Караван. Исторический роман. Том I

– В таком случае, ты хоть понимаешь, что наделал? – удивлённо, но с долей внутреннего воодушевления перебил собеседника Бешим, так как сказанным, тот предоставил ему дополнительный положительный аргумент в завязавшемся нелицеприятном диалоге, – Ведь твоё оставление войска Тимура, может Хорасану* очень дорого стоить. Твои действия никак не оправдать даже принесённой сюда тобою вестью? А твоё дальнейшее пребывание в стане душмана*, особенно теперь, для нас с Гияс ад-Дином куда важнее, чем принесённые тобою известия. К Герату, например, Тимур полюбому бы не прошёл незамеченым, не захватив Фусанджа? Да и нас ему здесь врасплох не застать. Ворота в городе без надобности не открываются. А если открываются, то только днём, когда видно любого приблизившегося из тех, кому необходимо открыть. И наконец, главное! Ты в любом случае не должен был раскрывать мне подробностей своего эш якширина* в Самарканде? Самое многое, о чём ты мог мне поведать, так это кто ты. А я бы, в любом случае нашёл возможность переправить тебя в Герат. Что бы ты там делал дальше, меня не волнует. Ты видишь меня всего второй раз в жизни, и совершенно не знаешь. Если вдруг я, решив поквитаться за гибель своих воинов, сообщу о твоих своеволиях Гияс ад-Дину*, в лучшем случае ты останешся без головы, а худшего, мне даже представить сложно!

– Ты абсолютно прав. Спору нет. Но ты опять меня не дослушал до конца. Принимая это решение, я рассчитывал, и Фусандж с Гератом предупредить о начале вторжения Тимура в Хорасан*, и своевременно в его стан вернуться. Но вероятно на этот раз фортуна от меня просто отвернулась окончательно, и я сам того не желая, отрезал себе путь к возвращению назад.

– И чего же ты опасаешься? – с едва заметной иронией спросил Бешим, – Что долго находился в отлучке? Так мало ли может быть обстоятельств? Нарвался, например, ещё на один дозор хорасанцев, или ещё что либо. Давай вместе подумаем, как вернуть тебя чагатайцам*. Ты и так вон нас без дозоров оставил. Значит пожертвуем и ещё десятком своих аскаров*, чтобы обеспечить твоё «достойное» возвращение, которое не вызывало бы подозрений у чагатайцев*?

– Рад бы что-то сделать, но боюсь, что мне уже ничего не поможет. Я до конца пока не рассказал тебе всего того, что произошло дальше, – продолжил Кара-Кончар, – Есть ещё одно, сквернейшее обстоятельство, закрываюшее мне обратную дорогу к Тимуру.

– Тогда дорасскажи до конца, что тебе так мешает? – опять не терпелось вклиниться в изъяснение, придирчивому Бешиму, – Я слушаю тебя внимательно.

– Мешает мне следующее, – продолжил Кара-Кончар, – Перед самым выступлением в поход на Хорасан*, у меня произошла ссора с одним из таваджи* Бури, урянхайцем* по имени Тохуджар. Этот таваджи* был любимчиком Бури наравне со мной, хотя и не являлся нам единоверцем. В тот день он безпричинно обозвал нас, мусульман, каками*. Урянхайцы*, как я те6е говорил, часто позволяют себе высказывать в отношении не только мусульман, но и других иноверцев, такие мерзости, от которых становится не по себе даже барласам*, соплеменникам Тимура и Бури. Я, в присутствии Бури, потребовал от Тохуджара извинения, за что получил от него ещё одно оскорбление. Теперь он обозвал меня ахмок* куйкором* и нагло улыбаясь, предложил поблеять, словно куй*. Тут и я не сдержался, обозвав его в ответ паршивым чиябури*. Видевшего всё Бури, наша ссора подзадорила, но вместо того, чтобы разобраться по справедливости, он предложил нам выяснить отношения смертоносным поединком на киличах*. Мы оба согласились. Я знал, что Тохуджар сильнее и быстрее меня. У него красивые прыжки по валунам с камня на камень, как у горного така*. Но и я перед ним не такой уж «безоружный». Я лучше любого таваджи* Сейф ад-Дина владею приёмами защиты и нападения с клинковым оружием в руках. Это искусство не раз приносило мне победы в боях и спасало жизнь. Зная об этом, некоторые мои сослуживцы, среди которых были и барласы, перед боем попросили меня сразу не убивать Тохуджара, а вначале измотать, сделав тот поединок подольше и поинтереснее, и лишь потом прикончить его. Я согласился, и через некоторое время Тохуджар уже еле стоял на ногах. Он обессилено и неуклюже бросался на меня, но я без труда выбивал у него из рук оругие и ногой толкал под орку*, после чего тот просто падал носом в зумлю. Окружившие от души хохотали от этого зрелища, в том числе, и сам Бури, и таваджи* урянхайцы*. Однако, Бури поединка не останавливал, хотя мне казалось, что он вот-вот сделает это. Но тут непонятно откуда появился сам Сейф ад-Дин и потребовал остановить «представление». Бури стал уверять его, что поединок заслуженный и проходил честно, поэтому он должен обязательно иметь завершение. Видать, выходки Тохуджара надоели и Бури. Тогда Сейф ад-Дин сказал, что поединок обязательно будет завершён, но только после взятия Герата, если мы оба с Тохуджаром останемся к тому моменту живы. Он также велел Бури включить меня с Тохуджаром в один караул* боха-дуров*, и в качестве манкылы*, послать впереди войска чагатайцев* уничтожать дозоры хорасанцев, что мы и делали до этой ночи. Шансов победить меня, у Тохуджара не было никаких. Но человек он из тех, у которых не может быть, ни чести, ни совести. Поэтому, я все эти дни ждал от него разного рода подлости, хотя и действовали мы с ним на редкость слаженно и разумно. Но развязка должна была наступить не то, что до Герата, до Фусанджа, и она наступила так, как я не мог и предполагать.

