–Смотрите, Хотч! – Произнес Хемингуэй совсем другое, прервав их литературный спор. – Смотрите на вход. Видите? Это идет она! Узнаете ее?
–Кого?– Спросил, ничего не понимающий, Хотчнер. – Что вы имеете в виду?
–Ее… Извините меня.
Хемингуэй встал со стула и пошел навстречу Адриане. Он обнял ее посредине зала, на глазах любопытствующих зевак, распивающих вино и пиво, и знающих, что рядом с ними сидит и пьет Хемингуэй. Шум прекратился, не было слышно звона бокалов – бар замер.
«Они сжимали друг друга так, что кажется, крепче уже нельзя было, и он целовал ее крепко и бережно, и она тоже целовала его и руками ощупывала его плечи».
–Папа, ты? – Сказала она. – Ты снова приехал?
–Снова, моя девочка. Я тебя жду.
–Я торопилась…
На них все глядели восхищенными глазами. Хотчнер до сих пор не мог понять происходящее, и смотрел на них, раскрыв от удивления рот. Это тот ли Хемингуэй, умеющий скрывать свои чувства за внешней бравадой? А, впрочем, Хемингуэй всегда Хемингуэй. Его никогда не поймешь.
Хемингуэй приподнял Адриану, продолжая тесно прижимать ее к своей груди. Поцеловал еще раз и только затем осторожно поставил ее на пол.
–Сумасшедший! Что ты делаешь? На нас смотрят.
–Пусть смотрят. Пусть радуются вместе с нами.
Они сели за столик. Предусмотрительный официант, раньше других очнувшийся от происшедшей сцены встречи, молча поставил на столик еще один фужер с вином. Бар снова наполнился звоном бокалов и сдержанным шумом. Предстояло увиденное запить, и сразу же обсудить. Все с одобрением смотрели на Хемингуэя. Когда еще представится случай увидеть такое?
–Хотч! Знакомьтесь. Адриана. Моя путеводная звезда… – С шуткой сказал он и глубоко вздохнул.
Хотчнер привстал со стула и склонил голову перед Адрианой.
–А это сотрудник «Космополитена» и писатель, Арон Хотчнер. – Коротко представился он своего собеседника.
Хотчнер не сводил взгляда с Адрианы. Ему казалось, что он действительно где-то ее раньше видел. Недаром Хемингуэй спрашивал его: «Узнаете ее?» Но где?
–Сними берет, дочка. Я хочу видеть твои волосы.– Попросил Хемингуэй девушку.
Адриана сняла берет, и тряхнула головой. Черные, волнистые волосы рассыпались по ее плечам, и прикрыли высокий лоб и скулы. На их фоне менее смуглым казалось ее лицо, только более четко выделялись полные губы и большие, по–итальянски, горячие глаза. Цыганское колдовство ее волос завораживало Хемингуэя. Но, пожалуй, не только его, но и всех, кто продолжал глядеть на них.
Хемингуэй, как и всегда раньше, осторожно притронулся к ее голове и провел пальцами по ее волосам до плеч.
–Ты не изменилась. Ты осталась прежней. Как девять месяцев назад. – Скорее прошептал, чем проговорил он.
–И ты, тоже Папа, такой же, как и восемь месяцев назад. – Поправила она его во времени. – Даже так же, как в последний раз, пьяный.
Про себя, Адриана отметила, что Папа еще более поседел за это время и немного обрюзг. Но она с радостью смотрела в его открытое лицо, излучавшее любовь и нежность.
–В последний раз, дочка, расставаясь, мы, кажется, не выпили ни рюмки…
–Я тебя, Папа, в последний раз запомнила пьяным…
И тут до Хотчнера дошло, где он раньше видел Адриану. И ключ к разгадке подсказал Хемингуэй, назвавший Адриану «дочка». Он ее не видел раньше, он о ней узнал несколько месяцев тому назад, прочитав на Кубе первые главы еще не вышедшего романа. Да! Это, несомненно, Рената. Все в ней до улыбки и волос списано с Адрианы. Так, выходит, это не вымышленный образ? Он имеет конкретное отношение к жизни Хемингуэя! И сколько же требуется времени, чтобы найти нужный образ, имеющий непосредственное отношение к тебе? Его Хемингуэй искал десять лет и, наконец, нашел. Что ж, он всегда в своих произведениях шел от жизни. Жизнь, своей любовью, догнала его в Венеции.
