Сады пяти стремлений

Сады пяти стремлений
Вадим Юрьевич Панов

Герметикон #10
Во время перехода через Пустоту, всё пошло не по плану: планета, на которую шёл «Пытливый амуш», исчезла, а цеппель оказался в идеальном шторме. Пустота ударила и по кораблю, и по команде, а когда путешественники очнулись, то нашли себя на неизвестной планете. Но на корабле себя нашли не все… И пока «Пытливый амуш» рыскал над океаном в поисках континента, Помпилио, Бабарский и алхимик Мерса оказались в роскошных Садах Траймонго, за обладание которыми вот-вот разразится большая война. И это не единственная грозящая им неприятность…

Вадим Панов

Сады пяти стремлений

© Панов Ю. В., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Пролог

в котором происходит страшное и не до конца понятное противоборство с неведомым

Некоторые астрологи [1 - Значение этого и других принятых в Герметиконе терминов см. в Словаре.] предполагают, что во время движения через Пустоту цеппели теряют привычную физическую плотность, сохраняя лишь видимую форму. При этом для находящихся внутри людей всё остаётся по-прежнему: их ощущение себя и окружающего неизменны, но если рядом с совершающим прыжок цеппелем поставить наблюдателя, он с удивлением отметит, что видит пред собой не крепкий корабль: гондолу, «сигару» с жёстким корпусом, гигантские рули, мотогондолы… – но бесплотный призрак, возможный только в колоссальном и абсолютно неизведанном пространстве Пустоты. Разумеется, предположение о том, что цеппели теряют привычные свойства, является умозрительным заключением, основанным на теоретическом допущении, что скорость, с которой цеппели пронзают Пустоту, не позволила бы им сохранять привычную физическую плотность. Однако оппоненты напоминают, что астринги не разгоняют корабли до неимоверных скоростей, а создают прокол реальности, тоннель между двумя точками пространства, лежащими в бесконечной дали друг от друга. То есть цеппели преодолевают значительно меньшее расстояние, чем то, что лежит между планетами.

Поскольку обе теории строились исключительно на предположениях – современная астрология не обладает надёжным аппаратом для полноценного изучения идущих в Пустоте процессов, – подтвердить правоту какой-либо из сторон в настоящее время не представлялось возможным, однако вид пришедшего на Траймонго корабля мог обрадовать сторонников «призрачной» версии, поскольку выглядел цеппель абсолютно бесплотным и в какие-то мгновения становился абсолютно прозрачным – и случись поблизости наблюдатели, они смогли бы с лёгкостью посмотреть сквозь него.

При этом следует уточнить, что процесс выхода корабля из «окна», как и само «окно», сильно отличались от обыкновенных.

Разрыв пространства, открывающий вид на бурлящую серым Пустоту, как правило, не длится более минуты. Чаще – значительно меньше, только то время, которое требуется цеппелю, чтобы оказаться над поверхностью планеты. А ещё «окно» всегда появляется вдруг – лишь очень опытный астролог способен распознать колебание пространства, предшествующее открытию перехода, но и тут ему должно повезти, поскольку длится то колебание считаные секунды. А ещё – «окно» всегда имеет форму правильного круга, по контуру которого пробегают мощнейшие разряды, и сразу «отдаёт» пришедший цеппель.

Однако в этот раз всё было иначе.

В этот раз безоблачное, нежно-лазоревое небо вдруг затрепетало, словно под прикосновениями рук невидимого массажиста, затем несколько минут тужилось красно-жёлто-оранжевыми зарницами, после чего лопнуло перезрелым персиком, и длинная, на девятьсот лиг, полоса прочертила его наискось. Полоса, из которой в реальность поползли клубы серого. Настолько большие и густые клубы, что в них поначалу совершенно потерялся двухсотметровый цеппель. Потерялся, несмотря на то что серое не расползалось по планете, а бурлило вокруг полосы, потерялся, потому что не вышел, как положено, из «окна», а медленно, с усилием вырывался из Пустоты, дёрганно двигаясь вдоль разорвавшей небо черты. В некоторые мгновения казалось, что кораблю удалось совладать с тем, что удерживало его в Пустоте – тогда цеппель появлялся на Траймонго целиком, оставляя в сером лишь кончики рулей… но этого «лишь» хватало, чтобы Пустота затягивала его обратно, и тогда корабль становился едва заметен, высовывая из серого только кончик носа; иногда он пытался вырваться, двигаясь боком; иногда становился почти вертикально, направляя нос к поверхности. Но самое страшное заключалось в том, что борьбу с Пустотой цеппель вёл в полнейшей тишине – двигатели не работали, люди не кричали, серое бурлило абсолютно беззвучно. Более того – разорвавшая небо черта пролегла над ровной гладью безмятежного, безбрежного океана, и потому свидетелей невероятного события не оказалось: никто не видел ни странного, совершенно невозможного «окна», ни отчаянного сражения за жизнь, ни даже зарниц. Но если бы – если бы! – свидетель нашёлся, то он наверняка заметил бы, что серые клубы Пустоты не обволакивают гигантскую «сигару» цеппеля, а проходят сквозь неё, что стало бы косвенным подтверждением «призрачной» теории: корабль не вышел из Пустоты, но оказался на планете и при том был явно бесплотен. Вторым доказательством теории наверняка стали бы совершаемые цеппелем рывки и манёвры: его бросало вдоль черты с неимоверной скоростью, а остановки и развороты оказывались настолько резкими, что корабль должен был разрушиться после первой из них, но он продолжал метаться.

