именно: понять, почему и зачем они оказались в анклаве, и найти выход из него. По всей видимости, непростая задача. Ванька посмотрел на лица толпы. Глядя на них, ему показалось странным утверждение Иста об удовольствии, с каким меченые якобы здесь жили. На лицах этого удовольствия он не увидел, незаметно было даже маломальской радости. И все-таки у парня сорвалось с языка: – Вы правда довольны тут? – Хотя по сути можно было не спрашивать. Чем здесь можно довольствоваться? Впрочем, возможно, он не прав: вероятно, в анклаве удовольствие имеет свои особенности.

В ответ на его вопрос толпа всколыхнулась, по ней прошел шум, как шуршание листвы на деревьях во время ветра. Не раздалось ни одного голоса, но множество взглядов впилось в парня, они заставляли его читать отклик на вопрос в их глазах. Глаза разные, но веселых не было. Их выражения далеки от тех оживленных, которые мелькали за пределами переулка. Молчание висело в воздухе тяжелым грузом. И оно говорило само за себя. Но вдруг из глубины толпы плеснул нерешительный фальцет:

– Спроси, Ист!

Но Ист просто смотрел на Ваньку и ни о чем не спрашивал. Тогда Малкин подтолкнул его:

– Тебя просят, Ист! Спроси, о чем просят!

Лицо Иста помрачнело.

– Что тебя останавливает, Ист? – снова подтолкнул Ванька.

И снова Ист ни о чем не спросил. Но и из толпы никто больше не подал голоса. А за спиной у Малкина пошевелился Раппопет, тихо выдохнул так, чтобы слышал только приятель:

– Заканчивай, Ванька. Долго задерживаться здесь не следует.

«Пожалуй, Андрюха прав», – скользнуло в голове у Малкина. Нормального разговора не получалось, да, собственно, ожидать его не приходилось. С его точки зрения, меченые вели себя довольно странно. Хотя вряд ли стоило их осуждать за это. Друзьям удалось услышать лишь часть правил, по которым меченые жили, но ведь наверняка были и другие. А уходить действительно пора.

– Прощай, Ист! Жаль, что не поговорили нормально! – сказал Ванька.

– Ты перепутал переулок, – отозвался Ист.

– Я не выбирал, – произнес парень.

– Я сожалею, – бросил Ист.

– Вряд ли, Ист, – усомнился Малкин. – Чтобы сожалеть, надо сначала узнать. А ты отказался.

– Не сожалей и ты, Ванька, – посоветовал Ист.

– Хорошо, хоть запомнил мое имя, – усмехнулся парень.

– Не уверен, что это хорошо, – пробормотал Ист.

Друзья Малкина в этот момент наблюдали за поведением толпы меченых. Она разноголосо загудела. Это гудение показывало общий разнополярный настрой присутствующих. Кого-то, видимо, устраивало, что встреча с чужаками быстро завершилась. У этой части толпы, наверно, были свои причины страшиться такого общения. Можно было предположить, что они довольствовались своей жизнью и двумя руками держались за нее. Но какая-то часть оравы хотела бы продолжения, чтобы услышать нечто новое, что было любопытно для нее. Что именно было любопытно, сказать никто из друзей Малкина не решился бы точно так же, как не решился бы сказать, чем вообще жили и дышали меченые. Но имелось и другое количество молчаливых участников, кто, возможно, хотел бы изменений в своем плачевном существовании, но это пряталось внутри них за семью замками, которые они никому не открывали и вряд ли когда-то смогут открыть. И хоть все обреталось в области догадок, однако предположения наводили на мысль, что не так однозначна не только масса меченых, но и всех живущих в анклаве. После слов Иста Малкин развернулся лицом к выходу из переулка, этим показав приятелям, что здесь им больше делать нечего. Группа друзей двинулась к улице. Ванька шел позади и чувствовал на себе тяжелый взгляд Иста. Ощущение такое, будто он тащил на своих плечах огромный мешок с булыжниками.