Кара-Кончар замолчал и мутными глазами уставился в пол.

– Договаривай быстрее, у нас мало времени, – прервал молчание Бешим и легонько толкнул того ногой.

– Да! Да! Конечно, – как бы снова очнувшись, продолжил Кара-Кончар, – Когда я обдумывал план действий на сегоднешнюю ночь, то рассчитывал и вас предупредить, и с Тохуджаром разделаться, и к Тимуру вовремя вернуться, свалив возможную задержку после вашего посещения именно на урянхайца. Я хотел представить дело так, будто напал он на меня подло и неожиданно, в связи с чем, между нами и состоялся незавершённый в Самарканде поединок. Тогда бы я точно не вызвал серьёзных подозрений у чагатайцев*. Но, как я говорил, фортуна от меня на этот раз отвернулась. Как всегда, последний ваш дозор мы вырезали вчетвером. Когда всё закончили, я решил, что это самый подходящий момент отлучки в Фусандж. Мне осталось лишь отправить на тот свет тех самых таваджи*, что были со мной. Тогда и Тохутжар бы мне больше не мешал, и я бы спокойно сделал все свои дела. При возвращении от вас, я бы соврал Бури, что во время выполнения задания, мы нарвались на усиленный дозор хорасанцев, в стычке с которым погибли двое моих спутников, а Тохуджар мол, воспользовавшись моментом, пытался свести со мной счёты. В данной ситуации, Бури безусловно бы мне поверил. В совершенстве владея киличом*, я покончил с двумя таваджи* сразу, но с Тохуджаром оплошал. Я ему объявил, что хочу закончить с ним начатый поединок здесь же, заодно поквитавшись с ним за пролитую кровь моих братьев хорасанцев, а также оскорблёных ранее мусульман и главное, своего рода, осквернение масхари шерифа*. Я это ему сказал, будучи абсолютно уверенным, что бой между нами пройдёт честно. В тот момент я надеялся на то, что волею Всевыщнего обязательно одержу над ним заслужинную победу. Тохуджар вызов хоть и с неохотой, но принял, и поединок между нами начался. Но здесь, мой противник старался со мною не драться, а постоянно убегал от меня, прыгая с камня на камень. Хоть я его и ранил, но тот сумел от меня убежать как последний трус, нарушив все правила честных и достойных поединков при выяснении споров, которые негласно всегда соблюдались в войске Тимура. Теперь он наверняка уже успел сообщить о случившемся не только Бури, но и самому Сейф ад-Дину.

– Нарушил неписаные законы не Тохуджар, а ты, – вновь перебил его рассказ Бешим, – Потому-то, от тебя здесь и отвернулся сам Всевышний. Разве боха-дуры должны вести войну по каким-то «мифическим» правилам, выдуманным неизвестно кем? Ты не простой аскар*, а таваджи* самого Гияс ад-Дина. Мало того, ты ведь боха-дур* в первую очередь именно его хабаргири*, и уж потом Тимура. Во время войны, боха-дуры* не должны придерживаться никаких правил или законов. Для боха-дура* на войне один единственный закон, любыми путями и средствами, не считаясь ни с чем, и не щадя ни своей, ни чужой жизни, выполнить повеление своего амира*. К чему ты затеял это лжеблагородство с душманом*?

– Но я хотел показать неверному, что мусульманский воин, это воин чести, чему меня когда-то учил мой отец, – как мог, оправдывался перед Бешимом Кара-Кончар, – Я хотел по справедливости закончить честно начатый нами поединок. Я считал, что Всевыщний обязательно знает и наблюдает за нашим поединком, чтобы он закончился честно и достойно.

– И закончил …! – заключил Бешим, – Тем самым подставив под удар душмана* сразу всех, и нас, и Гияс ад-Дина, и в целом весь Хорасан. Знаешь кто ты после этого? Ты последний юлэр*, хуже любого хыянэтче* или айгокчи*. Ты заслуживаешь самой лютой казни!

– Вот и казните меня прямо здесь и теперь, только очень прошу тебя, выполни мою последнюю просьбу, – попросил Кара-Кончар, – Я думаю, что заслужил её хотя бы прежней безупречной службой?

– Ладно, говори какую? – брезгливо посмотрел на своего собеседника Бешим.

– В Фусандже, у своей родни, на данный момент гостят моя жена с маленьким сыном. Я хочу переправить их в Герат. Городские стены там выше и крепче ваших, да и защитников крепости больше. Хоть за семью мне будет спокойнее. Вы ведь не станете вымещать зло на ни в чём не повинных женщине с ребёнком? А меня потом можете предать самой лютой смерти, какой я заслужил перед вами и Всевышним.

