Мутанты. Окаянные 90-е

– Вот так! – хвастливо выкрикнул Семён и, упав на табурет, налил себе водки. Очень уж много сил отняли у него ожидание невозвратимой потери, и ни с чем несравнимая, пронзительная радость оттого, что всё обошлось.

Пытаясь выдавить смешок, Витёк торопливо пошарил в кармашке рубахи, потом в брюках, наконец, оглядел пол вокруг себя.

– Фокус! – упрямо сказал он, тоже присаживаясь за стол.

– Фо-о-кус… – пьяно кривя губы, передразнил его Семён. – Сколько тебе, дураку, втолковывать – неразменный он, мой, и никуда от меня не денется, понятно?

Витёк помотал головой, пытаясь прогнать пьяную пелену, туманившую глаза, пожевал пластинку сыра, покосившись на Семёна. Тот ничего не замечал, черпал из банки кабачковую икру, и был счастлив безмерно.

И тут, неожиданно для самого себя, Витёк поверил в ЭТО, поверил счастью Семёна, поверил окончательно и бесповоротно.

«Ну почему так? Почему не мне? Да что за жизнь такая, сучья… – тоскливо подумал он, – даже Сёмке, заморышу детдомовскому, и тому повезло! Сидит вон, пьёт, жрёт… Заживё-ё-м… Как же! Знаем мы вас, богатеев новоявленных…»

Мысли Витька путались, шарахались то в одну, то в другую сторону, но главное направление держали цепко: богатей Сёмка заговоренный стольник зажулил, кровососина, а ему, Витьку, – дулю без масла, и дорога по-прежнему старая – помойки…

Семён будто услышал его мысли, обтёр рукой рот, сказал твёрдо:

– Мы, Витёк, по мусорникам теперь шарить не будем. Хорош! Завтра прошвырнёмся, деньжат наменяем. Другая жизнь начнётся… весёлая…

Помолчали.

Каждый о своём думал.

Без слов допили оставшуюся водку.

В вагончике висела темень; Витёк приоткрыл железную дверцу печки-буржуйки, пошурудил внутри загнутой арматуриной, заменявшей им кочергу. Угли вспыхнули малиново, осветив угрюмое лицо Витька.

Семён лежал на продавленной кровати, закинув руки за голову. Хмель лишь слегка кружил его; Семён улыбался.

Было слышно, как Витёк укладывается в своём углу; он долго бормотал что-то себе под нос, потом затих.

– Знаешь, Витёк, – тихо сказал в темноту Семён, – я сегодня в жбане леща нашёл. Вяленого… Хороший лещара! Только после всего… ну, словом, выбросил я его… Хватит объедки жрать. Хватит. Теперь всё хорошо будет… Я знаю.

Ответа он не дождался, полежал ещё немного, слушая привычное потрескивание поленьев, потом, повернувшись лицом к дощатой стене, сразу же заснул.

Семён проснулся, словно от толчка, будто бросили его в холодную воду, резко открыл глаза, сел, опустив ноги на пол.

В вагончике было довольно светло. Пыльная взвесь лениво кружилась в солнечном тоннеле, протянувшемся от окна до некрашеных половиц, тихо оседая, и плавным хороводом поднимаясь вновь.

Странно – ничего не снилось Семёну этой ночью, и голова не болела, и руки не заходились противной мелкой трясучкой, словно не пил он вчера самопальную водку с дружком своим закадычным.

Кстати, а где же дружок?

Семён оглядел небольшую комнату, стол с остатками вчерашнего пира. Сразу бросилось в глаза нечто непонятное, а именно – отсутствие почти всего, купленного вчера Семёном. Лишь пустые стаканы, нарезанное сало, да куски раскиданного по выцветшей клеёнке хлеба.

Холодея от внезапной догадки, он перевёл взгляд в Витькин угол. Не было рюкзака Витька, не было большой челночной сумки, не было пакетов с фотографиями полуголых красавиц, так любовно выбранных Семёном.

Много чего не хватало в вагончике, и у Семёна вдруг даже глаз задёргался – ушёл Витёк, смылся, паскуда… И, наверняка, его, Семёна, заговоренный стольник спёр!

