Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа

Ты водил на бойню быков
– поведешь вместо них своих жен,
ты резал овец – будешь теперь резать детей.
Твои бедняки – им придется топить
своих драгоценных детей.
Агаде, пусть твой дворец,
построенный с сердцем веселым,
развалинами обернется.
По местам, где свершал ты обряды и ритуалы,
пусть лиса, выходя на охоту, свой хвост волочит,
пусть на тропах твоих судоходных
ничего не растет, лишь плакун-трава,
на дорогах для колесниц
пусть ничто не растет, лишь плакун-трава,
И еще сверх того,
на твои судоходные тропы и пристани
ни один человек не взойдет из-за диких козлов,
змей и горных скорпионов.
Пусть в долинах твоих, где росли сердцу
милые травы,
не растет ничего, лишь осока слез.
Агаде, вместо вод сладкоструйных твоих,
воды горькие пусть потекут,
Кто скажет: «Я бы в городе том поселился»,
не найдет в нем пригодного места.
Кто скажет: «Я бы в городе том отдохнул»
не найдет там удобного ложа.

Ничто так не угнетает человека, как болезнь – первая мысль, с которой очнулся Андрей Иванович. Он чувствовал себя получше, однако простынь по-прежнему была мокрой и к тому же прохладной, если не холодной. Он порадовался тому, что приходящая для уборки женщина накануне выстирала дюжину их, погладила и сложила в шкаф. Иначе, лениво подумал он, пришлось бы утонуть в собственном поту. Андрей Иванович лег на правый бок, лицом к стене, свернулся калачиком и опять провалился в сон. На этот раз он самым чудесном образом переместился на улицу ремесленников, где его ждали. Наверное, догадался Андрей Иванович, сработала протекция писца, у которого он гостил.

Картина четвертая

Кручинин был хорошо осведомлен, что Шумер, страна в долине между двумя великими реками, не располагала металлом и минералами; здесь не нашлось бы и камня, чем отогнать агрессивную собаку. Беден лесом, а финиковые пальмы, охотно растущие на шумерской земле и дающие мед, не годились для того, чтобы использовать их при строительстве, для изготовления мебели. И тем большее удивление и восхищение вызвали у него мастерские и ателье, сосредоточенные на улице недалеко от храма. В них работали художники и ремесленники по заказу храма, и в тот час, когда Гость переступил порог резчика-скульптора, в мастерской находились два священника, которые подводили итоги его работы за прошедший год. Они скрупулезно подсчитывали граммы использованной для изделий слоновой кости. Это были небольшие фигурки – статуэтки мужчин и женщин, малюсенькие птички, кольца, шкатулки. На все, что сработано мастером, пошло, подсчитали заказчики, одиннадцать килограммов кости.

Во второй мастерской Гость наблюдал работу ювелира с серебром и золотом, самоцветами – ляпис-лазурью, сердоликом, топазом. Тот уверенно вел металлоплавильные работы с трех-и четырехчастными формами, чеканил металлические листы на деревянную основу, соединял кусочки серебра и золота при помощи штифтов, клепки и пайки, ведал о секретах филиграни и зерни. Его сосед, огранщик, обрабатывал для ювелира полудрагоценные камни.

Ателье плотников и столяров среди остальных мастерских выделялось размерами. Владел им пожилой эмигрант, по виду семит. Борода его, когда-то цвета битума, рассеченная седыми прядями, очевидно, знала постоянный уход и заботу, но сегодня владельцу, видимо, было не до нее. Он горячо убеждал заказчика, который привез на телеге старую мебель и желал из трех старых столешниц и четырех еловых ларей изготовить два стола, две кровати и комод. Мастер злился:

– Никак не получается из такого старья два стола, две кровати и комод. Выйдет один стол, две кровати и маленький ящик!

Заказчик настаивал.

– Посмотри в окно на осла, который притащил сюда развалины, – сердился мастер. – Он так же упрям, как и ты!

Плотники и столяры в Шумере всегда были в почете. И многочисленны. Помимо мебели, и в первую очередь, они изготавливали суда, повозки, колесницы. Древесина дорога, в основном, завозная. Купцы доставляли издалека дуб, пихту, черное дерево, иву. В ателье семита работали с кедром, шелковицей, тамариском, платаном. Они же изготовили подиум из слоновой кости весом больше двадцати килограммов. Инструменты – пила, резец, молоток, сверло.

