Мое дело. Наше дело. Общее дело

– Пару дней назад. Один полицейский мне позвонил и сказал, что я должна готовиться к не телефонному разговору. Они говорили, что если я… то Питер… Что это значит?

– Они хотят денег, пытаются тебя запугать. Сволочи… Я поеду и помогу твоему сыну. В молодости я был правозащитником. Оставайся здесь.

Подъезжая к полицейскому участку, инстинкты Дойла заработали на полную мощность – ему резко захотелось развернуться и уехать обратно домой. Но Питер сейчас там внутри и ему нужна помощь. Что же с ним будет, а потом и с его матерью? Дойл и думать не хотел об этом…

Он подошёл к железной, бронированной двери полицейского участка и сказал, что пришел к своему родственнику, которого обвинили в избиении. Никаким родственником Питер ему не был. Дойл прошел внутрь и почувствовал себя в логове врага. Некоторые офицеры косо глядели на него и точно не считали за равного себе человека… И Дойла все больше пугала неотвязная мысль о том, что вот-вот в нем узнают преступника и убийцу Грязного Том, Мертвого и его подружки-наркоманки. Однако на здешнем фоне, Дойл чувствовал себя невинной овечкой; он и вправду был ни в чем не виноват, он лишь устроил самосуд, благодаря которому на улицах стало меньше наркотиков, а значит меньше мертвых молодых людей, которые в последнее время все чаще захлёбываются в собственной рвоте от передозировки. Но виновен Дойл все же был – он лишил значимой «кормушки» многих «коррумпированных полицейских», которые переживают только за свой кошелек, и ни за что не простят Дойлу его вызывающего поступка…

– Мужчина вам куда? Может я вам смогу помочь? – сказал один из полицейских встретившись на лестнице с Дойлом.

– Мне нужен Питер Мюллер. Его задержали пару дней назад. Я его адвокат.

Полицейский улыбнулся и ответил:

– А, вы к бойцу пришли. Да паренёк ещё тот. Прям боец! Избил старика ваш Питер. Он как раз сейчас на допросе, сто-двенадцатый кабинет. Он там, проходите они почти закончили, вас впустят, как раз поговорите. Может так сказать – решите его проблему на месте. А то в тюрьме ему точно не понравится…

Дойл поднялся по лестнице и прошел вдоль коридора. За стеклом нужного кабинета Дойл увидел Питера, от которого казалось, остались только уставшие, темные глазки; на против него сидели допрашивающий полицейский и мерзкий азиатский дедушка, с крайне довольной физиономией – это тот самый грабитель, который вынес из дома Питера шкатулку его матери.

Дойл не стал стучать по двери, он чуть ли не вломился, когда увидел, как Питер хнычет и пожимает плечами.

– Вы кто мужчина? – спросил полицейский и встал.

Азиатский дедушка ещё сильнее прищурился, да так, что глаз его было не видать, затем он провел пальцами по своим влажным усам и слегка дернулся, увидев крупнотелого Дойла с крайне решительным выражением лица. Азиатский дедушка, эмигрировал в этот город еще в далекой молодости, он прибыл сюда из страны «404», где люди променяли величие на джинсы и еду быстрого приготовления.

– Я правозащитник этого молодого человека. Со мной связалась его мать. По закону я обязан присутствовать здесь! – сказал Дойл.

Питер повернул голову к Дойлу и в его глазах сверкнула надежда.

– По закону… Да вы правы! – говорил полицейский. – Странно. Паренёк не говорил ни про какого такого защитника, и честно говоря, я их давно не видел, будто повымирали все… Ну ладно. В общем ваш клиент… Как ваше имя?

– Дойл Грант.

– Ваш клиент Дойл, избил нашего нового почтальона, посчитав его за вора. Вот все побои. Медэкспертиза, так сказать. И еще есть факт кражи!

Дойл взял протянутый ему листок и начал читать.

– Сломанная челюсть. Трещины в рёбрах… Это вы почтальон? (Дойл посмотрел на мерзкого дедушку, и мерзкий дедушка мерзко кивнул). А как же вы сидите здесь? Если у вас такие травмы? Я не вижу ничего на вашем лице, ни одного синяка. Я чувствую только перегар, и я не думаю, что это от полицейского или от моего клиента так разит.

– Он поломать мне ребра. Один зуб выбить! Гадкий подонка, – мерзкий азиатский дедушка возмутился.

– Хотите решить вопрос по-мужски? А, защитник? Хотите помочь своему бойцу? Ему грозит пять лет тюрьмы! Такой молодой и хрупкий кролик не протянет на китче даже неделю… – сказал полицейский и точно оборотень нахмурил брови.

Мерзкий дедушка тоже нахмурил брови, словно он на поводке, и должен делать все, что повелит хозяин.

– Сколько? – сказал Дойл и со значением посмотрел на полицейского.

Полицейский написал на бумаге цифру, которая особо Дойла не впечатлила. В его набитом деньгами Грязного Тома кошельке, как раз было столько, сколько этим двоим нужно…

Дойл вытащил деньги и положил под стопку бумаг.

