Взлёт и падение. Книга первая. На высоте

– М-муромцев, – ответил тот.

– А свидетельство у вас имеется?

«Отлетался! – мелькнуло в мозгу у Лёвки. – Сейчас пытать начнут. Значит, командир меня под танки бросил».

Дрожащей рукой он достал свидетельство и протянул Поливанову. Но его неожиданно перехватил заместитель министра, погоны которого были все в сплошных широких лыках. Открыл, посмотрел фото и штампы.

– Третий год работаешь, пилот? Как работается?

– Работается хорошо, – ответил Лёва, думая про себя: «Мягко стелет, сейчас экзекуцию начнёт».

– А что же ты так побледнел, Муромцев? Начальства испугался? Ты же лётчик.

– Испугался, – согласился он. – Всё как-то неожиданно.

– Ничего, бывает. Докладывай тогда обстановку, раз командир тебя старшим тут оставил.

– Командир улетел, начальник штаба – заболел, а мне приказано только на телефонные звонки отвечать, – обретая уверенность, ответил Лёва. – А больше я ничего не знаю.

– Что-то сегодня все начальники штабов болеют, – улыбнулся заместитель министра.

– Они же все пенсионеры, – пояснил один из сопровождающих, – бывшие лётчики. Службу чётко знают. На проверяющих у них аллергия.

– Да кто ж их любит, проверяющих. Я вот тоже не люблю. Но приходится терпеть.

Все засмеялись, а Заболотный сказал.

– Ну, вас-то уже и проверять некому.

– Ещё как есть кому, – возразил председатель комиссии и посмотрел в потолок. – Есть кому.

– Понятно, – закивал Заболотный и тоже задрал голову в потолок.

Председатель оглядел многочисленные графики, потрогал запылённый вымпел с надписью «Победитель социалистического соревнования» и окинул взором помещение. Из мебели в эскадрилье стояло несколько обшарпанных старых канцелярских столов и времён Куликовской битвы шкаф без дверок, набитый бумагами. Разглядывая график, замминистра опёрся на один из столов. Стол немедленно завалился в правый крен и дал дифферент на корму, так как у него давно не было четвёртой ножки. От неожиданности высокий чин пошатнулся и опёрся на соседний стол. К счастью у того с ножками было всё в порядке. Край накренившегося стола ударил заместителю министра по ступне, и он слегка поморщился. Заболотный поморщился ещё больше, словно стол ударил по его ноге. Лёва снова побледнел.

– Вы бы хоть мебель обновили, – резко проговорил председатель комиссии, восстановив равновесие. – Здесь же лётные кадры куются, а не такелажников готовят. И везде, во всех эскадрильях такая мебель. У вас что же, лётная служба по остаточному принципу финансируется? – повернулся он к Заболотному.

В Аэрофлот этот человек пришёл из военной авиации недавно в звании генерала и часто, переодевшись в гражданскую одежду, летал по предприятиям, знакомясь, таким образом, с обстановкой. Ходили слухи, что за разгильдяйство и недисциплинированность в нескольких портах он уволил не одного человека. Особенно это коснулось отдела перевозок, где давно забыли, что значит улыбнуться клиенту и вежливо ему ответить. С первого вопроса они просто не обращали на него внимания. Со второго презрительно поднимали взор – кто ещё такой? – и тут же отворачивались. С третьего – кончалось терпение – могли так далеко послать, куда не летали ни советские, ни иностранные самолёты. Если конечно клиент не протягивал паспорт с определённой суммой денег. Билетов нет – это был самый вежливый в то время ответ. Служебным же пассажирам, имеющим билеты с открытой датой, говорили, что на ближайшие рейсы мест нет. Когда оказывалось, что эти пассажиры – министерские, места находились. Виновные плакали, пытались доказывать, что произошла ошибка, просили их извинить. Замминистра, человек военный, в ошибки не верил. И правильно делал. И увольнял прямо тут же, как говорят, не отходя от кассы.

Он ещё раз прошёлся по комнате и остановился напротив Муромцева.

