Антибункер. Погружение

– Да что же ты ничего не знаешь-то? Не доводили, что ли, отцы-командиры?

– Мы, дедушка, до последнего дня на главной базе сидели, на Северной Земле. Кое-что доводили, конечно… Только служба есть служба, а там вируса нет. Я и подхватил его поздно, на Диксоне, скорее всего. Инкубационный период семь дней, а в Дудинке, как говорил, порт судно не принял, Норильск закрылся.

– Норильску можно закрыться, оно конечно, серьёзный город, – авторитетно заметил Геннадий Фёдорович. – Слушай дальше.

Смертность в этом посёлке, расположившемся на Енисее между Бахтой и Бором, была очень высокая, какое-то время больные заняли в ФАПе все палаты. Лежали как местные, так и доставленные из Негатино, староверческой деревни в тайге, связанной с прибрежным посёлком грунтовой дорогой, что начинается от вертолётной площадки. В Негатино более двадцати хозяйств, и больше ничего нет. Кроме того, в куст медицинского обслуживания входили четыре зимовья и станция гидрологов, что стоит выше по реке. Раньше приезжали заболевшие работники с золотого прииска, но там год назад работы свернули, хотя муть всякая по выработкам шастает.

– А много на реке закрытых поселений или все уже плюнули?

– Нет у нас теперь телевизора, молодой человек, некому поведать! – развёл он руками. – Раньше-то много чего рассказывали! Что вирус Робба ничуть не опасней будет, чем та самая «эбола», мать её так, что населению волноваться не стоит, главное – соблюдать гигиену, мыть руки перед едой, хе-хе… Не верил никто в этот вирус, не до вируса, когда война началась, вот о чём все судачили!

– Даже медики не забили тревогу?

– Медики? Хе! Этот чухонец, Ингмар Йонович, самым первым и удрал! Как считаешь, пробил он тем самым тревогу или нет?

Я кивнул.

– А вот мы не поняли! Он ведь девчатам соврал, что в Красноярске его хорошие знакомые уже запустили в производство чудо-вакцину, осталось самое малое: привезти сюда, понимаешь? И опять поверили, ждали люди, ведь сам заведующий ФАПом это сказал, здесь люди доверяют медицине!

Все мы во что-то верили, пока не началось. Я с некоторых пор вообще не хочу ни во что верить, обжёгся. Комбат тоже рассказывал о вирусе, ага. Как надзорные органы закрыли границу с Европой, потом с Китаем. Уверял, что ничего страшного не произойдёт: «Перекроют Енисей, две трассы и тройку аэропортов, установят карантины, посты, инфракрасные детекторы. Медицина у нас сильная, так что никто не прорвётся, парни, это Сибирь!»

Да мы и не переживали. Служба быстро переставала быть мирной. К архипелагам и побережью материка всё чаще стали подходить чужие подлодки, начались диверсии, попытки высадки десантов, пошла война в воздухе. Перед самым дембелем я два месяца провёл в рейдах по шхерам Минина, натовские ДРГ искал. Какие тут болячки…

А местные молодцы! Обзывали главмедика чухонцем, но доверяли.

Северный человек в быту и работе самостоятелен, даже самодостаточен. По-житейски очень расчётлив, свою выгоду понимает отлично, часто хитёр в общении, и почти всегда настороженно относится к чужакам, особенно к официальным лицам. Например, к рыбинспекторам и самонадеянным краевым полицейским да следователям, приехавшим на разборки по уголовному делу. Тут вообще начинается сплошная омерта…

Однако, стоит чиновнику стать местным, как ему начинают верить почти безоговорочно – он же за общину радеет! За большую семью. Он не просто свой, а ещё и квалифицированный специалист в какой-либо области, как не доверять! Почему почти безоговорочно? Потому что нет альтернативного источника информации. Телевизор не спасает. С экрана расскажут о Москве и Европе, о далёкой Америке и чуть более близкой Украине, в лучшем случае, о делах в краевой столице… Проблемы удалённых поселений никого не интересуют, и единственный рупор оказывается в руках местечкового начальства. Сказал главный медик, что поедет за спасительной вакциной, значит, ровно так и сделает, не обманет, его же весь посёлок с надеждой ждать будет, местный ведь, не может такой человек подвести! В тайге своих не бросают, это тебе не государство.

– Девушки ещё долго работали, по-честному. Вот и с тобой возились до последнего. А потом и они начали умирать. Зину и Ольгу я похоронил, три дня назад.

Тут мне в башку что-то толкнуло, и я опомнился. Зачем вообще кого-то судить, на фиг на них проецировать свой опыт и установки, кто ты такой? Люди здесь жизнь прожили, им видней. Это проверенная веками уникальная община из независимых людей. Именно на коренных, как раньше называли, на старожильцах, из века в век весь Енисей держался. У поселковых свои беды и проблемы имеются, и вполне может быть, что именно они и выживут, как не раз уже бывало в истории.

– Что же меня не развязали, чуть кисть не вывихнул. Спасибо, воду оставили и дверь открыли, не пришлось окно вышибать.

Старик глухо засмеялся.

– Как же тебя развязывать, если ты вот-вот должен был синяком стать?

Я не понял. Это прикол такой?

Прекратилось тревожное гудение налетающих штурмовиками оводов, наступил тот момент, когда всё вдруг стихает. Над крышей старого сруба, срывая дымок последним порывом, пролетел южный ветерок, дождя не последовало. По всей видимости, давление скачет, насекомые такой перепад чутко улавливают, прячутся.

