Москва и ее Сестры

– Греческие враки. Геля, боль продолжается, пока ею наслаждаешься. А ты еще и чувствуешь себя виноватой.

Она угадывает. Нет, она точно знает и бьет без промаха. Она будто слышит мысли и говорит:

– Геля, я не хочу тебя мучить. И еще. Совет и всех Сестер беспокоит твой метод лечения кровью. Видишь ли, он потихоньку распространяется на других и шипы уже встречают на тропах Нимфы, Музы и Хранительницы.

– Это не я! Это Тень требует платы!

– Да не требует она ничего! Геля, ты болью пытаешься искупить несуществующую вину перед Иваном. Ты не могла его спасти. Его смерть предрешена задолго до рождения. Совет пытался предотвратить вашу любовь, но мы оказались бессильны.

Вспоминаю командировки, мамино нежелание знакомиться и бабушкин взгляд при прощании тем ноябрьским вечером. Хочу проснуться, ты удерживаешь меня.

– Геля, не убегай. Дослушай.

Ба начинает традиционную официальную формулу обращения Совета к Сестре:

– Ягеллона, внучка моя, Сестра моя, Совет…

Внутри все сжимается. Они забирают тебя, лишают меня памяти. От ярости закипаю. Ты сдерживаешь меня и говоришь:

– Нет, забияка! Ты ошибаешься.

– Ягеллона, внучка моя, Сестра моя, Совет разрешает тебе проститься с мужем и избавляет от мнимой вины. Взамен ты поможешь одной Сестре и трем людям. Призыва и Меток не будет.

Бабушка почему-то бьет деревянным молотком по столу, как судья. Пока все погружается во тьму, я вижу твое лицо. Живое. Любимое.

Стук продолжается. Кто-то колотит в дверь кабинета.

7

Где я так надралась?! Нет, показалось. Пытаюсь разлепить глаза. В щелочку вижу собственный темный кабинет. Подо мной неудобный диван. Тело затекло. Ничего, это работа. Сейчас, еще секунду. Все. Открываю глаза. Настин голос за дверью.

– Илона Игоревна, уже шесть.

– Входи.

Звуки, как репейник, царапают горло. Неприятные, они похожи на шипение змеи. Других нет. Что за бред снился? Сергей Петрович, ты, бабушка, чай. Они в этом Совете совсем разум потеряли? Медленно сажусь. Настя приоткрывает дверь, внутрь падает неяркий свет из холла. Она театральным шепотом спрашивает:

– Илона Игоревна, можно? Я не одна, со мной Андрей Николаевич.

Каркаю простуженной вороной:

– Входите уже.

– А вы…

– Не раздевалась. Не стойте. Верхний свет не включайте, только лампу на столе. Глазам больно.

Насте отчего-то неловко.

– Я пойду в отделение, – она говорит и убегает.

Наверное, решила, что мы со Смирновым старые любовники и мечтаем о встрече. Смешно. Хотя после утреннего спектакля многие так могли подумать. Стукнула закрывающаяся дверь. Нарочито громкие шаги.

– Вставай, Спящая красавица. Чай в постель заказывала?

– Смирнов, иди к черту.

– Я пошел.

Чувствую запах напитка с травами. Никак Леня расщедрился.

– Кружку на столе оставь.

– Вылезай. Уже шесть.

– Может, выйдешь?

– Я чего-то не видел?

Сажусь. Костюм на мне. Глаза закрываются. Собираю волосы. Ты дуешь мне на шею. Ежусь от холода. Стоп! Ты? Сзади раздается довольный смешок. Андрей его не видит. Все нормально. Совет устраивает представление для одного зрителя. Ладно.

Глаза окончательно открываются. Мужская рука держит прямо перед носом кружку с дымящимся чаем. Запах сладковатый, неожиданный среди зимы. Липа. Нет, не время для прогулок в прошлом. У меня Мальчик там. Бежать. Смотреть.

– Лон, не напрягайся, все нормально. Выпей чаю с сахаром. Михалыч поделился.

За кружкой все расплывается. Неприятно. Непонятно. То ли возраст, то ли глаза устали. По паспорту сорок два стукнуло. Бред.

Ползу в туалет. Спасибо администрации, душ могу принять.

– Андрюха, не жди.

– Ну уж нет. Возвращайся, мне поручили тебя накормить. Я там принес, – он машет в сторону стола.

Андрей не знает, что меня сутки тошнит после работы. Только пить могу. Как же шатает. Не завалиться бы.

– Лон, все хорошо?

– Ага. Когда поплохеет, услышишь.

Пусть сидит. Дверь плотно закрываю. Знаю, он не зайдет. Так, для порядка. Подхожу к зеркалу и пугаюсь.

На меня смотрит растрепанное страшилище с налитыми кровью глазами. Сколько раз обещала себе поставить увлажнитель воздуха. Хотя бы мокрое полотенце на батарею положила. Не положено, но очень уж сухо.

– Не знаю, кто ты, но я тебя нарисую, – обращаюсь к себе самой.

– Чего? – тут же раздается из-за двери.

Хм, Смирнов бдит, волнуется. Пустячок, а приятно. Умываюсь. Расчесываю темные волосы. Сегодня без мелкого беса, влажность невысокая. Седины нет, лет через пятнадцать появится. Глаза уставшие, обожаю красное с зеленым. Где-то у меня капли были. Ага, вот, нашла. Раз, два, свет не так режет. Теперь крем. Отлично, морщины вокруг глаз почти незаметны. На косметику сил нет. Хотя можно румяна наложить. Уже лучше. Хорошо, меня коллеги в Тени не видели. Горящие зеленые фонари «очей» и прекрасное до жути древнее изваяние.