Потому что явившийся на Траймонго цеппель был призраком.

Могло показаться, что корабль навсегда стал частью Пустоты и теперь она играет с ним, как дети играют с йо-йо, – то дозволяя почувствовать реальность планеты, то возвращая туда, где ему суждено провести остаток вечности. А цеппель этого не понимал. Или не смирился. Цеппель разгонялся, останавливался, разворачивался, взлетал по черте вверх, менял направление и стремительно нёсся к поверхности моря, крутился на месте, пару раз перевернувшись вокруг оси, готов был наизнанку вывернуться ради свободы и, наконец, обрёл её: ускорившись в очередной раз, цеппель всё-таки исхитрился на мгновение оторваться от бурлящего серого, и этого хватило – потеряв связь с Пустотой, корабль вернул себе физические свойства и, не будь он легче воздуха, – обязательно разбился об воду, ибо чудовищная скорость вела его к поверхности океана. Но гигантская машина была легче воздуха и растеряла импульс так же быстро, как приобрела, но при остановке заскрипела и заскрежетала всеми своими узлами и соединениями, и этот страшный, душераздирающий скрип стал первым звуком, который прозвучал с момента явления цеппеля на Траймонго. Что же касается черты, то она, словно испугавшись чего-то, исчезла с неба навсегда. В одно мгновение. Как будто стёртая ластиком Создателя. Черта исчезла, прихватив с собой бурлящие серые клубы, а корабль перестал скрипеть и умолк, со спокойным достоинством переживая с таким трудом одержанную победу. Покачивался в небе, примерно в сотне метрах над поверхностью океана, и молчал. Порты задраены, огромные пропеллеры маршевых двигателей неподвижны, как и гигантские рули.

Корабль покачивался во вновь воцарившейся тишине.

А затем развернулся по ветру и стал медленно дрейфовать к юго-востоку. Уверенно и не теряя высоты.

И если бы сейчас рядом с ним проплывало какое-нибудь судно, его пассажиры смогли бы без труда прочесть название: «Пытливый амуш». Порт приписки – Маркополис, Линга.

Глава 1

в которой Помпилио, Мерса и Бабарский находят общий язык с обитателями Траймонго, Дорофеев планирует дальнейшие шаги, а Феодора и прочие сенаторы понимают, что войны не избежать

Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур вынырнул на поверхность, фыркнул, глубоко вздохнул, с наслаждением набрав в широкую грудь свежий морской воздух, вытер лицо ладонью, огляделся и мощными гребками поплыл к покачивающемуся на воде судну – небольшой и сильно потрёпанной рыболовецкой шхуне с синим корпусом и белой надстройкой. Судя по отсутствию парусов – работающей на двигателе, а судя по вони нефы – на двигателе внутреннего сгорания. Метрах в десяти от борта Помпилио сменил стиль плавания, перейдя на менее шумный – людей на палубе не наблюдалось, однако дер Даген Тур решил предпринять дополнительные меры предосторожности и не привлекать к себе внимание, прежде чем сам того не захочет. Как подняться на борт, Помпилио понял, едва увидев судно: одна из шлюпок была спущена на воду, а рядом с ней свисал верёвочный трап – ничего лучше и придумать нельзя. Ухватившись за трап, дер Даген Тур хотел было сразу подняться, но задержался на несколько мгновений, внимательно прислушиваясь к доносящимся голосам: на палубе шёл напряжённый разговор, но, к счастью, члены команды вели его на носу – а трап был сброшен примерно посреди шхуны, да к тому же у противоположного борта. Говорили рыбаки громко, горячо, иногда использовали незнакомые Помпилио ругательства, при этом говорили на не очень правильном, слегка исковерканном универсале, но, поскольку отличия в произношении встречались часто и разговорный язык мог сильно отличаться даже в пределах одной планеты, понять, где он оказался, дер Даген Тур пока не смог. Убедившись, что рыбаки увлечены разговором, Помпилио поднялся на палубу, снял мягкие ботинки и цепарские штаны карго – они изрядно намокли и сковывали движения, подумав, стянул сорочку – по той же причине, – расправил одежду, чтобы она скорее высохла на жарком солнце, небыстрым, уверенным шагом обогнул рубку и остановился, молча разглядывая открывшуюся картину.

