Адам, Последний человек

Так, мило беседуя, они подошли к дверям актового зала, где уже назревала репетиция больничного хора.

– А вы не в курсе, что петь-то будем? – спросил Адам.

– Да не волнуйтесь, что-нибудь споем, но больше будем разговоры разговаривать.

– А про что, интересно?

– Да про жизнь, но только с научным уклоном. Много новых слов сейчас наслушаетесь. Это не ЖеПоПоС в раздевалке у санитаров.

– Не что?

– Не ЖЕнщины, ПОлитика, ПОгода, Спорт.

– А-а-а-а, ну тогда – вперед!

И они вошли в зал.

– Ну вот, самый старый и самый новый пожаловали, так что можно начинать, – сказал, потирая руки, профессор Массовиков.

Адам на всякий случай глубоко вздохнул, чтобы грянуть как минимум «калинку-малинку», но все присутствующие вдыхать не торопились и начали доставать из сумок, портфелей и карманов бутерброды и прочие съедобные предметы. Сделав небольшую паузу, Забодалов выдохнул, пропев при этом:

– Спать положи-и-ите вы-ы ме-е-еня… Ну не пропадать же такому вдоху зазря, – пояснил он посмотревшей на него с подозрением девушке.

– Стажер Викусина, – сказал шепотом Абрамыч, – о-о-о-очень перспективная, а ты без моей команды больше не вдыхай, а лучше сжуй чего-нибудь, это сблизит тебя с коллективом.

Адам взял кусок кекса – единственное из того, что было на столе, в чем никогда не билось сердце. «С изюмом», – подумал он и вспомнил Мэрилин.

Тем временем все присутствующие представители больничной интеллигенции заговорили о каких-то высоких лечебных материях на совершенно непонятном обычному человеку медицинском языке. Молчали только сантехник с электриком, и если Абрамыч сидел спокойно, думая о чем-то о своем, то Забодалов пытался понять хоть что-нибудь из того, что обсуждалось на репетиции хора. Наконец возникла небольшая пауза, и Адам смог высказать наболевшее:

– Я вот после обеда люблю послушать фортепьянный концерт Сарасате с оркестром, прекрасно рецепторы срубает и хареогонический метаболизм увеличивает, – брякнул он.

Научное сообщество на мгновенье задумалось, а потом начало одобрительно кивать головами. Перспективная стажер Викусина положила руку на плечо Забодалова, закрыла глаза и опустила голову. Принят, понял Адам, а Абрамыч даже удивился:

– Это уже вторая умная вещь, которую вы сказали за сегодняшний день, и если об этом узнают ваши школьные учителя, они сразу загордятся!

Вероятно, выдвинутые новым хористом тезисы требовали осмысления, поэтому остальные мудреные разговоры сразу прекратились и все глубоко вдохнули.

– Пора, – сказал Абрамыч и тоже набрал полные внутренности воздуха. Викусина открыла глаза и, дирижируя себе свободной от Забодалова рукой, обращаясь к Массовикову, запела тихо, но с чувственным энтузиазмом:

– Спой песню, как бывало,
Отрядный запевала,
а я ее тихонько подхвачу…
И уже все вместе:
– И молоды мы снова,
И к подвигу готовы,
И нам любое дело по плечу.

Но, к удивлению Адама, все этим и закончилось. Хорошо спетый коллектив по непонятной причине раз за разом повторял один и тот же куплет, и никого это не смущало. После третьего круга Забодалов стал петь, что ему теперь любое дело по плечо, но, заметив, что Абрамыч этого не одобряет, вернулся к первоначальному варианту. И только после пятнадцатого пропева, вероятно, оппортунистически настроенная младшая научная сотрудница попыталась столкнуть коллектив с правильной дороги и тонким голосом затянула:

– Наш паровоз вперед летит…

Все мгновенно замолчали, а Массовиков махнув рукой с досадой сказал:

– Вот дура, такую песню испортила!

Забодалов понял, что на следующей репетиции он эту девушку уже не увидит. После этого все в полной тишине доели то, что оставалось на столе, и разбежались по своим делам. Вот и славно, подумал Адам, покидая актовый зал, теперь можно начальству сказать, что пою в больничном хоре.

* * *

Хождение по коридорам больницы в послеобеденный час напоминало хождение Штирлица по коридорам имперской канцелярии во время воздушной тревоги. Ни одной живой души, ни здоровой, ни больной, только массивные двери, за которыми спрятались чьи-то радости, горести и страдания. Таблички с номерами палат: 8… 6… 3… Надзорная… Возле последней круглосуточный пост. Угрюмый санитар Толик, судя по переразвитой мускулатуре, злоупотребляющий утренней гимнастикой, с тоской водит пальцем по страницам книжки с картинками.

– Что, брат Толик, интересная книжка?

– Да нет, ерунда какая-то, – и кладет книгу на стол. На ней разноцветными буквами написано «Азбука». – А вообще-то, это не моя, ее просто кто-то на столе оставил.

– Буратино, наверное, – предположил Забодалов.

– Не, Буратино не мог, он в надзорной палате лежит, и его сюда не пускают.

Действительно, в надзорной лежит чудак, который все время делает из бумаги длинный нос и пытается им проткнуть двери и стены палаты в поисках волшебной страны. Несколько раз он умудрялся этим носом разбивать лампочки, поэтому был на дружеской ноге с Забодаловым.

– Да, брат Толик, с профессиональной памятью у тебя все в порядке, а вот с остальным… Хотя это с лихвой компенсируется впечатляющим рельефом гармонично развитых бицепсов.

Последние слова вязнут в мясистых ушах санитара, и он начинает нервно мотать головой на могучей шее:

– Слушай, Забодалов, вали отсюда…

– Ну ладно, Толик, совершенствуйся дальше. Кстати, напомни, в дирекцию направо, или налево?

– В дирекцию? Без разницы. Хоть обратно иди, все равно туда попадешь.

– Ну, спасибо, бывай.

Кажется, он что-то намудрил с напра-налево, наверно, азбуки обчитался, слишком много информации…

Кажется, все-таки налево. Стоп. Засада. Навстречу два преуспевающих санитара Бижов с Пулаковым катят каталку поперек коридора, заняв все пространство от стены до стены. Колеса, не приспособленные к такому передвижению, упираются и душераздирающе скрипят, а каталка непрерывно бьется о стену, оставляя на ней неизлечимые вмятины и царапины. Вот и эти двое оставили свой след в истории больницы, хотя, скорее всего, в памяти коллектива они останутся как самые большие любители не возвращать долги.

– Привет тяни-толкаям больничного имущества! Позвольте полюбопытствовать, когда должок за позапрошлый год вернуть соблаговолите?

– Скоро, сейчас нету.

Ответ четкий, продуманный, хорошо аргументированный.

– Ну, что с вами делать? Придется подождать. И еще, простите за любопытство, почему не вдоль, а поперек?

Объяснение исчерпывающее, действия обоснованные. Недаром их перевели недавно из просто санитаров в санитары старшие. Оказывается, сначала сказали в морг. Но по дороге показалось, что шевелится и даже дышит, поэтому вперед ногами уже было нельзя. Но полной уверенности не было, поэтому вперед головой тоже как-то боязно, вот и решили боком.

– А ты-то, Забодалов, как думаешь, живой?