– Ты такой же таваджи* Гияс ад-Дина, как и я, и казнить тебя может только наш с тобой саид*, то есть Гияс ад-Дин, – немного успокоившись, продолжил Бешим, – Пусть он и сделает с тобой всё, что посчитает нужным. Собирай семью. А в Герат поедешь вместе с ними сам. Раз ты себя чересчур считаеш воином чести, то по дороге не сбежишь. Да и куда тебе теперь бежать? Для нас, ты безмозглый юлэр*, достойный смерти, а для Тимура, айгокчи* и хыянэтче*. Так что выбор у тебя невелик. Когда, по твоему, Тимур подойдёт к Фусанджу?

– По моим расчётам, – призадумался Кара-Кончар, – Тимур у стен Фусанджа будет не раньше вечера. Думаю, что в течении дня можно успеть всё здесь поделать, собраться и уехать. Ты абсолютно прав, что за самовольное оставление стана* Тимура, Гияс ад-Дин меня не простит и обязательно казнит. В этом деле, мне никакие оправдания не помогут. Я не должен был этого делать даже ценой гибели Фусанджа со всеми вами здесь живущими, в том числе своей семьи. Получается, что я и из-за них смалодушничал. Теперь все начнут говорить, что я сбежал от Тимура ради спасения жены с сыном. Чтож, может и в этом был свой смысл. Но для Хорасана я хыянэтче* никогда не был. Юлэром* и ахмоком*, да. Именно из-за этого, я и допустил непростительное легкомыслие, надеясь лишь на преславутое, «а вдруг повезёт». Плохой с меня тагнуул* вышел, вот и поступил я так, как поступил. Не рассчитал всё до конца. А кроме всего прочего, я в первую очередь думал как одновременно и боевую задачу выполнить, и спасти собственную семью, что не всегда совместимо. Не просчитав всё до конца, я в первую очередь бросился сюда предупреждать вас об опасности и одновременно спасать собственную семью от неминуемой гибели. Что из этого теперь получиться, известно лишь Всевыщнему. Своей же собственной смерти я никогда не боялся и не боюсь. Я ведь воин, хотя настоящим до конца, похоже, так и не стал. Пусть мой саид* Гияс ад-Дин предаст меня любой казни. Его ведь понять не сложно. Возможно, что эта война с Тимуром затянется надолго. А как воевать с таким душманом* как Тимур без «глаз и ушей» в его стане*? Ведь теперь не только в их стане*, во и всём чагатайском* войске, нашех тагнуулов* просто нет. Зато у Тимура, во всех гарнизонах Хорасана, этих «глаз с ушами» в избытке. Чагатайцы* абсолютно всё о нас знают. Я в этом сам убедился, находясь рядом с Бури, но так и не смог разузнать что либо, хоть об одном из таких. Кстати, у вас в Фусандже, также имеются немало айгокчи*. Имейте это в виду. Тебе же я всё о себе рассказал лишь только потому, что если вдруг погибну не добравшись до Герата, то ты, если выживешь, станешь единственным человеком, способным донести до Гияс ад-Дина истинную правду о случившемся. А это уже многого стоит.

– Ладно, расплакался, – опять вмешался Бешим, – Думаешь, я с тобой плакать начну? Не дождёшься! А вот насчёт того, чтобы о твоих «подвигах» рассказать Гияс ад-Дину, можешь не сомневаться. И всё же, может стоит тебе ещё раз подумать и попробовать поискать хоть какую-то возможность вернуться к Тимуру? Совершенно очевидно, что без твоего там присутствия, Гияс ад-Дин, как и все мы, останемся без «глаз и ушей» в стане нашего главного врага, да ещё в самый критический момент войны с ним. А за жену с ребёнком тебе волноваться не придётся. В Герат мы их отправим немедленно сами, заодно и чопара* с известием ждать Тимура туда пошлём. Пойду, распоряжусь готовить к отъезду всё необходимое.

– Я уже не раз обдумывал, – обречённо посмотрел на него Кара-Кончар, – Ничего не выйдет. Я с яргу* Тимура почти год нёс куч* и прекрасно знаю, как они умеют работать. Пусть лучше самая лютая смерть от Гияс ад-Дина, чем медленно умирать прикованным к столбу, и под насмешки с издевательствами, урянхайцев*.

– Ну что же, – посочувствовал «неудачнику» караульный амир*, – Всевыщний тебе судья! А за сообщение рахмат*. Иди пока в город, ищи свою семью, да собирайтесь в дорогу. Не забудь переодеться в нашу одежду, иначе свои же дозорные на сакме* подстрелят как дичь, приняв за чагатайца*.

Закончив разговор, Кара-Кончар вышел из караульного помещения, отвязал поводья своей лошади, и лихо запрыгнув в седло, ускакал на ней в город, искать свою семью.

О прибытии Кара-Кончара и движении войск Тимура, Бешим немедленно уведомил чурибаши* Фусанджа. Тот, в свою очередь, велел срочно разыскать прибывшего из стана врага лазутчика. Того немедленно разыскали и Кара-Кончару пришлось вторично, подробно поведать уже ему всё то, что он знал о приближающемся к городу войске Тимура. Чурибаши* интересовал количественный состав войска, вооружение его воинов, наличие и количество в войске манджаников*, матарисов* и других даб-бабатов*, а также, их технические возможности. Он интересовался у прибывшего перебезчика воинскими качествами и способностями каждого в отдельности чагатайского* амира*. Таким образом, в связи с этим докладом, Кара-Кончару пришлось надолго отложить намечавшиеся приготовления к отъезду в Герат, и приступить к ним лишь ближе к обеду.