Впрочем, разглядывал без удивления, поскольку, прислушиваясь к голосам, детально представил, что увидит на палубе. Точнее, кого увидит. И не ошибся.

Основные события развернулись на баке[2 - Передняя часть палубы от носа до носовой надстройки.], где собрались все находящиеся на борту люди: пятеро рыбаков, составляющих команду шхуны, и два недавно извлечённых из воды офицера «Пытливого амуша»: слева, прислонившись спиной к фальшборту, сидел алхимик Мерса, привычно выглядящий растерянным и пытающийся протереть чудом спасшиеся очки мокрым носовым платком; а рядом стоял низенький суперкарго ИХ Бабарский, который ничего не понимал, однако привычно выглядел так, будто всё понимает, но сознательно делает вид, что ничего не понимает. Офицеры были мокрыми как мыши, однако раздеться им пока не разрешили, и с одежды на палубу стекала вода. А ещё рыбаки пока не забрали сумку, с которой Бабарский не расставался даже на борту «Амуша» и которую ухитрился спасти, оказавшись в воде. Точнее, в тот момент, когда дер Даген Тур выглянул из-за рубки, один из рыбаков как раз протянул руку, указывая на сумку, и Бабарский поморщился.

«Я только что вынырнул, а Мерсу и Бабарского уже успели взять на борт. Как получилось, что они оказались в воде настолько раньше меня?»

Ответа на этот вопрос у Помпилио не было, и он разумно решил отложить его поиск на потом. А пока свистнул, привлекая к себе внимание, а когда все обернулись, властным тоном поинтересовался:

– В воде остался кто-нибудь ещё?

Он знал, что растерявшиеся аборигены не сразу поймут, о чём их спрашивают, и после короткой паузы – достаточной для того, чтобы рыбаки полностью на нём сконцентрировались, указал на море:

– Другие люди в воде есть?

Помолчал и поднял брови, показывая, что удивлён отсутствием быстрого и точного ответа.

Появление Помпилио произвело впечатление, но, разумеется, разное. Хитроумный Бабарский радостно заулыбался и сделал маленький шаг назад, не позволяя рыбаку дотянуться до сумки. И слегка пнул Мерсу, поскольку тот, услышав знакомый голос, тут же вернул мокрые очки на нос и собрался что-то сказать, однако говорить сейчас ему не следовало. Говорить сейчас должен был только дер Даген Тур.

Рыбаки же растерялись и, что естественно, насторожились, внимательно разглядывая нового пришельца, не выказывающего, в отличие от предыдущих, ни растерянности, ни смущения. Пришельца хоть и не очень высокого, но плотного и мощного: мускулатура дер Даген Тура не была отточенно-рельефной, как у профессионального атлета, однако сложение не оставляло сомнений в том, что Помпилио – опытный боец, находящийся в превосходной физической форме. Все эти обстоятельства заставляли рыбаков осторожничать, но до определённого предела. Предел был достигнут в тот момент, когда они поняли, что новый гость оказался на борту в одиночестве и из-за его спины другие подготовленные бойцы не появятся. Неизвестный хоть и мощен, но один, а их – пятеро. Пусть невысоких, зато жилистых, быстрых и привычных к кабацким дракам.

– В воде есть другие люди? – в третий раз спросил Помпилио, позволив аборигенам себя изучить.

– Мёртвые, – хрипло ответил капитан. – Трое.

– Нужно их вытащить.

– Зачем? – Вопрос прозвучал с искренним удивлением.

– Так положено, – твёрдо ответил дер Даген Тур, глядя капитану в глаза.

– Рыбы съедят.

– Рыбы будут есть тебя и твоих сородичей. А мои люди достойны уважения, тем более – после смерти. Нужно их вытащить и предать воде так, как того требует мой обычай.

– Их всё равно съедят рыбы.

– Мы сделаем так, как требует мой обычай.

– Это как?

– Завернём их в саваны и прочтём молитву.

Рыбаки негромко заворчали, комментируя слова и манеру поведения дер Даген Тура, что заставило капитана повысить голос:

– Почему ты приказываешь?

Помпилио выдержал продуманную паузу, добившись того, что все пятеро аборигенов обратились в слух, и ответил:

– Пока я прошу.

И вновь замолчал, давая рыбакам возможность разрешить ситуацию мирно и к обоюдному удовольствию.