– Можете идти. И прошу вас молодой человек больше не занимайтесь подобными вещами. Старших бить нельзя! – сказал полицейский и как только Дойл и Питер вышли из кабинета, он хихикая начал пересчитывать полученные деньги, отвешивая расистские шутки в сторону азиатского дедушки, с которым они работают в паре не первый год…

Дойл и Питер вышли на улицу и тут же, словно за ними вот-вот погонятся, сели в машину и уехали. У Дойла было странное ощущение, словно вот-вот его вежливо попросят вернуться обратно, где будет сидеть ещё один мерзкий азиатский дедушка, который гневно будет тыкать пальцами в Дойла обвиняя его в том, что якобы, Дойл когда-то в далёкой молодости сбил его на дороге и поломал ему позвоночник.

Питер плакал и безостановочно благодарил Дойла.

– Господин Дойл я не знаю, как вас отблагодарить. Скажите, что сделать – и я обязательно сделаю! – говорил Питер. – Я его не избивал. Я увидел, как он вылез из окна дома, после чего я подбежал к нему и несколько раз пнул под зад. Затем забрал мамину шкатулку и вернулся домой, затем я позвонил в полицию. Никто не приехал. Полиция приехала только утром и как выяснилось, они приехали за мной…

– Все хорошо Питер. Ты все правильно сделал, ты защищал свой дом и свою мать. Завтра вернётся Мария, и я хочу переехать из этого города, если смогу… Подумай об этом, может поедешь с нами. Начнем новую жизнь вместе.

– Что значит «если смогу», господин Дойл?

***

(Самое важное)

Дойл рано утром стоял на окраине города и ждал дочку, которая вот-вот должна вернуться от тети. Переживая за Марию Дойл настоял на том, чтобы лично ее встретить и сопроводить до дома. После встречи с Виктором паранойя лишила Дойла сна; ему и так было не легко заснуть, ну а теперь он слегка в бреду засыпал только под утро, а проснувшись не мог притронуться к еде.

Такси остановилось, Мария поблагодарила шафера и направилась на встречу к отцу; Дойл крепко обнял ее и поцеловал.

Он не знал, как сказать Марии, про ювелирный, окна которого были разбиты, а все витрины с украшениями опустошены. Этим утром Дойл вошёл внутрь салона и обнаружил что вынесли даже старые стулья из гардеробной, и что его салон теперь приют для бездомных животных. Единственное, что Дойл забрал, это название ювелирного. Он разместил табличку «София» на крыше машины. И навсегда прощаясь с этим местом он поехал домой, где думал о том, как вежливо сказать Марии о переезде.

Мария сидела в машине отца, молча слушала радио и через минуту заговорила:

– Так хочется вернуться к работе, отец. Такое ощущение, что тетя нарочно хотела меня откормить, чтобы я растолстела и стала похожа на нее. Шучу. Она завела собачку, маленького мопса. Это я ей посоветовала. Живёт одна – с ума сойти можно. Ну а ты? Как в целом? Ты не высыпаешься? Такие круги под глазами, словно на спор решил прочитать толстую книжку за ночь…

– Что? – говорил Дойл, останавливаясь на светофоре. – Я? Конечно высыпаюсь милая. Не надо сравнивать. Ты хоть знаешь сколько мне лет? Помнишь старика своей тети? Вот я уже его пережил.

– Помню. Жуткий тип. Страшно пил. Но ты ведь совсем не пьешь… Ты чего-то боишься отец? Мне не по себе… таким я тебя в последний раз видела, когда мама умерла.

– Знаешь, я думал о переезде. Нам надо уехать от сюда, я слышал в Ноут-Вуде хорошее место. Недавно познакомился с одним полицейским оттуда, приятный человек. Я много денег накопил за эти годы, хватит работать, пора отдыхать. В Ноут-Вуде ты можешь заняться любым делом, каким только пожелаешь. Будешь разводить мопсов если захочешь.

– Тебе и вправду хватит работать. Мое дело – это наш ювелирный. Тебя ведь столько всего здесь связывает. Вы с мамой открыли ювелирный. И теперь ты хочешь его продать? Извини я не могу вот так вот взять и переехать, здесь все мои друзья!

Дойл ожидал, что уже совсем скоро Мария разревется и устроит истерику, однако она задумчиво смотрела в полуоткрытое окно и холодный ветер щекотал ей лицо. А Дойл все не решался сказать ей, что ювелирного по сути уже нет. За это можно поблагодарить Эндрю Киля, который исполнил приказ босса и ограбил ювелирный.

Проезжая высокие дома, Мария будто бы согласилась с отцом и старалась сдерживать себя и не спорить с ним. Мария чувствовала, что у ее отца большие проблемы, и она искренне хотела ему помочь. Конечно Дойл не собирался ей рассказывать во что влип. И неожиданное желание быстро переехать от сюда, он умело скрывал под усталой улыбкой; якобы его не вынуждают уезжать, а он сам этого хочет.

Спустя 20 минут Дойл остановился и вместе с дочкой вышел из машины.

– Мария, пожалуйста, послушай меня! – говорил Дойл. – Мы должны переехать. Я не могу всего тебе рассказать. У меня появились враги. Я переживаю за тебя.

После того как Мария услышала слово «враги» у нее накатились слезы.

– Что за враги? Хорошо, если это так важно, давай переедем, – испуганно ответила Мария и обняла отца.

– Сегодня же! Иди в дом, собирай вещи, – добавил Дойл и был безумно рад, что не пришлось обманом перевозить Марию в другой город, как он планировал в случае ее отказа.

Он развернул машину, открыл багажник и направился в дом, в который уже зашла Мария.