Получив сообщение Кара-Кончара о скором приближении неприятельского войска, военный гарнизон крепости был срочно поднят по тревоге. Следом за этим, о приближении врага к городу, были немедленно оповещены другие слои населения Фусанджа. Город начал готовиться к обороне. В Герат незамедлительно направили гонца с сообщением о передвижении войск Тимура и мерах по отражению его нападения на крепость Фусандж. Учитывая важность сообщения, чурибаши* счёл необходимым, в качестве гонца, направить в Герат самого Бешима, уговорив того, сделать это самому лично.

Однако в целом, известие о приближении к городу чагатайского* войска, для жителей Фусанджа не являлось полной неожиданностью. О возможной войне Хорасана* с его северным соседом Мавераннахром*, горожане и воины гарнизона предупреждались не раз, заблаговременно наведывавшимися из Герата амирами*, нойонами* и прочими иренами* Гияс ад-Дина. Поэтому фусанджцы заранее начали усиленно готовить свой город к возможной осаде, укрепляя его стены, запасая провиант, оружие и всё, что могло пригодиться при отражении нападения неприятеля. Но среди горожан находились и те, кто считал, что войны с Тимуром удастся избежать. Мол, главный амир* Самарканда никогда не воевал за пределами своей страны, поэтому опыта и навыков ведения подобных военных действий не имеет. Фусанджцам также было известно, что ранее Тимур сам верно служил наёмником у хорасанских правителей, а потому, пойти на них войной просто не посмеет. Однако, по продолжавшим поступать из Самарканда слухам и вестям от торгового и прочего странствующего люда, о приготовлении к войне чагатайцев*, в городе всё яснее осознавали, что сбывались наихудшие опасения фусанджцев. Сначала среди горожан поползли слухи, что война уже началась, а сегодня оказывается, ещё и какой-то гонец привёз весть о том, что враг к вечеру наступившего дня может подойти к их любимому Фусанджу. Но никто не предполагал, что случится это даже раньше, чем амирам* городского гарнизона предсказал тот самый гонец, который в недавнем прошлом являвшийся таваджи* правителя их страны. Теперь уже, амирам* фусанджского гарнизона стало известно и имя данного гонца. Это был, в прошлом таваджи* хорасанского правителя Гияс ад-Дина, Кара-Кончар.

Глава 2: Первые шаги Тохтамыша на ордынском троне

Став при помощи Тимура ордынским каганом*, Тохтамыш в первую очередь покончил с мятежным беклярибеком* и самозванцем Мамаем, а затем в течении года разбирался в делах, доставшейся ему страны. А наследство этому царю*, досталось незавидное. До него в Орде* два десятилетия продолжалась межусобица. За это время в ней сменилось восемнадцать правителей. Они менялись с такой быстротой, что весть о восшествии на престол очередного хана*, ещё не успев достигнуть многих, даже самых основных и крупных территорий и городов этого, чересчур обширного государства, становилась неактуальной, так как на его месте уже оказывался другой правитель. Но и тот, не успев даже как следует обосноваться на троне, вскоре становился жертвой очередного покушения. На место же свергнутого, вновь приходил следующий претендент. В результате этого, некогда процветавшая страна была поставлена на грань нищеты. К ней добавились эпидемии, буквально выкосившие население многих ордынских городов. Удельные местечковые улусы* перестали платить ясак* и выход* в центральную казну, а некоторые, даже стали считать себя независимыми от сарайского царя*. Но могло ли быть подругому? В Орде* доходило до того, что пять самых влиятельных ордынских улусбеков*, имели по тридцать тысяч регулярного войска, остальные от пяти до десяти тысяч, в то время как верховный правитель Орды*, вообще не имел своих собственных войск, которые ему были бы подчинены напрямую. Города обветшали, а некоторые из них, в прямом смысле лежали в руинах. Это касалось, даже столичных городов, и некоторых ранее процветавших улусов*. А ведь находились они, не где-то на окраинах, по соседству с враждебными странами, а почти в самом центре Орды*. Ещё как-то можно было объяснить то обстоятельство, что в руинах лежал город Казар*. Он являлся столицей улуса «Улаан-Суйрэл»*, или как его теперь называли, «Червлёный Яр»*. На землях этого улуса, в основном, расселялись отслужившие своё и вышедшие в отставку