В кузнице Наблюдатель обнаружил золото, серебро, свинец, медь, бронзу, сурьму. Один из кузнецов начал разжигать печь. Рядом с печью лежала связка поленьев и три вязанки тростника. Кузнец пояснил: «Чтобы довести медь до плавления, потребуется два фунта дерева и вот эти три вязанки тростника. Видишь, Гость из Будущего, у правой ноги моей мехи, ими я нагнетаю воздух, чтобы дать огню побольше пищи». На этот день кузнец получил индивидуальные заказы на изготовление трех мотыг, двух топоров, одного ножа и одной пилы. На очереди были наконечники стрел для охоты, гвозди, булавки, кольца и зеркала. Приходилось ему выплавлять и ковать пики, мечи, кинжалы и крючья. Особенно любит он делать сосуды и другие емкости, которые затем попадают в руки резчика, творящим с ними чудеса.

Гость собрался расспросить кузнеца о том, где шумеры приобрели такие знания качеств металлов, но кузнец пожал плечами: шумеры это знали всегда. Он поддал жару печи и все его внимание сосредоточилось на меди, готовой превратиться в жидкость. Андрей Иванович тихо вышел из кузницы и направился в соседнюю мастерскую, где колдовал кожевник.

Небольшое помещение было завалено бычьими, телячьими, свиными шкурами. В дальнем углу – гора овечьих. В кладовой кожевник держал готовые изделия: бурдюки, разного размера сумки, упряжь и седла, обшивки для колес и колесниц, стропы, башмаки и сандалии. На полках хранились щелочи, жир и другие вещества. Жир, пояснил кожевник, нужен для того, чтобы вещь, сработанная его руками, не пропускала воду и блестела на солнце.

– А вот этой мукой и золотой пудрой, – кожевник открыл ларчики, – я отделываю особые кожи для состоятельных заказчиков.

В последней мастерской, которую посетил Гость, плели корзины и лодки. На этот раз работали только подростки, от десяти до пятнадцати лет. Мастер прохаживался вдоль ряда ребят, зорко наблюдая за их действиями. Гость подметил особенности мастера: он внешне отличался от шумеров. Зеленоглазый, с пшеничными волосами, перехваченными сзади серебряным кольцом, сухопарый, с обнаженными до плеч руками. Такого человека, подумал Андрей Иванович, легко можно встретить в Москве.

– Мою мастерскую, – приятным баритоном начал рассказ мастер, – следовало бы называть школой. Эти сорванцы вместо беготни и проказ в то время, когда их родители работают на полях, в кузнецах, столярках, занимаются у меня делом. И таким образом оказывают большую помощь и родителям, и младшим братьям и сестрам. С продажи корзин, изготовленных их руками, я беру одну пятую часть, остальное они приносят в свой дом. В основном это дети бедняков. Лично мне лишнего не надо. У меня есть одноэтажный дом, в нем чисто и опрятно. Есть еда и одежда, которой хватит до конца жизни. Я вдовец, жена ушла в мир иной десять лет назад, детей боги не дали…

– Сочувствую тебе, учитель и мастер, – наверное, тебе одиноко?..

– Я не жалуюсь богам на свою жизнь, – возразил мастер, – я многое повидал в жизни. Ведь я пришел в Ур с гор, где берут начала две великие реки – Ефрат и Тигр. Там я пас коз и овец. А мои предки жили далеко на севере за горами, в степях за морем, что, рассказывали, разлилось на севере-западе. Однажды старый человек рассказал мне о стране, где люди преобразовали землю, знают многие секреты. У них, – рассказал старик, – земля приносит два-три урожая в году, там живут люди по божьим постановлениям и справедливым законам, которые разработали и блюдут их правители. Там многие проблемы города решают на собраниях граждан, избравших двухпалатный орган. Одна палата состоит из священников, воинов и чиновников, а вторая из граждан города. Там дети учатся грамоте и приобретают навыки для будущей работы. Эти люди изобрели колесо, разделили год на дни, недели и месяцы, а круг на градусы. И еще нечто такое, что позволяло им слушать и понимать друг друга на расстояние. Я спросил тогда старика: как это возможно слышать друг друга за сотни километров, разве у них такие огромные уши? Старик засмеялся и произнес незнакомое мне слово – клинопись. Они, объяснил, наносят резцом на влажной глине специальные знаки, а те, кому доставят табличку, распознают в них слова.

И я потерял покой. Очень хотел увидеть эту страну. Я шел по правому берегу Ефрата, встречал людей, спрашивал их, далеко ли до райской страны. Иные в ответ смеялись, другие покручивали пальцем по виску. Но я дошел! Год прожил в Уруке, а весной следующего года подался в Ур. Здесь, в Уре, я встретил свое счастье. Но это уже другая история…

Гость молитвенно сложил на груди руки:

– Я прошу простить меня за навязчивость, наверно, я тебя утомил, однако так хочется узнать твою историю.

Мастер, подумав, сказал:

– Хорошо, я расскажу, но прежде придется отпустить ребят по домам. Не хочу, чтобы они слышали ее.

Когда остались одни, мастер пригласил Гостя в свой домик, усадил его в плетеное кресло и выставил на стол деревянный сосуд с пивом.