– Что значит синяком, дедушка? – Я даже встал, покривившись от ноющей боли в ногах, опять долбит, что ты будешь делать, правду бабка говорит, всем нужны настоящие витамины… – Как на духу, ни разу не присаживался, перед Уголовным кодексом по жизни чист.

Глядя на меня с необъяснимым весельем, дед улыбнулся ещё раз.

– Скажи-ка мне, мил человек, у тебя на койке какая наклеечка была? Синяя! Вот и есть тебе синяк. Зиночка рассказывала, что одним днём ты так начал дёргаться и хайлать на всю больничку, ну, орать дурью, если по-нашенски, что она испугалась, вроде бы, до этого к добру шло… Вот и переклеила, да и оставшихся в живых предупредила. Люди и раньше боялись к медпункту подходить, а уж после таких новостей тем более. Да и ладно, что обошлось, обозналась фельдшерица, земля ей пухом.

А я даже лица её не помню.

– Рассказывайте, Геннадий Фёдорович, похоже, я действительно ничего не знаю.

– Оно и видно. Красную метку ставят тому, кто точно не выживет, это медики определяют, – назидательно начал он. – А зелёную и синюю тем больным, кто через горочку перевалил, но ещё лежит, ослабши после борьбы с болезнью лютою.

– И в чём разница?

– Ты зелёный, так уж боженька решил на перепутье. То есть нормальный, если одежду чудную в расчёт не принимать. А синий – нет. Выжить он выжил, а в человеки не вернулся. Сумасшедшим стал, диким! Роботом, так ещё говорят.

– Как? – Я чуть не открыл рот от удивления.

– Что ты, Алексей, словно шпендель маленький, честное слово, ничего не соображаешь?! Вирус Робба, потому и прозвали этих бешеных роботами. Правда, всё больше в городах, наверное, им так приятней кликать. А у нас запросто – синяки. Были одни синяки, стали другие, привычное дело. С виду синяк – нормальный человек, но стоит ему увидеть других людей, и тут же бешенство его охватывает, ярость непонятная. Кидается, и ну рвать! Может и оружие какое ухватить, да…

Вот тебе и новая угроза, старший сержант, будто существующих мало было.

– И выживают?

– Давай по порядку, Лёша, не на ток-шоу. Что знаю, то и расскажу, – отрезал дед. – С телевизора предупреждали, ролики показывали, как это в городах выглядит… Я так понял, что они вполне могут себя обслуживать, пищу добывать. Синяки даже работают, например, на огороде могут ковыряться. Только это не люди.

Тут переставленной косой не обойдёшься, надо искать нормальное оружие.

Если повествование о том, «как Большой Северный Песец спустился по широте», было рассчитано ещё и на то, чтобы меня слегонца припугнуть, вернув из облака торопливых мечтаний на грешную землю, то цели своей он добился: я действительно был слегка напуган – безрадостные перспективы. Гангрена гнойная, насколько же проще в армии! Вот враг, рядом друзья, позади – Родина. Стреляй-руби-коли… Пора обдумывать план действий с учётом новых обстоятельств. «Только не суетись, закинь в голову, пусть отлежится».

– Какой процент синих среди выживших?

– Эх ты, скорый какой! Извини уж, исследований не проводил. Слышал, что на одного зелёного приходится по два синяка, но это болтовня досужая… Мы с супругой всего один случай наблюдали. Санитарочка наша, Оленька, в синячку перекинулась. Выскочила из больнички, и на нас! Так её Элеонора Викторовна из ружья застрелила. Только ты при ней о том не поминай, переживает она сильно.

– Не волнуйся, муженёк, я справлюсь, – раздался женский голос. За беседой мы не заметили, как хозяйка снова вышла во двор. – Да, я и застрелила! Прямо в грудь выпалила, а она ещё лезла к нам, ползла, руки тянула! Ох, господи, и за что такое наказание честным людям?.. Ну-ка, мужички, выпейте слабенького кваску, от него соки в животе заурчат, печень проснётся, к еде изготовится.

С этими словами женщина протянула мне большой глиняный кувшин.

– Издеваешься? Моя печень давно готова! – воскликнул дед.

– Сейчас макароны уварятся, – пообещала супруга.

Я с наслаждением осушил половину кувшина и протянул деду.

– Подождите, так, значит, вы меня встречали, как синяка?

– Гляди-ка, Элеонора, дошло до него таки! – обрадовался старик.

– Рога над головой зачем руками показывали?

– Лёшенька, так ведь это самый верный способ! – спокойно поведала хозяйка, не забывая о муже. – Пей давай, старый упрямец, не то пища колом в желудок упадёт… Да, Лёша. Синяк, как только увидит издали такие рога, так сразу беситься и начинает, почему-то не любят они этого жеста.

– Индикатор потому что! – Дед снова вспомнил нужное слово. – Главное, что так заранее можно на синяка проверить, издали. Всё, родная, не могу больше, не лезет в меня квас.

Потрясение – вот лучшее слово для характеристики моего состояния. Чего угодно ожидал, кого угодно! Хоть шерстистый мамонт пусть из тайги вылезет. Или нагрянут ещё трепыхающиеся группы натовцев, до сих пор не получивших приказа на отход. Организованный уголовный элемент, старые и новые князьки, мелкая отморозь и дикие звери – их появление можно было спрогнозировать.