воины ордынского войска, в основном не кыпчакского (не татарского) происхождения. Их ряды пополнялись воинами из среды любых народов, получившим во время нахождения на службе, несовместимые с её дальнейшим несением, увечья и ранения. А звались эти «отставники» казмаками*, и жили они в поселениях, также звавшихся на военный лад – станицами. Казмаки* никому не желали подчиняться, кроме своих выборных ат-оманов*, и то весьма условно. Занимались же эти люди, в основном нехитрыми промыслами, грабежами и воровством. Казмаки* много пили, по большей части корчму*, в которую перегоняли остатки всякого рода, испортившихся продуктов, а напившись этого пойла, просто зверели. В «Червлёном Яре»* казмаки* принимали и укрывали беглых людей из различных земель, особенно из тех улусов*, где проживали урусы*. В общем, как сообщили Тохтамышу его советники, царили в том улусе* беспредельная анархия и почти полное безвластие. Однако в бога казмаки* верили и дома для него божьи строили. Исповедовали же они назранскую* веру, которую заимствовали у урусов*. Назранской* верой казмаки* называли православие, или по ордынски ишонч*. Дело в том, что большинство из них были степняками, но далеко не все исламского вероисповедования. Среди них было много многобожников* и даже мушриков*. Вот и переходили они в ишонч* сразу же, как только становились казмаками*. Но почему они звали свою веру назранской*, казмаки* не знали и сами. Нередко ордынские правители договаривались с ат-оманами и привлекали казмаков* для участия в военных походах в качестве вспомогательных войск и лёгкой иррегулярной* конницы. Они выполняли у ордынцев* всю «грязную» работу по «зачистке» территории в тылах противника, за что ордынские правители снисходительно прощали казмакам*, многие творимые ими безобразия. Потому, в Орде* всегда считалось, что стольный город улуса* казмаков*, которым являлся Казар*, не мог быть образцом чистоты и порядка по определению. Другое дело, что аналогичное зрелище представляла из себя к примеру, столица улуса «Сартака»* город Укек*, некогда одно из самых красивейших ордынских поселений. После череды междуусобных войн и пронёсшейся над центральными улусами страны страшной эпидемией, этот город теперь находился почти в полном запустении и лежал в руинах. Впрочем, у него не было даже единого названия. Среди большинства жителей ордынской столицы Сарая*, он упоминался как Укек*, но большинство проживавших в нём горожан, предпочитали называть свой город Увеком*. Даже в различных важных документах, поступавших в ставку правителей Орды*, он назывался поразному. В одних Укек*, в других Увек*. Не в лучшем положении находился и второй по величине и значению город того же улуса – Бельджамен*. Он располагался на правом берегу Итиль*, в месте её наименьшего сближения с рекой Тан*, которые несли свои воды в разные моря. А потому в том месте, существовала переволока. В благополучные времена правления Узбека и Джанибека, через Орду* проходила одна из ветвей Великого шёлкового пути*. Один из её маршрутов проходил по этим рекам. По одной из них купцы на судах добирались до переволоки, перегружали товар на вьючных животных и везли его к другой реке, где грузили на другие суда, а затем следовали дальше. Некоторые же купцы, из одной реки в другую, перетаскивали суда по суше, подкладывая под них брёвна. В Бельджамене* были оборудованы причалы для судов, отстроены караван-сараи* для купцов и перевозимого ими товара, тораки* для сборщиков тамги*. В своё время Узбек и Джанибек сделали всё возможное, чтобы северная ветвь Великого шёлкового пути*, проходившая по степным просторам необъятной Орды*, процветала. Она была более комфортной и безопасной для торговцев, по сравнению с южной, пролегавшей в основном по гористой местности нестабильных стран Центральной Азии, бывших когда-то единым чагатайским улусом*. В лучшие времена, собранная с купцов тамга* только в одном Бельджамене*, давала в казну ордынских правителей больше барыша*, нежели весь выход*, получаемый ими от всех покорённых народов. Узнав обо всём этом, Тохтамыш повелел немедленно восстановить всё, что относилось к этой ветви шёлкового пути, и в первую очередь город Бельджамен*, перенеся сюда временно, столицу улуса* «Сартака»*, вместо Увека* (Укека*).

