La Critica (первая книга казанской трилогии)

Я, убедившись, что дыхание меня не подводит, решил позвонить Марте. Я надеялся, что она не будет столь малодушной, чтобы не взять трубку.

– Куда звонишь? – спросил Глеб и сам же ответил на свой вопрос: – Марте.

Раз гудок, два гудок, три… «Да, Вадим», – раздался на том конце её уставший голос. Я поспешил выйти во двор, где уже начиналась гроза. Только сев на водительское место своей машины, я сказал:

– Алло, Марта.

«Привет, Вадим. Как ты?» В небе снова громыхнуло, и по стеклу и ткани крыши забарабанил дождь, спустя две секунды превратившийся в ливень.

– Марта, почему?..

На том конце провода раздался глубокий вздох. В моём мозгу вспыхивали моменты нашей недавней близости; сколько души я вложил в это священнодейство. Моя уверенность в том что мне больше никто кроме неё не будет нужен была в тот момент абсолютной. Да и сейчас эта уверенность никуда не делась. А она оказывается так не думала. От этого знания, моё сердце не желало больше биться.

– Почему?.. – снова спросил я.

«Вадим…» – выдохнула она.

– Тогда зачем всё это было нужно? Просто для развлечения?!.. – я тяжело задышал.

«А ты бы хотел, чтобы этого не происходило?!» – как бы уличая меня в безнравственности, спросила Стальская.

– Если бы знал, что это всего лишь забава, то да! – хотел бы чтобы этого не было! – почти заорал я. – Хотел бы, чтобы не было!

«Не понимаю тебя, Вадим. Ты же сам меня добивался с первого дня нашего знакомства. Я имею в виду второго знакомства…»

– Я понял, что ты имеешь в виду, – перебил я. – Я не трахнуть тебя добивался, по крайней мере не только… Я хотел быть с тобой, понимаешь? Я… я… люблю тебя, Сталь… – у меня не хватило дыхания закончить фразу.

«Вадим, послушай…»

– Только не говори, что не понимала этого. Не собираешься же ты строить из себя дурочку, говоря, что знать не знала о том, что у меня серьёзные помыслы относительно тебя?!

«Вот что я тебе скажу: всё было великолепно, и я, переживая моменты вчерашней ночи, конечно поняла, что твои чувства ко мне сильны… Правда в том, Вадим, что на данном отрезке жизни, мне не нужны серьёзные отношения с кем бы то ни было. Всю свою молодость я жила как в кле…»

Может она ещё что-то говорила, но я уже не мог этого слышать, потому что после слов о том, что она не заинтересована в отношениях, я, пытаясь расщепить телефон на атомы, долбил им о приборную панель своей машины. Но телефон не желал расщёпляться, – ещё бы – это же четвёртая модель из стекла и бетона. Тогда я просто вышел под дождь, оставив трубку внутри машины.

*****

Было что-то около часу ночи, когда я стоял на барном стуле и орал очередной тост. На моей башке красовался чёрный цилиндр с атласной фиолетовой лентой. Если бы меня в этот момент увидел посторонний, то подумал бы: «Вот, счастливый человек». Какой это был по счёту литр пива, не знаю. Помню, как я стою на стуле в цилиндре и трясу бокалом, изрядно проливая на себя. Стальский самоотверженно бодрствует и готовится меня ловить, когда я буду падать. Джессика тревожно дремлет на гостином диване, время от времени посматривая в нашу сторону.

– Тост! – вскрикиваю я. – За… За… «умение видеть причину, ибо это единственный источник власти»! Ура!

– Отлично сказано, Аронов, – похвалил Стальский.

– Вачовски авторы сего высказывания, – уточнил я и рассмеялся.

– Может слезешь. Я устал быть сосредоточенным на ловле тебя, – устало проговорил он.

– Конечно, партнёр, только допью свой кубок, – ответил я и приступил к процессу опорожнения «своего кубка».

Допив, я самостоятельно спустился вниз, где бросился в объятья к Стальскому, которого я таким образом благодарил за заботу.

– Ладно-ладно, спать пора, завтра запись «Пьяного Дивана», – похлопывая меня по спине, проговорил Глеб.

Я отлип от Стальского и, глядя ему в глаза, с выражением сказал:

– Спасибо огромное, Глеб, ты – мой единственный друг. И мне тебя достаточно!.. Ик!..

– Да-да, Аронов, ты тоже мой единственный друг, – сказал Глеб. – Всё пиво закончилось. Можем со спокойной душой идти спать.

Я поставил свой пустой бокал на стойку и призадумался.