Семён вскочил, быстро обшарил карманы брюк, подбежал к бушлату – пусто… Нет сторублёвки! И на столе нет… И на кровати…

«Так… спокойней, спокойней…» – уговаривал он себя, в спешке зашнуровывая ботинки. – «Судя по поднятой столбом пыли, ушёл Витёк недавно… Подождём, подождём… Никуда он не денется. Ах ты, инженер задрипанный! Просто деньги – ладно, куда ни шло, но ЭТОТ стольник…»

Семён оделся, закурил, принялся вымерять нервными шагами пространство выстуженной за ночь комнаты.

«Нехорошо ты сделал, Витёк… – наливался он злостью, – нехорошо…»

Семён с хрустом сжал кулак и ударил по столу. Стаканы, столкнувшись, жалобно звякнули.

«А я же тебя, падлу, хотел с собой… Чтобы вместе мы… по совести… Ладно… спокойней, спокойней…»

Докурив сигарету до самого фильтра, Семён тщательно растёр окурок ботинком, постоял немного, собираясь с духом, полез нерешительно по карманам.

Во внутреннем кармане, в бушлате… Точно! Через секунду Семён отплясывал гопака, то целуя сторублёвку, то прижимая её к груди.

– Что, Витюля, съел?! – злорадно выкрикнул он, дико тараща глаза. – Ишь ты, ворюга драный! Не проходят со мной номера такие, на-ка, выкуси!

Семён в азарте соорудил кукиш, стал тыкать им в разные стороны, и внезапно остановился, уставившись в немытое стекло окошка.

Представилось Семёну, в самых ярких красках в мозгу вспыхнуло – подходит Витёк к ларьку, важно переговорив с Зинкой, лезет в карман… затем в другой… и тупо моргает выпученными глазищами на ехидно молчащую продавщицу.

Семён, углядев такую приятную для себя композицию, захохотал, согнулся, лупя себя ладонями по коленям, повалился на кровать.

– Вот это да! – давясь от истерического смеха, стонал он, – Витёк разбогател! Заверните весь ларёк, пожалуйста! Ой, не могу… Разжился деньжатами…

Семён посмеялся ещё немного, полежал, успокаиваясь.

«Фу-ух…, насмешил, зараза… Ладно, раз такая картина нарисовалась, значит, так оно и есть. Значит, Витёк скоро сюда примчится – ясен перец! И выходит, теперь ему, Семёну, исчезнуть надо. Разошлись их пути-дорожки, разбежались в разные стороны. Не успокоится на этом Витёк, к гадалке не ходи, не успокоится! Ну и хрен с тобой, инженеришка, я с такой бумажкой заветной и сам не пропаду!»

Семён встал, покидал немногие оставшиеся вещи в свой старый, видавший виды, чемоданчик, накинул бушлат и выскочил из вагончика.

Дверь нарочно открытой оставил, пускай помёрзнет дружок бывший, мозги свои пропитые проветрит, ему полезно.

Ласковый желток утреннего солнца успел не только растопить осевший за ночь сахаристый иней, но и подсушил немного длинную просёлочную улицу.

Лениво перебрёхивались собаки.

Пушистая кошка, гревшаяся на крыше одной из веранд, проводила Семёна внимательным взглядом суженых глаз. Что-то явно не понравилось ей в этом человеке, прижав уши и зашипев, она белой молнией исчезла между сараями.

Семён шёл быстрым шагом, не обращая внимания на собачий лай, помахивал лёгким чемоданчиком. Дойдя до ближайшего переулка, свернул влево, встал за большой морщинистый ствол, раскинувшего голые ветви, дуба, затаился, прикуривая сигарету.

Ждать пришлось недолго. Из-за дерева хорошо было видно, как прошмыгнул, торопясь, распаренный от бега Витёк, держа в одной руке рюкзак, в другой – сумку свою увесистую.

– Давай, давай… – сплюнул вслед ему Семён. – Надеюсь, больше не увидимся!

Он подхватил чемоданчик и, путая следы, дальними проулками, выбрался в город. Семён твёрдо знал, что он будет делать в этот день. Впервые в его жизни появилась какая-то цель, наполнилось смыслом само его существование. Судьба раскинулась перед ним чистым тетрадным листом, и Семён решил отныне писать на нём сам, без подсказчиков. Набело…

Он готов был использовать шанс, выпавший ему, и пожалуй, впервые в жизни не чувствовал себя одиноким, наконец-то у него появился верный товарищ, который не предаст и не бросит, а наоборот – спасёт, поможет выбраться из ямы, в которой он барахтался последние годы.