Беспризорники России

– А в этих развалинах – никого?

– Никого, там мы собираем недогоревшие деревяшки с гвоздями. Там снегу намело, много кирпичей обломков… даже воробьи не живут.

– Воробьи… – повторил он, – но охранение может быть. Тише шагайте… Снегу на открытом месте перед развалинами было меньше. Двинулись дальше. Мальчишка – первый, за ним дядя Петя и остальные.

В чёрное, с белыми бумажными крестами, окно он успел стукнуть один раз. Тут же появилось лицо матери. Она узнала пропавшего сына, махнула рукой. Валерка кинулся к двери. Шагнул и взводный с вещмешком.

Глава III

Утром не было стрельбы, наступления. Яркое солнце, необычно искрился выпавший снег. Мать сидела у окна и что-то зашивала. Она даже не упрекнула сына за то, что ходил он к своим на Казачий Пост. «Сухой паек» она надёжно спрятала, а кашу они съели ещё вчера. На полу у плитки лежали Ванёк с Николаем. Они рассказали, как нашли в госпитале свою мать и как им разрешили итальяшки дежурить в госпитале у её кровати. Даже два раза покормили солдатским «кандеем».

– Баланда с кукурузной крупой, – пояснил Колька.

Малыш чуть было не сболтнул об угощении на Казачьем Посту. Вовремя вспомнил о предупреждении помкомвзвода.

Колька скорбно рассказывал, как умирала мать, что им наказывала. Ванёк отвернулся, помалкивал. Плечи у него вздрагивали, и малыш сообразил, что он плачет. Мать осталась в морге городской больницы, в которой сейчас разместился госпиталь оккупантов. Где её похоронят, ребята не представляли.

– Мама просила, чтобы вы, тётя Катя, присмотрели за нами, – неожиданно заявил Ванёк, – а вернется отец с войны, мы сами проживём…

Тётя Катя дала всем по сухарю и разрешила выйти погулять у погреба, а как начнётся стрельба – спрятаться.

Вечером близнецы принесли тушку замороженного кролика. Мать разделила её на несколько частей. Из одной сварила суп, который тут же, при свете керосиновой лампы, съели.

Ну а до вечера события того дня произошли необычные для жителей посёлка. Тихо и тепло было у стен сарая. Весеннее солнце ещё раньше растопило здесь снег, подсушило небольшой взгорок. Братья, нахохлившись, привалившись друг к дружке, уснули под тёплыми лучами яркого солнца. Отдалённая стрельба привычно меняла ритм, то усиливаясь, то затихая. Гул пролетавших самолётов тоже падал на землю издалёка, приглушенный расстоянием. Вроде мир царил на солнечном сугреве у стены сарая. Валерка примостился, как сумел, рядом с братьями. Ясно было, как они устали, полуголодные, без сна, сидя у госпитальной койки в ожидании смерти матери. Если бы им рассказать о посещении Казачьего Поста, о том, что им теперь можно ночью перейти линию фронта и остаться у своих. Но как это сделать, чтобы не нарушить обещания, данного ротному и взводному? Вопрос этот терзал детскую душу. «Что-то надо придумать…», – так сильно хотелось сообщить братьям о том, что и ему удалось пройти к своим на Казачий Пост. Валерка ёрзал от нетерпения, нарочито громко покашливал.

Несколько выстрелов, прогремевших недалеко за соседними домами, вывели братьев из дрёмы. В посёлке оккупанты иногда стреляли в собак и кошек. Найда со своим выводком обитала за посёлком. Больше собак не было, всех перестреляли. Братья были готовы пробраться на соседнюю улицу и узнать, в чём дело. Малыш попытался увязаться с ними. Но братья не взяли, да и сами не успели уйти. Им помешали выкрики, крепкие выражения. Из-за угла дома показался взводный, размахивающий карабином. За ним несколько безоружных итальянцев, двое из них помогали идти раненому. Всего итальянцев было человек шесть. Сзади, подгоняя прикладами пленных, шагали наши бойцы. У Петрова, кроме карабина, на плече висел трофейный автомат.

Мог ли тогда Валерка подумать, что детские жалобы о мародёрстве оккупантов натолкнут бойцов с Казачьего Поста на мысль о вылазке и засаде в посёлке против мародёров?

Из окон смотрели жители. На крики повыбирались из укрытий, некоторые вышли на улицу, чтобы быть ближе к происходившему. За долгие месяцы оккупации люди видели атаки, перестрелки, воздушные дуэли самолётов. Наши, в их понятии, – где-то там, и вдруг – вот они, герои, да ещё с пленными.

– Наше дело правое, мы победим! – выкрикнул дядя Петя.

Малыш повторил его лозунг с одним желанием, чтобы он увидел его. И так лихо это у него получилось, даже итальяшки вытаращились, а Колька и Ванёк приподняли его на вытянутых руках, заметил Валерку и взводный. Он кивнул ему как старому знакомому.

Плененные итальяшки имели жалкий вид. Куда девались их наглая заносчивость, уверенность в своей силе и правоте, когда они мародёрствовали.

– Курятинки захотели! – выдал один из бойцов, ткнув прикладом в спину пленного. Тот споткнулся, разбрызгав при этом раскисший снег, обернулся как бы за сочувствием к жителям. Малыш узнал частого посетителя квартиры. Он унёс все приличные вещи, даже подушки забрал, в которых мать прятала жалкий остаток муки. Валерка поднял камень, чтобы запустить в мародёра.