О чем думал в эти минуты Ист, никто не ведал. Возможно, раскаивался, что согласился на встречу. Возможно, казнился, что не задал вопросы, которые от него требовали из толпы. Возможно, сожалел, что отвечал на вопросы. Его губы плотно сжаты. Брови насуплены. Лоб перерезан жесткими морщинами. Он поднял вверх обе руки и резко опустил, посылая сигнал толпе, чтобы та расходилась. Часть толпы быстро начала рассасываться. Другая делала это без особого желания, не получив удовлетворения от встречи. Хмуро из-под бровей бросала досадливые взгляды на Иста, ибо он не оправдал их ожиданий. В угрюмых глазах третьих стоял невысказанный вопрос: зачем их сорвали с мест и вывели в переулок? Чтобы показать непонятно кого? Они не смотрели на Иста, с ним все было ясно – они глядели внутрь себя, там искали единственный правильный ответ. И он заключался в том, что все остается по-прежнему, но в этом ничего хорошего нет. Эта часть толпы оживилась самой последней и начала разбредаться вяло, раздраженно. Только Ист остался посреди переулка, стоял даже после того, как Ванька с друзьями перешагнули черту переулка и влились в уличный поток. Их уже не было видно, но Ист не двигался, поскольку спиной ощущал, что позади не все меченые скрылись за домами.

Лишь когда переулок опустел, когда последний меченый шагнул за угол, Ист сомкнул веки, собирая в кулак мысли, судорожно развернулся, опустил голову, сделал тяжелый шаг. Кто его хорошо знал, те обратили внимание, как этот шаг для него труден. Ведь Ист тоже чего-то хотел от этой встречи. Возможно, у него не было своих правил, как у нездешнего Ваньки, но мысли, безусловно, сидели в голове. И не исключено, что эти мысли слепили какую-то свою канву. Только он не высказывался, ибо старался уложиться в фабулу гелециональных правил так, чтобы никто не обратил внимания, что есть досадные нестыковки, потому что страшился таких нестыковок. Между тем вряд ли бы толпа меченых выделила Иста, если бы не видела в нем особенных черт, вычленяющих его из общей массы. Переулок был пуст. Зеркало дороги отражало солнечные лучи. Тень Иста в этот миг казалась чуждой здесь.

4

Неподалеку от перекрестка, на улице, где царило оживление, Малкина с друзьями дожидались Илата и Алуни. Когда группа приблизилась, женщины ни о чем не спросили. Они выполнили свою функцию экскурсоводов, проводили в переулок, а дальше пускай друзья впечатлениями делятся между собой. Их это мало интересовало. Женщины в открытую отделяли себя от встречи чужаков с мечеными. Хоть гелециональные правила не нарушены, но кто знает: а вдруг уже внесены новые поправки к ним? Илата грустно улыбалась, держала за плечи мальчика, смирно стоявшего рядом, слишком серьезного для своих лет. Алуни передергивала плечами, когда кто-нибудь из прохожих задевал ее, суетливо отступала то в одну, то в другую сторону.

– А теперь, если вы еще не устали, – сказала Илата, посмотрев на Сашку, которая подошла первой, – мы проводим вас в Музей истории видов, чтобы вы знали, какие великие открытия сделаны геленаукой.

– Истории видов? – переспросила Сашка, вскинув брови.

– Именно, – подтвердила женщина.

– Это, наверно, что-то связанное с Дарвином, – предположила Катюха, остановившись возле Сашки и вопросительно смотря на Илату.

– Дарвином? – в свою очередь переспросила Алуни.

– Ну да, – вклинилась в разговор Карюха. – Был такой ученый, Чарлз Дарвин. Он разработал теорию эволюции, написал книжки о происхождении человека.

Отрицательно покрутив головой, отбросив пальцами кудряшки со лба, Алуни глянула на Илату и уверенно, с некоторой нервозностью, с писком в голосе произнесла:

– Не знаю!

– Успокойся, Алуни, – урезонила Илата, – не надо так напрягаться. Они неместные. У них, может быть, был такой ученый. У нас такого не было.

– Как не было? – изумилась Катюха. – Его же весь мир признал!

– Возможно, за пределами нашего анклава его признали, – не возражала Илата. – Но наша геленаука нигде не упоминает о таком ученом.

– Ну и дела! – пробормотал Володька, переступая босыми ногами по плитке тротуара.