– Покупаю дорогое пиво у надежного пивовара. Рецепт он хранит в секрете. Думаю, от такого напитка не отказались бы сами боги.

Отпив из кружки, он начал рассказ:

– В Уре я быстро освоился. Работал на пристани, ты ее, наверное, видел. Наша артель строила судна и большие лодки, способные перевезти многотонный груз. От заказов не было отбоя; купцы, торгуя с ближними странами, увозили к ним ячмень и пшеницу, возвращались с металлом, лесом. Богатели на глазах. Но и нам, наемным работникам, перепадало. За десять лет работы я скопил немалые средства.

Однажды я пошел на рынок. Не для того, чтобы что-то купить, а просто развеяться. Вижу статного высокого халдея; он продавал волов, овец и девушку, одетую не в дорогую, но опрятную одежду. Она пугливо осматривала каждого, кто к ним приближался, впрочем, не ища защиты и у хозяина. Я спросил у семита: правильно ли я понимаю, что он продает эту рабыню? Он высокомерно взглянул на меня и процедил сквозь зубы, что этот товар не по моим зубам. Я ответил: разве ты заглядывал в мой рот, чтобы знать, что мне по зубам, а что не по зубам? Ты продавец, я покупатель, и я хочу знать цену за твой товар. Он заломил такую цену, что все, кто был рядом, ахнули. «Хорошо, – сказал я. – Через полчаса я вернусь со своими весами, золотом и серебром. Или ты предпочитаешь одно золото?» «Возвращайся, – усмехнулся он, – но не позднее того времени, которое назвал. Как бы ни поймал эту птичку кто-то другой».

Я заметил, как он перемигнулся с кем-то, но не придал этому значение.

Возвратясь, я увидел, что человек, с которым продавец перемигивался, торгуется с ним о цене за «птичку». Халдей ссылается на то, что товар уже покупает другой, то есть, я, а правила рынка требуют от продавца пальму первенства отдать первому покупателю.

– Но закон рынка разрешает отдать предпочтение тому, кто платит больше, – возразил конкурент. И прибавляет цену. Я перебиваю его цену, он мою, я его… И так длилось до тех пор, пока цена не удвоилась, и конкурент не уступил мне «товар». После узнал: они были в сговоре.

И скажу тебе, Гость из Будущего, я ни одного часа, ни одной минуты не пожалел золота, которое положил в карман тому халдею. Мы прожили с птичкой (я так ее стал называть) без малого тридцать лет и ни разу не поссорились. Удивительная женщина! А какая ткачиха! У шумеров производство ткани чуть ли не основная отрасль. Тысячи тонн шерсти вырабатывались только в Уре. Стада коз, овец и ягнят давали шерсть, из которой ткали на горизонтальных и вертикальных станках, как правило, женщины. На то, чтобы изготовить отрез размером вот с эту скатерть на столе, за которым мы пьем пиво, моей птичке потребовалось восемь дней. Она пряла и соткала все, что на мне надето и в том числе, эта рубашка из льна. Однажды жрец, увидев меня в хитоне, интересовался, кто ткал его. Но я скрыл имя моей птички, чтобы не загрузить ее работой. Нам всего хватало, а лишнее нам ни к чему.

Одно огорчение: она не способна была рожать. Халдей и продал ее из-за этого. Оказывается, и его жена страдала тем же недугом. Но обо всем этом я узнал, когда халдей покинул Ур. Мне рассказал о нем человек, который пас у него стада. Он называл его шейхом, богатство которого можно сравнить чуть ли с богатством царя. Он же назвал и имя халдея. Его звали Аврам.

Андрей Иванович не успел попрощаться с плотником, столяром и корзинщиком, учителем и влюбленным в свою «птичку». Проснувшись, он отметил, что болезнь отодвинулась. Простынь сухая, ломота в теле ослабла, горло почти не болело. Но слабость еще чувствовалась; лень было поднять руку, перевернуться на другой бок, натянуть на себя одеяло. «Ничего-ничего, – успел он подумать, – утром проснусь огурчиком. А сейчас на площадь, где меня ждут новые встречи!»

Картина пятая

Вечерело, жара неохотно спадала, с далеких гор на северо-востоке тянуло едва заметной прохладой. Помимо молодежи, облаченной в длинные юбки и льняные накидки, небрежно накинутые на одно плечо, по мостовой важно, по-хозяйски прогуливались домашние кошки, бегали мангусты, постоянно заглядывая в кустарник в поисках своего извечного врага – змеи.

Чуть в стороне от молодых людей, ближе к алее финиковых пальм, на низком стуле, но с высокой спинкой сидел старик, тоже в длинной юбке и кожаных сандалиях. Он опирался на трость с набалдашником из слоновой кости. Старик поманил Андрея Ивановича и показал на стул, вдруг очутившийся рядом с ним.