Ванёк придержал руку:

– Ты что, – шепнул он, – а если кто донесёт «немцам»?!

Вряд ли в ту пору дети представляли, что среди людей, которые прятались от войны и смерти в погребах во время боя, бомбежек и артобстрелов, есть предатели, которые понимали: если «немцы» или оккупанты прошли всю Европу и заняли город, то задержка перед какой-то старой казачьей крепостью – временная. Надо суметь приспособиться.

Ванёк и Колька ходили к нашим, были и у врагов, им позволили пройти в госпиталь и повидаться с матерью перед её смертью. Они-то больше всех знают, что происходит на нейтральной полосе. Но сейчас наши гнали пленных оккупантов, самых настоящих мародёров, ограбивших всех жителей посёлка.

Дети, сколько их набежало из разных укрытий, сопровождали бойцов и пленных на небольшом расстоянии, а перед крайним полуразрушенным домом стояли женщины в безопасном месте.

– Курощупы! Мать… вашу! – выкрикнул один из бойцов и прикладом пнул отставшего от группы пленного, у которого слетела с головы каска. Пленный нагнулся, чтобы поднять и получил пинка под зад.

– Что ж ты бьёшь его? Он совсем ещё мальчишка!.. – упрекнула бойца одна из женщин.

– Ах, ты шлюха! – обернулся к женщинам боец, – пожалела… А ну, повтори! Б…

Женщины попятились, притихли.

– Наше дело правое, мы победим! – повторил, выкрикнув, боец на прощание.

Они скрылись за развалинами дома.

– Наши-то в маскхалатах, а итальяшки тёмные, – сказала какая-то тётка, – как они поведут их через поле до оврага, да и там их видно будет. Стрельба сейчас начнётся!

– А ну, дети, в укрытие! – зашумели на ребят женщины и сами стали расходиться.

Колька с Ваньком тоже зашумели на младших:

– А ну, огольцы, – к мамкам!

Пригнувшись, они помчались к полуразрушенному дому: «То-то потом расскажут», – подумал Валерка.

Он собирался прошмыгнуть за близнецами, но откуда-то взялась мать:

– В погреб! – приказала она, – сейчас такое начнётся… – она держала на руках сестрёнку, и Вовка был рядом.

Ещё не опустились в погреб, как поднялась стрельба. Стреляли со стороны города, с Казачьего Поста не отвечали. Наши будто вымерли, а этот сброд, который окопался в городе, лупит из всех видов оружия, и не только по Казачьему Посту, но и по нейтральному посёлку. Хорошо, что у них не было тяжёлой артиллерии, а то бы хана пришла, не спас бы погреб.

Вернулись близнецы. Все притихли, сидели молча и прислушивались, стараясь представить, что там, наверху, творится. Первые заговорили между собой братья. Ванёк стал рассказывать Кольке, сколько наши, во главе с Петровым, перерезали, перекололи итальяшек. Братья всегда знали больше всех в посёлке. Когда была жива мать, хоть она их укорачивала, а сейчас за ними – никакого догляда. О том, что они ходили к своим на Казачий Пост, братья словом не обмолвились. Старшие и тётя Катя догадались сами, когда братья поставили ведро с кашей для всеобщего съедения. Теперь и Валерка был у своих, но куда ему до близнецов.

– Перво-наперво, – говорил Ванёк, – командир уничтожил итальяшек с автоматами. Потом сам засел в доме, крайнем от города, где раньше был магазин. Остальным приказал действовать по двое. Бесшумно уничтожать фашистов Муссолини, когда они разбредутся по домам. Их пришло на нейтралку 39 человек: «Последних взять в плен», – так приказал Петров. – «Ни один не должен уйти!..». И всё же один ушёл..!

Ванёк рассказывал, а сам поглядывал на Вовку. Тот не догадался, чего он на него поглядывает. Вовка потом шепнул малышу. Ванёк подумал: это он, как старший, пробрался на Казачий Пост. На Валерку он не подумал, – слишком тот был мал для «похода» к нашим на Казачий Пост за провизией. Ночью перейти линию фронта.

– На Казачьем продуктов – горы. Там продовольственные склады, – рассказывал Колька. – Наши не успели их перевезти дальше в тыл. Оставили бойцов прикрывать продукты, которые по возможности увозят ночами.

«Мне командир Петров обещал подбросить еды, при удобном случае», – заявил он, обращаясь к Вовке.

Володька помалкивал, он не понимал, к чему ведёт Колька. Но сейчас сидевшие в погребе с верой и вниманием слушали Ванька, смотрели на вздрагивающий свет каганца. И то ли от стрельбы трясутся внутренности ребят, то ли от содрогания всего погреба.

Стрельба наверху неожиданно стихла. После непродолжительного молчания мать взяла плошку и, приподнявшись, пошла в дальний угол погреба, где на доске лежала завёрнутая в одеяло Нинка. Она спала. Мать поставила каганец на место, вздохнув, сказала:

– Как там… дошли наши?.. Не поубивали их, такая стрельба.

– Да они знают, что за полуразбитым домом можно ползти до самого оврага и ничего, – ответил Колька, хотя мать к нему не обращалась. – Это с Казачьего Поста видно, а со стороны города – ничего…

– Прекратили палить, я посмотрю, – Ванёк шагнул к лестнице.

– Подожди! – придержала мать.