Беспокоило Тохтамыша и отсутствие единого наименования его страны. Прибывавшие к нему иноземные послы и представлявшие различные верительные грамоты, как только эту страну не называли: Татария, Тартария, Комания, Кумания, Кыпчакское царство, Дешт-и-Кыпчак, Джучиев Улус, Белая Орда (будто Синяя являлась отдельным государством) и так далее. Дошло до того, что в грамоте одного из послов Орда* называлась Узбекским улусом. Подобное отождествление особенно не понравилось новому ордынскому владыке. После этого Тохтамыш повелел, что впредь его страна во всех официальных ярлыках*, пайцзах*, верительных грамотах и прочих документах, будет называться одинаково – Улуг-Улусом* (Великим Улусом).

Мощь и процветание любой страны, в первую очередь, зависит от состояния её казны (финансовых возможностей). На момент прихода к власти Тохтамыша, в этом направлении в Орде* царила полная вакханалия*. За годы смуты государственная казна опустела. Местечковые улусбеки* и вали*, которыми в большинстве случаев были огланы*, не только перестали платить налоги (по ордынски, ясак* и выход*) в центральную казну, но стали считать уклонение от их уплаты своего рода показателем собственной значимости и величия. Попытки ордынских царей* навести в этой и других сферах порядок, заканчивались для тех очередным заговором и свержением, сопряжёными, как правило, либо с убийством, либи с отравлением этих правителей. Любой местечковый владыка, правивший отдельным «удельным» улусом* огромной Орды*, являлся, как правило огланом*. С тех пор, как на сарайском троне прервалась ветвь джучитов*, каждый из огланов* считал себя равным в правах с занявшим этот трон правителем, и в полной мере не считал нужным тому повиновавться. Особенно наглядно это стало проявляться, когда на сарайский трон стали претендовать и садиться представители Синей Орды*, к числу которых принадлежал и Тохтамыш*. В Орде его хоть и признали царём*, но такой властью, которую имел над своими мирзо*, амирами* и диванами* амир* Тимур, Тохтамыш располагать не мог. Ордынскими огланами*, он больше воспринимался как равный среди равных, которому волей Всевышнего и случая, достался трон, нежели как старшего над равными. Поэтому, хотя Тохтамыш, подобно Тимуру, и был «свирепого нрава», но в силу сложившихся обстоятельств, вынужден был с местечковыми ханами в большей степени договариваться, нежели безоговсорочно теми повелевать. Да что говорить об огланах*, если даже некоторые улусы*, находившиеся в вассальной* зависимости от Орды* но управляемые меликами* из местной знати, перестали платить выход*! С создавшимся положением Тохтамыш тем более больше мириться не мог, но и бросить вызов сразу всем своим местечковым вассалам*, тоже не имел возможности. Объединившись, те могли его смести также легко, как делали это ранее с его предшественниками. Оценив обстановку, Тохтамыш решил сполна употребить свою власть и силу, сначала в отношени одного из зарвавшихся местечковых правителей. В этом случае, ему целесаообразнее было начать с правителя не огланского* происхождения. По совету своих хаваши*, он решил остановиться на Московском нойоне*, мелике* Адаме, как в Орде* звали Дмитрия Донского. В прошедшем году, этот мелик*, во главе объединённых войск урусов*, смог разгромить темника* Мамая, претендовавшего на царский трон в Орде*. Но по закону степи, последний не имел на это права, так как не являлся чингизидом*. Поэтому, та победа, была несомненной заслугой Адама Москвалика*, как его ещё называло ближайшее окружение Тохтамыша. Но впоследствии, присягнув Тохтамышу, тот не посчитал нужным своевременно заплатить выход* Орде*. Дурной пример заразителен, решил по этому случаю Тохтамыш, и ему могут последовать другие такие же улусы*, населённые урусами*. А если урусы* перестанут платить выход*, то что тогда спрашивать с тех улусов*, где правят огланы*? Кроме того, после победы над Мамаем, урусы*, особенно московские, воспряли духом и теперь слишком высокоменно ведут себя по отношению к ордынцам*. Так Дмитрий Донской стал главной мишенью ордынского царя* Тохтамыша. Его следовало показательно проучить не столько за задержку выплаты дани, сколько для устрашения других местечковых правителей, показав тем для начала, кто в Орде* настоящий владыка. Потом, можно будет поочерёдно начинать разбираться и с другими, в том числе огланами*, если те вовремя не поймут, что от них хочет верховный правитель Орды*.

Тохтамыш решил направить посла к Московскому нойону* Адаму Москвалику* и вызвать его в Сарай ал-Джедид*, чтобы потребовать от того повиновения и выплаты дани. Вначале он хотел поручить эту миссию своему эмиру* Карач-Мурзе, но порызмыслив, раздумал, так как тот должен был в пути следования через земли урусов*, нагнать страху на слишком осмелевший после Куликовской битвы русский народ. Представителей этого народа, Карач-Мурза должен был беспощадно карать за малейшее проявление непочтительности к ордынцам. Приехав же в Москву, он должен был разговаривать с Адамом Москваликом* так, как говорили с нойонами* урусов* послы Бату-хана. Однако Карач-Мурза не годился для этой миссии, как по своему характеру, так и по дружественному отношению к урусам*, и непосредственно к нойону* Адаму Москвалику*. Этого отношения он от Тохтамыша даже никогда не скрывал. В Москву решено было отправить другого эмира*, Ак-Ходжу (Ак-Хозю) *. Этот человек, как казалось ордынскому царю*, для той цели был вполне подходящий. Для большей внушительности, Тохтамыш направил вместе с ним ещё несколько ордынских вельмож и кошун* отборных нукеров*, численностью в семьсот человек. До прибытия в Москву, Ак-Ходжа* должен был попутно посетить Рязанского и Нижегородского нойонов*, владения которых граничили с Ордой* и под угрозой опустошения их улусов*, потребовать от тех безоговорочного подчинения Великому ордынскому царю*, даже в случае его войны с Московским нойоном* Адамом Москваликом*.

Глава 3: Взятие Тимуром Фусанджа и цена этой победы

После получения вестей от Кара-Кончара, в хорасанском городе Фусандже с ещё большими усилиями продолжили вести приготовления к отражению нападения врага, появления которого у этой крепости, согласно распространённым среди горожан сообщениям, фусанджцы ожидали как минимум к вечеру. Но уже к полудню, за городскими стенами Фусанджа, неожиданно послышались протяжные звуки сурнаев* и нагар*, дополняемые глухими ударами дум-думбаков* и тамбура*. Это с северо-востока, по Самаркандской сакме*, к названному городу подступило многочисленное войско правителя Мавераннахра*, амира* Тимура*. Оно быстро осадило Фусандж со всех сторон, начав подготовку к его штурму.

Данный город, с момента его основания, играл ключевую роль во всех войнах. Он являлся крепостью, прикрывававшей подходы к крупнейшему городу средневекового Востока – Герату. А этот город, в те годы, наряду с Мервом, Балхом и Нишапуром, являлся одной из четырёх столиц Хорасана*. Вместе с тем, Герат располагался на одном из крупнейших азиатских торговых маршрутов, называвшемся Великим шёлковым путём*, и был одним из самых древних, культурных и богатых центров Востока. С момента своего появления, этот город постоянно привлекал к себе внимание завоевателей. На момент вторжения Тимура, Гератом правил Малик Гияс ад-Дин Пир-Али (Гияс ад-Дин) *, являвшейся главой династии Картов, управлявших городом и значительной частью Хорасана в качестве монгольских вассалов* ещё с середины XIII века. Представители названной династии были покровителями литературы и искусств, ревностными строителями мечетей, медресе* и других прекрасных общественных зданий. Именно Картам принадлежала заслуга в возрождении процветающего города среди руин, оставшихся после монгольского нашествия полчишь Чингисхана.

