Добролёт

– Тебе платят? – поинтересовался я.

– Поначалу платили, а потом, сам знаешь, даже на предприятиях перестали платить. Я сам себе плачу?. У меня ещё двое парней работают. Одного из них я поймал, когда он в кладовку залез, ему железо и металлолом понадобился. Ну, я с ним провёл беседу. – Савин помахал кулаком. – И взял к себе на работу. Чем я зарабатываю? В основном ремонтирую машины. Всё, что сделано руками людей, когда-нибудь выходит из строя, ломается. Но у меня опыт какой ни есть был. Какие-то связи с коллегами остались. Я заказываю им детали, они мне попутным транспортом отправляют. Вон посмотри, сколько в очереди машин. Со всех деревень пригоняют. Есть старые, ещё с советских времён. Правда, с запчастями беда. Здесь в посёлке сервиса нет, а ехать в город накладно.

– Откуда у тебя трактор? – спросил я.

– Этот? Да я нашёл его брошенным в лесу. Почти всё растащили: шланги, бачки, сиделки. Хорошо ещё, что движок не сожгли. Я всё восстановил, нашёл прицеп, приладил, да ещё смастерил для него деревянную тележку. Людям дрова, цемент, песок, брёвна – всё вожу. Зимой скребком дороги пробиваю, чтоб машины прошли, снег убираю. Кое-кто просит землю вспахать. Все эти мотоблоки – ими только в носу ковыряться. А здесь залил дизельное топливо – и попёр по дороге. Просьб – отбоя нет! Ну и всякие громоздкие вещи: холодильники, диваны, комоды… По ягоды и грибы на нём ездим. Проходимость у трактора не то что у «ауди», везде пролезет!

– Потом отремонтировал одну машину, другую. И тут началось! Сервиса здесь нет, а тех, кто бы работал с иномарками, и подавно. Денег я принципиально не беру. Ну, привезут кто рыбку, кто кусок сохатины, кто орех, кто что – натуральный обмен. Но не всем это оказалось по душе. Мне прямо сказали, что я занимаюсь незаконной предпринимательской деятельностью. Ну я пошёл в администрацию, мне всё оформили честь по чести. А потом меня избрали местным депутатом. Так просто за горло меня теперь не возьмёшь. Я и сам кому угодно рот заткну! Работаю и получаю за свою работу, но уже на законном основании. Не успел домой доехать, мне звонок, мол, мы готовы предоставить крышу. Я спросил, кто это – вы?

– Доброжелатели! Да видал я в гробу этих доброжелателей! Потом строители, пожарники приехали – все ли нормы соблюдены. Ну, естественно, просьбы и поборы, мол, посмотри мою машину, привези кирпич, песок, цемент. А когда я впервые на аэродроме сделал на своём аэроплане несколько полётов, то начали приезжать друзья со своими самоделками. «Посмотри, облетай, научи летать». В понедельник ко мне должен подъехать ещё один. Но и здесь начались проблемы, подметные письма, мол, нарушаю закон. Построить самолёт можно, но летать на нём на законных основаниях практически невозможно. Одно получение пилотского свидетельства связано с огромными затратами времени и финансов. Нужен ежегодный техосмотр, оплата налога, не говоря уже о том, что своё детище надо где-то содержать и откуда-то взлетать. Здесь уже мне начали угрожать по-настоящему. Особенно не давало покоя лётное поле. Мол, использую его в личных целях. И что по закону я не имею права поднимать аппарат тяжелее воздуха от земли. А мы завтра возьмём и поднимемся… Ты готов?

– Посмотрим, – неопределенно ответил я.

– Надо же опробовать новую леталку, – улыбнулся Савин. – Дай бог нам хорошей погоды! Тут нашёлся один умник, из наших бывших. У него в областной администрации свой человек нашёлся. Ты его должен знать.

– Торонов, – спросил я.

– Точно, он! Откуда ты догадался? Неужели Ксюха сказала?

– Я с ним летал.

– Да-а-а! – удивленно протянул Савин. – Редкий, я скажу тебе, экземпляр!.. А вот мы и приехали! – сказал он, заехав в огороженный высоким забором из хороших досок двор. – Давайте будем разгружаться. – Ксенину «ауди» он попросил загнать под широкий навес, где под брезентом стоял, как он сам сказал, его новый летательный аппарат. – Хочешь взглянуть? – предложил Савин и сдёрнул брезентовый чехол.

На меня глядел серебристый, почти игрушечный самолётик, сделанный из тонких титановых листов, которые, как он сказал, привезли ему прямо с авиационного завода.

– Всё остальное, – он провёл рукой по гладкому крылу, – я кроил, склеил, сшил по чертежам сам. Двухместный. Всё есть, приборная доска, можно управлять с переднего и заднего сиденья. Я хочу предложить его для полётов на поиски лесных пожаров. Каждый год тайга горит, летают Ил-76-е. Кто посчитал, во сколько это обходится государству! Но я точно знаю, что стоимость часа полёта на вертолёте обходится в двадцать раз дороже, чем на Ан-2.