И Хотчнер понял, что на сегодняшнем бале любви, он лишний. Пора уходить, не мешать влюбленным. Литературный разговор закончился, наступило время реализации художественных замыслов писателя. Да, эта девочка, судя по ее выражению блестящих глаз, могла быть влюблена в писателя. Но опытный в любовных передрягах Хемингуэй?.. И Хотчнер огорченно подумал, что мало еще его знает. А читал все его произведения. Неужели не понял их глубины?
–Извините, Хем. – Обратился он к писателю. – Мне надо привести свои бумаги в порядок и созвониться по поводу рабочих встреч. Я не должен забывать о своем журнале, даже в гостеприимной Венеции. С вашего позволения, я вас оставлю. Извините, еще раз. – Это Хотчнер обратился к Адриане, но та молчала.
–Да, Хотч. Посмотрите Венецию сами. Без моей или еще чьей-то подсказки. Так вы ее почувствуете намного лучше и глубже. Венеция любит и понимает уединение человека. Этот город может дать страдающему новую душу и обязательно свою, умиротворенную. Это город-врач, излечивающий душу и мозг человека.
–Спасибо за совет. Пойду лечиться. – Улыбнулся Хотчнер. – До свидания Хем. До свидания, Рената. – Попрощался он с ними и пошел к выходу.
–Почему он назвал меня Ренатой? Ошибся? – Спросила Адриана.
–Нет. Тебя невозможно спутать ни с кем. Он назвал тебя правильно и скоро ты об этом узнаешь и весь мир. Лучше расскажи мне, как ты жила без меня?
Адриана взглянула в глаза Хемингуэя, и увидела в них преданность влюбленного человека. А когда он уезжал из весенней Венеции, она видела его пьяный, равнодушный взгляд, бездумно скользнувший по зашторенным окнам этого бара. Как ей тогда было обидно. До слез! И ей захотелось высказать свою обиду Хемингуэю. Она, не отвечая на вопрос, произнесла:
–Я тебя видела в последний раз пьяным. Но ты меня тогда, Папа, не заметил.
–Не может такого быть? Ты для меня не песчинка, которую я не мог бы заметить. Ты для меня море, глядя в которое я не вижу никого, кроме тебя. Его я не могу обойти, только могу переплыть. Так что ты имеешь в виду, дочка?
Адриана, после его слов заколебалась, напоминать или нет, его прошлогодний отъезд из Венеции. Но по его вопрошающим глазам поняла, что он добьется от нее ответа, и сказала:
–Когда ты уезжал из Венеции, то я тебя провожала.
Синие глаза Хемингуэя потемнели. Он положил свою ладонь на ее руку в перчатке.
–Я знал, что ты должна меня проводить. Ждал тебя. Но почему тебя не увидел? Почему ты не подошла? Где ты была?
–Я была здесь, в баре и видела, как тебя с мисс Мэри провожали на террасе. Из-за провожающих я не могла к тебе выйти. Но я стояла вон у того окна. – Адриана пальцем показала на окно. – И видела, как тронулся автомобиль, с Джанфранко за рулем. Ты выглядывал из окна, глядел на меня, но не замечал. Неужели, не почувствовал меня, моего взгляда?
–Вспоминаю. Я почувствовал, что ты находишься где-то здесь. Но мне мешали сосредоточиться. Да и пьян был. Прости меня, девочка, я действительно виноват.
Хемингуэй склонил голову к столу и поцеловал руку Адрианы, не поднимая ее.
–Прости. – Повторил он, отнимая губ от перчатки.
–Не проси прощения. Ты ничего плохого не сделал. Мы же договорились, что я не приду на прощальный ужин. Но я, такая дура, не выдержала и захотела посмотреть на тебя в последний раз. Боялась, что больше тебя не увижу. Хотела запомнить на всю жизнь свою первую любовь. Мне тогда было так обидно и больно. Прости меня, что я нарушила нашу договоренность.
Хемингуэй крепко сжал ее узкую руку в своей ладони так, что Адриане стало больно, и она попросила.
–Больно, Папа! Отпусти?
Хемингуэй разжал свою ладонь и снова погладил ее руку.
–Пусть та боль, уйдет с болью в руке, которую я тебе сейчас причинил. Пусть останется радость встречи.
И Хемингуэй неожиданно почувствовал боль, а не радость. У него даже кольнуло в сердце от безысходной боли всего происходящего, но он уверенно закончил так, чтобы не заметила его расстроенных чувств Адриана.
–Давай считать, что мы с тобой никогда не расставались.