– Джессика, разбуди нас завтра в час дня. Буди пока не проснёмся и не встанем на ноги, а то вдруг опять ляжем. Убедись, что мы встали на ноги и пошли собираться на работу. Не дай Бог проспать на работу в единственный день на неделе, когда мы работаем, – язык Стальского тоже заплетался, ведь он почти не отставал от меня в потреблении алкоголя.

Тут меня осенила мысль. Я вспомнил, что в багажнике единички лежит целая упаковка баночного пива. Взвизгнув от восторга, я, зачем-то схватив свой пустой пивной бокал, побежал в сторону багажника с пивом. В прихожей я тут же споткнулся о злоебучий подвёрнутый половик и упал мордой на пивной бокал.

Хруст раздавленного стекла, тёплая кровь, темнота. «Вот и всё, – успел подумать я. – Теперь остаётся только вспоминать виденное и прочитанное, ведь больше ты – тупорылый мудозвон – ничего не увидишь и не прочитаешь до конца своей убогой жизни; а конец не за горами». Кажется на несколько секунд я потерял сознание, потому что следующее что я помню, это как Стальский и Джессика в четыре руки тащат меня сначала на крыльцо, потом во двор, где стеной льёт дождь, потом укладывают на заднее сиденье Ягуара. Потом Стальский на полминуты исчезает и появляется с мокрым полотенцем в руке, которое, оторвав мою руку от моего же лица, кладёт на место порезов. Полотенце оказывается мокрое от водки, поэтому, когда спирт начинает щипать раны, я от неожиданности и боли снова отключаюсь.

Джессика – как самая трезвая – села за руль глебовской машины. На середине пути до посёлка Чудино я очнулся, и оставшийся путь орал и матерился. Кухонное полотенце, намоченное водкой для дезинфекции, жгло неимоверно.

В приёмной травмпункта к облегчению своему и партнёров выяснилось, что глаза не повреждены, а единственный глубокий порез на скуле, и несколько мелких порезов на лбу, подбородке, верхней губе… Ещё был не слишком глубокий порез на правом запястье, который прекратил кровоточить сам собой.

Врачи травмпункта вообще-то привычны ко всему, но даже на них появление высоченного парня в кальсонах с вытянутыми коленками, чёрной девицы, которая даже дома умудрялась одеваться как проститутка, и второго парня в чёрном цилиндре с лентой и (плюс ко всему) павлиньим пером (цилиндр Джессика подняла с пола прихожей и напялила мне на голову, посчитав, что так я буду чувствовать себя увереннее пред лицом жизненных невзгод) и кровоточащей мордой и рукой, с кухонным полотенцем, на котором изображён пингвин Чили-Вили, произвело впечатление. Все трое в разной степени опьянения; Джессика, когда заходила, через каждый второй шаг подворачивала правый каблук и икала, а домашние тапки – в виде английских бульдогов в натуральную величину – Стальского, пропитавшись уличными осадками, оставляли лужи на каждом шагу, – не иначе бульдоги писались. Вообще-то кровоточащие раны обслуживаются вне очереди, но перед нами сидел пожилой пьяный мужичёк с порезанными запястьями, – неудачливый самоубивец, – поэтому мы сели на скамейку вокруг мужика. Моё кровотечение вроде прекратилось, но я не стал отрывать полотенце от лица. Так и сидел: правой рукой держал полотенце на скуле, а левой зажимал рану на правом запястье.

– «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…» – процитировал Стальский Сергея Есенина, оглядывая ожидающую медицинской помощи публику.

– Жена – сука этакая – довела, жить невмочь!.. – сказал пьяненький мужик рядом с ним сидящей Джессике.

Джессика понимающе покивала, а спустя несколько секунд сказала:

– Аронов to.

– Really? – удивился мужик и посмотрел на меня.

Свист шин по мокрому асфальту заставил всех присутствующих обернуться к окну. Около нашей машины резко остановился чёрный Range Rover и из него выскочили два парня. Вбежав в помещение травмпункта, они выпучили на нас глаза, и один из них спросил: «Что случилось, пацаны?!» Когда Стальский объяснил им ситуацию с неаккуратным хождением по коврику, они удалились в свой автомобиль.

Чтобы как-то приободрить меня, Глеб пошутил:

– Ничего-ничего, Аронов, вот увидишь: эти парни разберутся с этим охреневшим половиком в прихожей. Пристрелят его нах…

Вместо того чтобы смеяться я начал беззвучно плакать, но соль стала разъедать рану, и я прекратил. У Стальского зазвонил телефон.

– Да.

«Где вы все?» – услышал я голос Марты.

– В городе, на дискотеке, – ответил, как отрезал Стальский.

«Удачно провести время», – сказала она.