– Красивая игрушка, – сказала Ксения, выглянув откуда-то из-за спины. Похожа на хищную летучую мышь. И ты хочешь меня на ней прокатить? Ни за что!

– Ничего! Днем увидишь – и сама попросишься, – засмеялся Савин.

В знакомой мне бывшей пилотской гостинице было тепло и сухо, топилась печь и что-то, булькая, варилось в кастрюлях. По всему, Сергей ждал нас, на столе, в огромной вазе, для Ксении стоял огромный букет астр. Ксения занесла свои сухо потрескивающие пластмассовые коробки с едой.

– Да у меня всё есть, – прогудел Савин. – Это всё равно что в Тулу ехать со своим самоваром. Всё, что здесь есть, всё из тайги, реки и моего маленького огорода. Самогонка чистенькая, тройного перегона с кедровыми орешками.

Ксения принялась помогать накрывать Савину стол. Через несколько минут стол был накрыт. Было тихо, и где-то под окном дал о себе знать сверчок.

– Ну что? Выпьем за встречу! Но пить без тоста – это уже пьянка. А мы здесь собрались в полном составе экипажа, чтобы провести послеполётный разбор, подвести некоторые итоги. Есть командир, второй пилот. И что особенно приятно, с нами настоящая стюардесса! Для меня это большая честь – видеть здесь вас почти на краю ойкумены. Вот я ей предлагаю переехать ко мне. Посмотри: холодильник «Атлант», туалет тёплый, электрическая плита, душ, баня, даже отдельный, персональный самолёт.

– Да уж больно далеко до работы ехать, у нас на дорогу ушло полдня.

– Буду возить на самолёте, – пошутил Савин.

– Ну, если ещё построишь здесь Большой театр, – улыбнулась Ксения.

– Большой здесь не нужен, и даже Малый, – отрезал Савин. – А вот театр одного актера – извольте! А если серьёзно, то я хочу построить церковь в честь Ильи-пророка…

Неожиданно Ксения захлопала в ладоши:

– Серёжа! Ты обещал, что, когда приеду, ты споешь песню.

– А это мы могём, – засмеялся Савин. – Только кочевник, степь и небо я не потяну. – Он достал из шкафа гармонь, попробовал что-то и, глядя Ксении прямо в глаза, запел:

Из-за вас, моя черешня,
Ссорюсь я с приятелем.
До чего же климат здешний
На любовь влиятелен…

– Нет, нет, куплеты Курочкина мы споём потом. Ты обещал спеть про бабочку!

– Про бабочку? Хорошо! Песня на слова Константина Скворцова!

На горячем ветру,
У земли на краю
Села бабочка вдруг
На ладонь, на мою…

И сидит, не дыша,
Мир собой заслоня, —
Это чья-то душа
Отыскала меня.

Торопись, мотылёк!
Скоро дождь, скоро снег.
Этот тёплый денёк —
Твой единственный век.

Не вершится ничто
На миру просто так.
Это, видно, Господь
Посылает мне знак…

…Вот и падает снег
На поля, не спеша…
Пусть недолог наш век,
Но бессмертна душа…

Полетать нам не довелось. К утру пошел снег, тихий, пушистый, точно кто-то невидимый решил укрыть уже готовую к зиме землю и начал теребить из нависших над тайгой облаков невесомый пух. Савин все же уговорил нас сходить к нему в баню, все у него было сделано добротно, из осиновых досок, с полотенцами, фетровыми шляпами и шапками, махровыми халатами и даже белыми гостиничными тапочками. И конечно же, с заготовленными впрок березовыми вениками. Сидели, говорили, даже пытались петь и смотрели на падающий снег. Затем снова шли в парную, он от души хлестал нас вениками и вновь пили квас из заготовленного ещё летом березового сока. А Ксению Савин угощал брусничным соком, и она улыбаясь говорила, что ещё никогда не пила такого вкусного и сладкого кваса. А на другой день ранним утром по скользкой и заснеженной дороге мы с ней тронулись в обратный путь.

Через неделю, вернувшись в Москву, из сообщений по телевизору я узнал, что в Тутуре разбился самодельный самолёт. Оба пилота погибли. Через какое-то время позвонила Ксения и со слезами в голосе сообщила, что на инструкторском месте был Савин.

Удав заглотил, но на этот раз не выпустил его.

Любка

Тело заплывчато, а память забывчива. Восстановить или заново пережить свою жизнь невозможно. Но сегодня, мысленно заглядывая и перебирая своё прошлое, я ловлю себя на том, что пытаюсь пройтись по когда-то хоженным тропинкам, и, потянув на себя дверную ручку, с почти забытым, но знакомым скрипом войти в дедовский дом и увидеть, как, прислонившись к заборке на стуле со спицами в руках, сидит баба Мотя и вяжет шерстяные носки, а рядом на табуретке в своей видавшей виды железнодорожной фуражке сидит дед, в руках у него балалайка, в губах торчит смятая, потухшая «беломорина», и он наяривает «Подгорную». А посреди комнаты, как на сцене, размахивая над головой платком, приплясывает соседская Любка и тонким звонким голоском подпевает:

Ты, Подгорна, ты, Подгорна,