Любаша

– Для тебя Андрей Олегович, разумеется, был не хозяин, а мил-дружок, – сказал он и язвительно добавил: – Я-то свой шесток знаю!

Молодая женщина подошла к нему и, пересилив себя, погладила рукой его плечо.

– Да ты никак ревнуешь? – спросила она, постаравшись придать голосу нежные интонации. – Вот глупый! Что было, то быльём поросло. А сейчас наше с тобой время пришло, Петруша.

Мужчина с недоумением посмотрел на неё и спросил:

– О чем это ты, Любаша?

– Подожди немного, сам всё увидишь и поймешь.

– А я не хочу больше ждать! – заявил мужчина и попытался ее обнять. – И так уж сколько ждал. Люба ты моя!

Вырвавшись из его объятий, молодая женщина, поправляя платье, гневно закричала:

– С ума сошел?!

– А что не так? – недоумённо спросил Пётр. – Или противен я тебе?

Заметив его обиду и не желая растравлять её, Любаша примиряюще произнесла:

– Мне бабушка, помню, говорила: дух человека, не похороненного в земле, бродит в тех местах, где он обитал при жизни.

Она кивнула на портрет, висевший на стене.

– А вдруг дух Кичатова сейчас здесь? И наблюдает за нами?

Но Пётр, распалённый недавней близостью и жаром её соблазнительного тела, не испугался, а запальчиво возразил:

– И что из того? Я-то много лет смотрел, как он тебя тискает у меня на глазах. Пущай теперь он поглядит!

Он снова приобнял женщину и на этот раз попытался поцеловать её. Она, понимая, что это бесполезно и только приведёт к ссоре, уже не сопротивлялась. Неожиданно заскрипела приоткрывшаяся дверь, и в дверном проёме показался мальчик, который всё это время молча наблюдал за ними в щелку, а сейчас едва не плакал, думая, что его маму обижают. Заметив сына, Любаша с неожиданной силой оттолкнула мужчину.

– Остынь, говорю! – зло произнесла она. – Не то в глаз дам, ей-богу! Будешь светить, как маяк в ночи.

– Что с тобой, Любаша? – удивлённо спросил Пётр, потирая ушибленное плечо. – Белены объелась?

– Видишь, ребенок смотрит, – пояснила она. – Постыдился бы!

Пётр оглянулся и тоже увидел мальчика. Мужчина поморщился, но промолчал и отошёл к камину, чтобы подбросить дров в затухающий огонь.

– Что тебе, оленёнок? – ласково спросила молодая женщина, подходя к сыну. – Надоело гулять?

– Мама, я кушать хочу, – жалобно произнёс малыш. – Можно мне колбаски? Или кусочек хлебушка?

– Конечно, сынок! Пойдём, я тебе дам вкусную котлету. Ведь ты любишь телячьи котлетки?

– Очень, – улыбнулся сквозь слёзы мальчик. И с тревогой спросил, озираясь: – А разве мне можно здесь?

– А кто нам с тобой запретит? – с нарочито удивлённым видом произнесла Любаша. – Никого же нет. Садись за стол! На любой стул.

– Куда захочу? – не поверил своему счастью мальчик. – Правда-правда?!

– Я же сказала, – улыбнулась женщина. – Не заставляй меня повторять дважды.

Мальчик подошёл к столу и после недолгого раздумья предсказуемо показал на стул, напоминающий трон.

– А сюда можно?

Молодая женщина кивнула, и он быстро забрался на стул, слишком высокий для него. Устроился поудобнее и с блаженным видом начал махать ногами, недостающими до пола. Любаша поставила перед ним красивую позолоченную фарфоровую тарелку с котлетами, от которых ещё шёл пар, и подала серебряную вилку. Мальчик наколол котлету на вилку и начал есть, аккуратно откусывая маленькие кусочки. Сначала он держался настороже, но постепенно увлёкся и забыл об опасности, которая грозила ему, если бы кто-нибудь из владельцев дома неожиданно вошёл в гостиную и увидел его. До этого дня такое было строго запрещено, и малыш прекрасно усвоил урок, даже мысленно не смея нарушить запрет. Но некоторое время тому назад что-то начало меняться в окружающей его жизни, незаметно и исподволь. Он это чувствовал, только не мог оформить в осознанную мысль, и лишь присматривался, озираясь вокруг себя, словно перепуганный зверёк.

Глядя на сына, такого счастливого, и в то же время озабоченного, даже чрезвычайно озадаченного непривычной ему ситуацией, Любаша прикусила губу и отвернулась, чтобы скрыть внезапно навернувшиеся на глаза слёзы. Но при этом она встретилась взглядом с Петром, который хмуро смотрел на происходящее и что-то недовольно бормотал себе под нос.

– Ты что там бурчишь? – резко спросила она.

– Я говорю, пусть ест поскорее и уходит от греха подальше, – сказал Пётр, стараясь говорить как можно тише, словно боясь, что их подслушают. – А то скоро хозяева вернутся с кладбища. А если Софья Алексеевна увидит? То-то рассердится!

Любаша тоже нахмурилась и не предвещающим ничего хорошего голосом спросила:

– Это ещё почему?

– Сама знаешь почему, – ушёл от ответа Пётр, смущённый её злым взглядом.

– Ничего я не знаю и знать не хочу! – сказав это, она отвернулась от мужчины и ласково погладила сына по голове. – Кушай, мой оленёнок! Не глотай, жуй медленно, как я тебя учила. Веди себя за столом прилично, как все воспитанные мальчики.

Ничего не понимающий Пётр с удивлением спросил:

– И давно ты стала такой храброй?

– С сегодняшнего дня, – неожиданно улыбнувшись, ответила молодая женщина. – И хватит об этом!

Но Пётр продолжал настаивать.

– А всё-таки?

Любаша с презрением взглянула на него и грубо ответила:

– Не твое дело, холуй!

Мужчина недоуменно хмыкнул, но промолчал. У него был обиженный вид. Однако он не ушёл из гостиной, а ещё раз обошёл вокруг стола, загибая пальцы и считая бутылки со спиртным. Потом, видимо, желая помириться с Любашей, заинтересованно спросил:

– Кто будет-то?

Молодая женщина не ответила, будто не расслышала, но он снова, уже громче, настойчиво переспросил:

– Я спрашиваю, кого позвали?

Поняв, что избежать разговора не удастся, потому что Пётр был не только глуповат, но и чрезвычайно упрям, Любаша неохотно ответила: