Сады пяти стремлений

Капитан помолчал, едва заметно улыбнулся, поняв, что там, где иная женщина зашлась бы в истерике, адира дер Даген Тур сумела ограничиться коротким замечанием, и, не собираясь ни обижать Киру, ни обижаться на неё, ответил:

– Вы ведь знаете, что мы с мессером воевали друг против друга на Бреннане?

– Да, капитан.

– И вы знаете, что мессер спас меня от смерти?

– Помпилио вас очень уважает, Базза.

– Мессер сказал, что история межзвёздных перелётов обеднела бы без меня.

– Помпилио не умеет льстить.

– Я знаю. – Он выдержал паузу. – Мессер считает меня своим другом, адира. Он никогда об этом не говорил, но я это знаю. И это знание для меня очень важно. Мы не уйдём с планеты без моего друга и вашего мужа, адира.

– Спасибо, Базза, и… – Она тихо вздохнула. – Извините меня.

Он кивнул:

– Всё будет хорошо, адира. Мы справимся.

И, словно подтверждая слова капитана, на весь мостик прогремел голос вперёдсмотрящего:

– Вижу цель!

– Люди? – Дорофеев вскочил с кресла.

– Строение.

– Взять курс на него.

«Пытливый амуш» медленно повернулся и направился к приземистому зданию, выстроенному из обработанных коричневых камней и представляющему собой довольно большой купол с круглым отверстием на самом верху. Точнее, о том, что там есть отверстие, Кира узнала чуть позже. А сначала она обратила внимание на венчающую купол башенку, которая изрядно пострадала от ветра:

– Как интересно: зачем они сделали чёрную башню?

И услышала в ответ:

– Имя этой башни – Печать Прощения, – очень серьёзным тоном произнёс Дорофеев. – Она четырёхугольная, и на каждой её стороне написано «Боль». И ещё она чёрная, обязательно чёрная, чтобы подчеркнуть горечь тех, кто её ставил. Купол может быть любого цвета и из любого материала, который окажется под руками, но Печать – всегда чёрная. Печать Прощения символизирует нашу горечь и нашу веру в то, что больше этому не бывать. Она такая, потому что только чёрное может закрыть ему дорогу. – Капитан выдержал короткую паузу, но изумлённая Кира не стала его перебивать. – Люди, которые здесь живут, знают правила, и они очень постарались, чтобы притащить сюда чёрный камень. Но они это сделали, и я надеюсь, у них всё получилось.

– Кому закрыть дорогу? Кому ему? – Рыжая кивнула на строение. – Что это?

– Вы ещё не догадались, адира? – Капитан грустно улыбнулся. – Это могильник для умерших от Белого Мора. И он выстроен по всем канонам Герметикона. – Дорофеев помолчал и закончил: – Приземляться не будем.

* * *

– А вот матушку мою поминать, пожалуйста… э-эээ… не надо, – скромно попросил Мерса, скосив глаз на Помпилио.

– Это ещё почему? – поинтересовался сериф, слегка удивлённый проявлением смелости от того пришельца, которого он успел записать в «рохли».

– Вы её совсем… э-эээ… не знали, – объяснил Энди. – Извините.

– Ну и что?

– Вот и не надо её… э-эээ… поминать.

Несколько мгновений плечистый сериф таращился на отнюдь не похожего на атлета алхимика – робкого, хилого сложения очкарика, большой нос которого был единственной его значимой приметой, после чего выдал классический для всех миров Герметикона вопрос, выдающий человека, может, и хорошего, но не то чтобы образованного:

– Ты очень умный, что ли?

– Ну… – Мерса поразмыслил и выдал ответ правильный по смыслу, но совершенно неверный по ситуации: – Да. Я… э-эээ… имею честь быть доктором алхимии.

– Какого университета? – неожиданно спросил сериф.

– Гинденбергского, – машинально ответил Мерса.

– Это где такой?

– Э-эээ… – Алхимик вновь посмотрел на Помпилио, но тот продолжил хранить высокомерное молчание.

Собственно, поэтому серифы и набросились с расспросами на несчастного и совершенно неприспособленного к допросам Энди.

После того как шхуна пришвартовалась к причалу Вонючего рынка, название которого, как ни печально, полностью соответствовало действительности – рыбой здесь не пахло, а именно воняло, один из рыбаков немедленно бросился за стражниками, а капитан быстро и не торгуясь продал подошедшим оптовикам мизерный улов. И даже успел разгрузиться к приходу серифов – трёх высоченных, бритых наголо здоровяков, облачённых в некое подобие летней формы полицейских со Шпарсы. Мерса там никогда не бывал, но Бедокур, шифбетрибсмейстер «Пытливого амуша», рассказывал, что форма у них дрянь: «И выглядит отвратительно, и рвётся, едва дёрнешь». А поскольку бедовый Бедокур «вступал в противоречие» едва ли не со всеми блюстителями порядка Герметикона, не доверять его словам у алхимика не было никаких оснований. Что же касается Помпилио, то его тонкий вкус в принципе не принимал никакой моды, кроме классической адигенской, и никакой униформы, кроме принятой на Линге. И потому одежда местных стражей вызвала у него отвращение, которое он даже не попытался скрыть.

К счастью, блюстители порядка не заметили выражения его лица, поглощённые рассказом капитана.

Капитан, в свою очередь, почти не запинаясь доложил, что обнаружил чужаков в открытом океане и сразу же, будучи примерным и законопослушным гражданином, доставил их властям. Примите, так сказать, и запишите мои показания, если положено – выдайте награду… К сожалению, насчёт награды получилось невнятно, поскольку именно в этот момент возникла первая суматоха – неожиданно выяснилось, что треть чужаков таинственным образом исчезла с борта шхуны, что вызвало естественную и агрессивную реакцию серифов: чужаки были объявлены шпионами, закованы в наручники и препровождены на патрульный катер, где и состоялся предварительный допрос. К сожалению, главарь серифов не был достаточно внимателен и не обратил внимания на то, что Мерса то и дело поглядывает на Помпилио, не понял, кто в паре чужаков главный, и сосредоточился на том, который хоть и не очень понятно, но всё-таки отвечал на вопросы. А капитан, получивший невнятное, но грубое обещание – «С тобой разберёмся позже!» – не стал объяснять блюстителям порядка тонкости взаимоотношений внутри парочки, за что дер Даген Тур мысленно решил удвоить его вознаграждение.

Собственно, в самый разгар допроса, когда недовольные ответами серифы были уже готовы применить силу, и прозвучала возмутившая Мерсу фраза о маме.

– Где третий шпион?

– Мы… э-эээ… не шпионы.

– Где третий шпион?

– Понятия не имею.

– Куда ты приказал ему идти?

– Я не приказывал, я был… э-эээ… на баке… и не видел…

– Почему он сбежал?

– Мы испугались.

– Ты испугался? – переспросил сериф.

Переспросил не просто так. Стражник видел, что перед ним отнюдь не воин, в отличие от второго пришельца, с допросом которого было решено повременить; но при этом чутьё подсказывало, что, несмотря на обстоятельства и проявляемую в разговоре робость, доктор алхимии его не боится. И его постоянные «э-эээ…» были вызваны не страхом, а привычной манерой вести разговор.