– Ну, что тебе хорошо работается – я уверен. Мне тоже в таком возрасте хорошо работалось. Но не всё же у вас тут хорошо. Рассказывай, какие есть проблемы? Быть может, жалобы есть, пожелания?

Лёвка по неопытности своей едва не брякнул, что есть и жалобы и пожелания. Слышал он – судачат старые летчики – о дурных приказах, о море ненужных бумаг. Даже по его, Лёвкиному представлению, многие документы нужно отменить, как тормозящие производственный процесс. Например, излишество бумаг на АХР. Это он на себе испытал. Ведь вторые пилоты на химии не лётчики – бухгалтеры. Их так и зовут. Зачем они в кабине сидят – непонятно. Им даже запрещено пилотировать над полем. А как учиться этому? Как опыта набираться?

Это он и хотел высказать высокому начальству, но вспомнил наказ Бека: ничего не знаю. Повернув голову в сторону Заболотного, встретил его угрожающий взгляд: попробуй, скажи – долго не пролетаешь.

– Я ничего не знаю, – промямлил Лёва, – а жалоб нет. Всё хорошо.

– Так уж и всё? – улыбался замминистра. – Не верю. У меня вот и то не всё хорошо.

– Может, и у вас не всё хорошо, – вдруг улыбнувшись, с намёком сказал Лёва, – но оттого, что я скажу о недостатках, они не перестанут быть таковыми.

– Ого! – не то угрожающе, не то удивлённо пропел Поливанов и многозначительно посмотрел на Заболотного.

– Откуда же у молодого человека такое мнение? – махнул председатель Поливанову, приказывая молчать.

– Из наблюдений нашей действительности.

– Тебе ещё рано делать выводы э-м… Муренцов, – не выдержал Заболотный, угрожающе глядя на Лёвку. – Надо выполнять, что приказывают, а не рассуждать.

– А я всё выполняю, – сказал Лёва, – только иногда не знаю зачем? А фамилия моя Муромцев, она легко запоминается.

Замминистра вдруг рассмеялся, а Заболотный покраснел.

– Всё-таки хотелось бы услышать, какие недостатки видят в отрасли рядовые пилоты? Говорите, Муромцев, не стесняйтесь. Для этого мы сюда и прилетели.

Лёвка буквально шкурой ощутил на себе взгляд Заболотного и с тоской подумал, что уж теперь-то ему точно не видеть левого командирского сидения. Из правого бы не вытурили.

– Извините меня, но я не хочу говорить, – немного подумав, ответил он. – Потому что всё равно ничего не изменится.

Замминистра присел на стул и с интересом посмотрел на Лёву. Ему нравился этот парень, чем-то напоминающий его самого в молодости.

– Сколько вам лет, Муромцев?

– Двадцать два.

– Двадцать два, – задумчиво проговорил бывший военный генерал. – На становление хорошего лётчика нужно лет пять – шесть. Значит, будет тебе 27-28 лет. По авиационным меркам не так уж много.

– Кто сильно чего-то хочет, может добиться и раньше, – возразил Лёва и сам испугался такой дерзости.

– Да ты просто вундеркинд! – не выдержал Поливанов.

– Да нет, просто мне нравится летать.

– Но не нравятся некоторые порядки в отрасли, – докончил председатель. – Вот незадача-то! Кому нравятся порядки – не любит летать, кто любит летать – не нравятся порядки. Извечная проблема.

Он встал со стула, расстегнул пиджак, сунул руки в карманы брюк, прошёлся по комнате, остановился у окна и с минуту молча смотрел на улицу. Все присутствующие молчали.

– Ну что же, – повернулся он от окна, – раз тут нет хозяина – и нам делать нечего. Пойдёмте, товарищи. А мебель вы всё же замените.

– Непременно заменим, – заверил Заболотный.

Мебель так и не заменили.

– А вам, Муромцев, желаю не терять принципиальности и здоровья до лет преклонных.

И председатель комиссии вышел в коридор. За ним потянулись остальные. Когда все вышли, Заболотный задержался и, постучав себя по лбу, спросил Лёвку: