Врата вечности

К ним подошел Алпин.

– Пока мы были в здании, рарог очнулся и сбежал, – с огорчением сказал он. – Это мое упущение.

– А что бы мы стали с ним делать? – пожал плечами Фергюс. – Так что это даже к лучшему. Жаль только, что упустили Филиппа. Это он убил Алву.

– Мы найдем его, – мрачно пообещал Алпин. – И он ответит сразу за все. Обещаю тебе, повелитель Фергюс.

Оливия, о которой все забыли, с интересом слушала этот разговор. Заметив это, Фергюс сделал предостерегающий знак Алпину. И тот замолчал, продолжая хмуриться.

– Ты не можешь оставаться здесь, Оливия, – сказал Фергюс, обращаясь к девушке. – Тебе придется довериться мне. И пойти со мной туда, где тебе ничто не будет угрожать.

– Хорошо, – покорно согласилась Оливия. Она едва держалась на ногах, и ей было уже все равно, куда идти, лишь бы это было безопасное место.

Но ей предстояло в эту ночь еще одно испытание. К Алпину подошел Алун и что-то тихо сказал ему. Тот бросил тревожный взгляд на девушку. Фергюс заметил этот взгляд, отозвал эльфа в сторону и требовательно спросил:

– Что произошло, Алпин?

– Нашли еще одного рарога, на этот раз мертвого, – неохотно ответил тот. – А вместе с ним человека. Тоже мертвого. Алун отыскал у него документы на имя Оливера Стоуна. Девушке что-нибудь говорит это имя? Думаю, что это тоже как-то связано с ней.

– Мне кажется, на сегодня с нее хватит, – подумав, ответил Фергюс. – Будет лучше, если она ничего об этом не узнает.

Но Оливия расслышала произнесенное вслух имя Оливера Стоуна и сама подошла к ним:

– Оливер? – воскликнула она. – Где он? Отведите меня к нему!

Алпин посмотрел на Фергюса. Тот, вздохнув, кивнул. И они пошли.

Это было неподалеку, в небольшом лесочке. По всей вероятности, Оливера Стоуна схватили за руки, зажали ему рот и, силой сломив сопротивление, увлекли за деревья, где его не могли видеть и слышать случайные прохожие. А затем начали допрашивать. Но рароги, привыкнув с презрением относиться к людям, на этот раз ошиблись. Оливер Стоун был мужественным человеком, и, как только его перестали держать за руки, набросился на одного из рарогов. Это была поистине медвежья хватка, и он попросту сломал рарогу шею. Но, умирая, тот впился клыками в горло человека. Их так и нашли – сжимающих друг друга в последнем смертельном объятии, которое уже было невозможно разъединить.

Оливия, увидев мертвого Оливера Стоуна с искаженным от муки лицом и открытыми глазами, которые, казалось, с упреком смотрели на нее, не выдержала этого последнего удара. Она вскрикнула и потеряла сознание.

Очнулась Оливия полчаса спустя, в большом комфортабельном автомобиле, который, мягко покачиваясь, стремительно поглощал дорогу. Уже были видны огни аэропорта, заливавшие окрестности мертвенным бледно-голубым светом. Девушка подняла голову и встретилась глазами с ласковым и сочувственным взглядом Фергюса.

– Куда вы везете меня, повелитель Фергюс? – спросила она тихо.

– В единственное безопасное для тебя и твоего будущего ребенка место на Земле, – ответил эльф. – На остров Эйлин-Мор.

Оливия с изумлением смотрела на него. О том, что беременна, она сама узнала только два дня назад, после визита к врачу. И не успела сказать об этом ни одному человеку на свете.

Часть 2. Бессмертие

Глава 1

Филипп был взбешен. У него ныло плечо, которым он при бегстве выбил окно в комнате Оливии, а осколки стекла рассекли крыло, и он окропил своей кровью весь путь от кампуса университета до Ла-Манша, как его с XVII века называли французы, или до English Channel, как его с XVIII века предпочитали называть англичане. Рарог, опасаясь, что в аэропорту его может ожидать засада эльфов, предпочел воспользоваться собственными крыльями, чтобы пролететь над проливом, пролегающим между южным побережьем Англии и северным побережьем Франции и соединяющим Атлантический океан с Северным морем. Учитывая ситуацию, в которую он попал, это был наиболее безопасный способ убраться из Англии. А оказавшись в родной ему Франции, Филипп мог уже не опасаться эльфов. Здесь он был у себя дома, а они – чужаками.

Но, принимая это решение, Филлипп не учел своего физического состояния. От потери крови он сильно ослабел. А над Ла-Маншем его встретили сильный западный ветер и густой туман. Этот полет стал для него тяжким испытанием. Когда рарог опустился на башню маяка Вальде, расположенного на шесть километров восточнее города Кале, его сердце, работавшее, словно кузнечный пресс, разрывало грудь, а дыхание было прерывистым, хриплым и шумным. Ему повезло, что он долетел. Как и в том, что его не заметили рыбаки, над которыми он не раз пролетал этой ночью.

Рарог не опасался, что люди увидят его сейчас. Прошли те времена, когда маяки были обитаемы, а их смотрители сходили с ума во время шторма, потому что в рокоте волн им слышался вой тысяч нечеловеческих голосов. Давно уже все маяки во Франции были оборудованы электроникой и не требовали постоянного присутствия людей. Поэтому он мог позволить себе недолгий отдых на маяке Вальде, прежде чем продолжить свой путь до Берлина, где его ждали кобольд Джеррик и привычная жизнь.

Подумав об этом, Филипп нахмурился. В глубине души он ненавидел Джеррика не меньше, чем Фергюса. А к Берлину он всегда чувствовал антипатию. Филипп родился и провел свою молодость на юго-западе Франции, в одном из маленьких провинциальных городков в Аквитании. И это был другой мир, который населяли отличные от мерзкого кобольда духи. Они были веселыми, жизнерадостными и беспечными.

Но они были бедными. И они помнили, что у матери Филиппа не было мужа, когда она родила его, прижив от никому не известного чужака. А такое преступление против нравственности в их благословенных краях не прощалось. Филипп поэтому и покинул свой городок, когда умерла его мать. Он хотел разбогатеть и хотел, чтобы никто не вспоминал его позорного прошлого. И он достиг своей цели. Но если бы он вернулся в родные края, то, несмотря на его богатство, земляки презирали бы его. И Филипп мог бы осыпать их золотом, но они все равно не изменили бы своего отношения к его прошлому. Они были злопамятны и ревниво оберегали свои убогие нравственные устои, которые хранили испокон веков. Может быть, потому что ничего другого у них не было.

Поэтому Филипп не мог вернуться домой. Он был слишком горд, чтобы сносить унижения. И сколько бы он ни думал об этом, неизменно приходил к одному и тому же выводу.

Почувствовав, что его крылья снова обрели силу, Филипп взмахнул ими и поднялся над маяком. Он сделал круг над башней, прощаясь со своей родиной, и направился в Германию, лежавшую в противоположной стороне. Он спешил. Скоро предрассветные сумерки должны были покинуть землю. И до этого времени ему надо было добраться до ближайшего аэропорта, чтобы на первом же самолете улететь в Берлин, где его с нетерпением поджидал кобольд Джеррик.

Но до этой встречи рарог собирался навестить Генриха Коха, метрдотеля ресторана Peterhof, которого он не смог найти накануне. Предвкушая этот визит, рарог дал волю необузданной кровожадной фантазии. И забыл о недавних мыслях, искушавших его изменить свою жизнь.

Встреча с Генрихом Кохом не разочаровала Филиппа. Рарог выместил на алчном метрдотеле всю накопившуюся злость за все свои неудачи и разочарования последнего дня. И, удовлетворив жажду крови, поспешил в резиденцию главы Совета XIII. Он знал, что Джеррик не любит ждать, а прошло уже два дня, как кобольд послал его в Peterhof. Филипп рассчитывал, что новости, которые он собирался сообщить, спасут его от наказания.

Так и случилось.

– Где ты был? – закричал Джеррик, увидев рарога. Слюна бешенства закипала на его отвислых черных губах. – Гулял с девками? Или снюхивался с моими врагами? Я прикажу снова бросить тебя в темницу, подлый рарог! В одну камеру с Джелани. И тогда…

– И тогда ты ничего не узнаешь о заговоре, который готовится против тебя, повелитель Джеррик, – спокойно ответил Филипп. Он знал, что только присутствие духа может спасти его. – Генрих Кох мне все рассказал. Но потребовалось время на то, чтобы он разговорился. Ты меня обвиняешь в том, что я выполнял твой приказ?

– Заговор? – уже другим тоном переспросил Джеррик. Злоба в его глазах сменилась страхом. – Говори, мой мальчик, говори! Кто и что замышляет против меня?

– Кто? Ты их всех хорошо знаешь. Это туди Вейж, пэн-хоу Янлин, тэнгу Тэтсуя и леший Афанасий. Они хотят лишить тебя власти. Собираются созвать внеочередное заседание Совета тринадцати и поставить на голосование вопрос о твоем отстранении, а заодно выбрать нового главу.

– Голосование? – побледнел Джеррик. Он упустил из вида такую возможность. До недавнего времени он мог рассчитывать на большинство голосов в Совете XIII, но после бегства гамадриады Дапн соотношение сил изменилось. – Предатели! И кто подсказал им эту идею? Сами они не додумались бы, я уверен! Впрочем, я догадываюсь. Это проклятый эльф!

– Да, ты прав, это эльф Фергюс, – кивнул Филипп. – Как уверял меня Генрих Кох, именно он является душой этого заговора. Говорил в основном он, а остальные слушали и поддакивали. Они заспорили только единственный раз, когда речь зашла о каком-то ключе. Но что это за ключ и зачем он им был нужен, Генрих Кох не расслышал.

– Ключ от врат в страну богов! – воскликнул Джеррик. – Они говорили о нем!

Кобольд в сильном волнении вскочил и забегал по комнате, задевая мебель и роняя на пол различные безделушки, каждая из которых стоила целое состояние. Но кобольд безжалостно топтал их ногами, даже не замечая этого.

– Что еще сказал Генрих Кох?

– Больше ничего, – ответил Филипп. – Его вспугнули. И он не дослушал разговор. Я взыскал с него и за это.

– Немедленно приведи его! – закричал Джеррик. – Может быть, мне удастся узнать какие-нибудь подробности.

– Это вряд ли, – усмехнулся рарог. – Когда я уходил, он плавал в луже собственной крови. Если даже Генрих Кох и выживет, а я в этом сомневаюсь, то говорить сможет еще очень не скоро.

– Идиот! – Джеррик подступил к рарогу, потрясая перед его лицом своими маленькими кулачками. – Что ты наделал! Я не приказывал его убивать!

– Откуда я мог знать, что он тебе понадобится? – попытался оправдаться Филипп. – Ты не предупредил меня об этом.

– Ключ! – с тоской произнес Джеррик, внезапно обессилев и почти падая в вольтеровское кресло. – Мне нужен этот ключ.

– А заговор? – удивился Филипп. – Неужели тебя не волнует, что замышляют твои враги?

Джеррик обреченно махнул рукой, не ответив. Он не стал объяснять Филиппу, что бессмертие волновало его больше власти, которой его могли лишить. Власть преходяща, рано или поздно он ее все равно потеряет, потому что умрет. А бессмертие – вечно, превыше и дороже его нет ничего. Древние духи были правы. Primum vivere. Прежде всего – жить.

– Прикажи арестовать их, – сказал Филипп, проявляя настойчивость. – Ведь это измена!