Теперь же этот город решил захватить и присоединить к своим владениям Тимур. Это был его первый поход за пределы Мавераннахра*, с момента приобретения власти над данной страной. От успеха этого похода во многом зависело то, как вдальнейшем поведёт себя названный завоеватель и насколько масштабными окажутся его амбиции.

Прежде чем собрать войско и выступить в поход на Хорасан, Тимур направил послание Гияс ад-Дину, в котором содержалось требование, прибыть тому на курултай* в Самарканд, столицу Мавераннахра*. Подобное послание было формальным указанием на то, что отныне династия Картов считается вассалами* Тимура и являлось уловкой перед началом уже готовившегося вторжения. Ильчи* Тимура также сообщил Гияс ад-Дину, что тот спокойно может ехать в Самарканд, взяв с собой лишь почётный экскорт.

Получив это послание, Гияс ад-Дин был вне себя, ведь ещё в недавнем прошлом Тимур был бродягой-наёмником, в качестве которого поступил на службу к отцу Гияс ад-Дина – Малик Муиз ад-Дин Хусейну. Когда же тот умер, Гияс ад-Дин продолжил поддерживать тёплые отношения с Тимуром и даже женил своего старшего сына на племяннице последнего. Теперь же человек, который несколько лет назад был слугой его отца, требовал от Гияс ад-Дина признать его своим повелителем. С этим Гияс ад-Дин согласиться не мог и война между ним и Тимуром стала неизбежной.

Готовясь к войне с Тимуром, Гияс ад-Дин сумел внедрить в ряды его ближайшего окружения своего лазутчика. Им был таваджи* правителя Герата по имени Кара-Кончар, который за усердия, проявленные на своей новой службе, был замечен одним из самых верных амиров* правителя Мавераннахра* Сейф ад-Дином Нукузом (Сейф ад-Дином) * и вскоре стал таваджи* последнего. Под началом Сейф ад-Дина служил также и соплеменник Тимура, из племени Барлас*, по имени Бури, в непосредственном подчинении которого, оказался и тот самый таваджи* хорасанского правителя, Кара-Кончар.

Накануне начала выступления чагатайского* войска в поход на Хорасан, Тимуром были приняты превентивные меры по нейтрализации сетей лазутчиков Гияс ад-Дина в Мавераннахре*. Тимуровские яргу* и таваджи*, хватали и помещали в зинданы* всех подозрительных, проживавших в Мавераннахре*, но имевших хоть какое-то отношение к Хорасану* граждан. Подавляющее большинство из задерживаемых, вообще никакого отношения к шпионажу никогда не имело, но соответствующим пыткам эти люди часто подвергались чагатайцами* просто так, на всякий случай. Меры то были превентивные, и как считали яргу*, лучше пусть от их чрезмерных перегибов пострадает сотня-другая невиновных, чем останется в рядах чагатайского войска, а хуже того, в стане* самого правителя Мавераннахра* или его ближайшего окружения, хоть один неразоблачённый лазутчик. Кое-какие результаты это всё же дало, и яргу* поймали с десяток имевших отношение к шпионским делам граждан. Но, ни один из задержанных не был вхожим, ни в стан* Тимура, ни в хаваши* его ближайшего окружения. Особенно тщательным проверкам подвергалось чагатайское* войско, от амиров* до простых воинов. Однако, в ходе этих проверок, Кара-Кончар не вызвал каких либо подозрений у яргу* самаркандского правителя, так как служил под непосредственным началом того самого, соплеменника Тимура, Бури, пользовавшегося у своего высокого покровителя абсолютным доверием. В связи с этим, Бури также входил в состав яргу*, участвовавших в данных антишпионских мероприятиях, а Кара-Кончар, в свою очередь, пользуясь его непререкаемым доверием, рьяно помогал своему «новому саиду»* в ведении следствия. Находясь в сложившейся ситуации также в роли яргу*, не мог же он разоблачать самого себя? Так, волею случая, Гияс ад-Дину удалось сохранить «глаза и уши» в стане* своего главного противника. Но они, у правителя Герата, там оставались лишь единственными. Вдобавок ко всему, в ходе принятых Тимуром мер, в руках чагатайцев* оказались все люди, направленные Гияс ад-Дином для установления связи с Кара-Кончаром и передачи от него сведений в Герат. Но на счастье Кара-Кончара, связь этих людей с лазутчиком Гияс ад-Дина осуществлялась лишь путём использования тайников. Самого Кара-Кончара связные никогда в лицо не видели и никакими сведениями о нём не располагали. По этой причине, они не выдали Кара-Кончара даже под самыми страшными и очень изощрёнными пытками, которые, к тому же, тот сам к ним и применял, преследуя при этом сразу две цели. Первая – как можно быстрее избавиться от теперь уже не нужных ему связных, а вторая – дополнительно выслужиться перед подозревавшим «всех и вся» Бури, и таким образом ещё раз укрепить в его глазах доверие к себе.

Внедряя Кара-Кончара в хаваши* ближайшего окружения Тимура, Гияс ад-Дин строго-настрого запретил тому покидать ставку правителя Маверапннахра* без своего на то позволения. Запрет распространялся и на те случаи, если у лазутчика не останется иной возможности передать в Герат самые срочные и очень важные донесения, даже если они окажутся единственными, способнами спасти от захвата или разгрома, какойлибо хорасанский город или крепость, а также на ситуации, при которых самому внедрённому будет грозить непосредственная смертельная опасность.

Прежде чем начать вторжение в Хорасан, Тимуром и его амирами были организованы и проведены ещё ряд подготовительных мероприятий. Уже упомянутый амир* Сейф ад-Дин, отправленный Тимуром для сопровождения Гияс ад-Дина в Мавераннахр*, обнаружил, что правитель Герата усиленно укрепляет городские стены и готовится защищать свою столицу. Стало ясно, что Гияс ад-Дин не собирается ехать в Самарканд и добровольно отдавать свои владения Тимуру. Когда об этом узнал правитель Мавераннахра*, он окончательно принял решение о вторжении. Тимур собрал своё войско и двинул его к Герату.

Город Фусандж оказывался первым на пути следования войск Тимура. Поэтому, гарнизон данного города Гияс ад-Дином был заранее значительно увеличен и укреплён, чтобы прикрыть подходы к Герату.

Подойдя к Фусанджу, войска Тимура окружили этот город и начали готовиться к его штурму. Длительная осада данной крепости не входила в планы завоевателя и его амиров*, так как основной их целью был Герат. Тимур не хотел долго задерживаться возле этой небольшой, и на его взгляд второстепенной крепостёнки. Защитникам города было предложено сдаться без боя, но амиры* Гияс ад-Дина на это ответили отказом. После их отказа, единственной возможностью овладеть городом, оставалось лишь взять его штурмом. Сделать же это было непросто. Каменные стены города хоть и были ниже и тоньше чем в Герате, но при умелой организации обороны могли достаточно долго сдерживать натиски осаждаюших, о чём не мог не знать Тимур и его амиры*.

Накануне войны и осады Фусанджа, Сейф ад-Дин направил в этот город своих лазутчиков, чтобы собрать сведения о состоянии городских укреплений, числе защитников города и их возможностях в сдерживании натиска штурмующих, количестве запасённого провианта, разного рода оружия и других средств защиты от атакующих. Полученные от них сведения не сулили Тимуру ничего хорощего. Защитники Фусанджа в состоянии были задержать продвижение его войск и дать возможность Гияс ад-Дину подготовить Герат к длительной обороне. Единственным слабым местом в городских укреплениях Фусанджа, была наспех заделанная брешь в одной из частей его стены, оставшаяся от её обрушения несколько лет назад в результате подмыва фундамента грунтовыми водами. Лазутчики доставили Тимуру одного из пленённых местных мастеров, принимавших участие в ремонте данного участка стены, который и сообщил ему, что на момент ремонта обрушевшейся части стены не хватало гашёной извести, и его произвели кое-как. Выслушав пленного, Тимур решил воспользоваться этим обстоятельством. Он планировал поставить напротив данного участка стены наиболее мощные катапульты и другие стенобитные орудия. Для захвата, намечавшегося в том месте пролома, Тимуром был специально сформирован отдельный кул* из наиболее подготовленных для штурма городских укреплений воинов. В его ряды были отобраны уже успевшие получить закалку в прежних ратных баталиях и самые физически выносливые гулямы*.

– Отец, разреши мне командовать этим кулом*, – обратился к Тимуру его сын Мираншах.

Тимур взглянул на пятнадцатилетнего подростка. Тот был ещё слишком молод, но своим упорством в обучении воинскому искусству вселял отцу большие надежды. В случае же покорения Хорасана, Тимур был намерен оставить Мираншаха здесь своим наместником. Для этого, юноше необходимо было дать возможность проявить себя настоящим воином в бою, дав возможность завоевать непререкаемый авторитет среди своих амиров* и простых воинов. Поэтому Тимур заранее обдумывал, каким образом предоставить возможность Мираншаху проявить свои боевые качества и воинскую смекалку, но при этом остаться в живых, не сложив свою голову в первом своём бою. Однако, в сложевшейся ситуации, такая неожиданная просьба сына, да ещё в присутствии всей командной верхушки его войска, вызвала у Тимура определённое замешательство.

– Хорошо ли ты всё обдумал? – обратился к Мираншаху Мир Сейид Береке*, духовный наставник и главный советник Тимура, оценив то неловкое положение, в котором оказался его повелитель.

– Разумеется, он всё хорошо продумал, – ответил за сына Тимур, и уже обращаясь непосредственно к Мираншаху, добавил, – Принимай кул*, и действуй. «Считай, что зажглась твоя звезда»*.

– Да сохранит тебя Аллах, – осталось добавить Мир Сейиду Береке*.

В обстоятельствах, происходивших в присутствии его амиров-темников*, Тимур подругому поступить не мог, иначе он перестал бы для них быть тем Тимуром, которого те привыкли видеть в повседневной жизни. Но когда все разошлись, Тимур подозвал одного из своих самых проверенных таваджи*, являвшегося к тому же, ему как соплеменником, так и родственником.

– Бури! – тихо сказал он ему, – Выбери себе десяток лучших аскаров* и с этого дня вам необходимо неотлучно находиться возле Мираншаха. Не упускайте его из виду не на миг. За его жизнь лично отвечаешь головой, как передо мной, так и перед самим Всевышним. Если справишся с этим делом, то частично загладишь свою вину за просчёт с этим твоим таваджи-хыянэтче*. Тимур имел в виду перебезчика Кара-Кончара, а Бури в свою очередь, прекрасно понимал о ком идёт речь.

– Слушаюсь мой повелитель, – оставалось ответить последнему.