La Critica (первая книга казанской трилогии)

*****

Стоял морозный погожий день, и прокатиться до родного города, чтобы (возможно) в последний раз на него полюбоваться, казалось мне прекрасной идеей. Жаль, что Стальский не мог составить мне компанию, во-первых по причине того, что он был немного не в себе, во-вторых потому, что он должен дожидаться грузового автомобиля для перевозки холодильника. Надеюсь, что первая причина не помешает второй.

Прощание с городом я отложил на второе, и вот, преодолев все КПП, шлагбаумы и домофоны, я позвонил в дверь квартиры нашего адвоката. «Открыто!» – послышалось с той стороны, и я вошёл внутрь. Как я и предполагал, Бимерзкий был пьян.

*****

Когда все дальнейшие манипуляции с новыми деньгами были оговорены, и я уже направился к выходу, Бимерзкий внезапно преградил мне путь.

– Что? – проговорил я.

– Выпьешь со мной?.. – с ноткой претензии в голосе спросил Марк.

– Нет, спасибо, я за рулём, – ответил я, сделав невольный оборонительный жест ладонью; мне не терпелось отделаться от нашего адвоката, я не собирался проникаться к нему сочувствием.

– Когда это тебе мешало, – выпалил Бимерзкий как будто заготовленную фразу.

Я почувствовал себя ещё более неуютно и, немного изменённым голосом, проговорил:

– Всё меняется, Марк, так что…

– Заткнись, придурок, – рявкнул Бимерзкий.

– Ладно, – строго произнёс я. – Ты не рад меня видеть, поэтому я пойду. Деньги пристрой, как мы договаривались…

– За деньги не беспокойся, – утрированно доверительным тоном проговорил адвокат.

– Ладно… – недоуменно произнёс я. – А что?..

– Нет, правда, – якобы дружественным тоном уверил меня Бимерзкий. – Они будут положены на оговоренные счета. Всё в силе, всё как договаривались, чем бы этот вечер ни закончился.

– Слушай, Марк…

– Иди сюда, Вадим. Присядь, – он указал на кресло напротив своего письменного стола и сам направился в ту же сторону.

Меня охватила сильнейшее беспокойство. Интонация Бимерзкого не была интонацией разумного человека. Я сделал три с половиной шага в указанном направлении и остановился.

– Значит так… – начал Марк.

– Вообще-то мне идти пора, – перебил я адвоката и сделал шаг в сторону выхода.

Марк сделал гневный жест рукой, как будто собираясь ударить по столу. Я немного отшатнулся.

– Мне, правда, пора, – умиротворяющим тоном сказал я.

Марк отвинтил крышку с бутылки, которая стояла на подоконнике за его столом, плеснул в стакан и произнёс следующие слова спокойный голосом, но тоном, который заставил меня забыть как двигаться:

– Постой, Аронов, послушай, может это, что называется, «твоя последняя битва на Земле».

Марк залпом осушил стакан. Наверное, я старался не показать охвативший меня ужас, наверное, у меня плохо получалось. Я, как мне казалось, непринуждённым тоном сказал:

– Раз ты настроен на долгий разговор, то я, пожалуй, присяду.

Я сделал шаг по направлению к дивану.

– Нет, лучше ты всё-таки постоишь, – тихо, но с явной угрозой, сказал адвокат и немного отошёл от окна.

На подоконнике лежал пистолет. Меня в прямом смысле парализовало. Кровь отхлынула от моего лица, и оно мгновенно замёрзло.

– Расскажу-ка я тебе, пожалуй, о том, что мне сегодня приснилось. Не возражаешь?

Спазм в горле не позволил бы сказать ни слова, даже если бы я это слово нашёл.

– Ты всегда умел строить предложения, а сейчас не знаешь, что сказать, – прокомментировал моё состояние адвокат. – Знатный пиздабол Аронов не находит слов, – как бы сочиняя передовицу, проговорил Марк, проведя ладонью в воздухе.

Бимерзкий взял пистолет с подоконника и переложил его на столешницу; эти две секунды показались мне вечностью. Он сел в своё кресло. Я чувствовал щекотание в носу, но не решался шмыгнуть. Установилась тишина.

«Вот и всё, – подумал я. – Вот так всё для меня и закончится». «А что ты хотел? – заговорил я с собой от второго лица. – Думал, что останешься при деньгах, при любимой и при свободе?!.. Начнёшь новую жизнь в тёплых краях?.. Нет, дурачок, не в этой жизни».

– Вижу, что ты готов слушать, – псевдодружелюбным тоном прервал молчание Бимерзкий. – Так вот в этом сне…

Он прервался и налил ещё.

– Точно не будешь? – спросил Марк, кивая на виски.

Я молчал. Марк интонацией доброго сказочника продолжил:

– В этом сне мы жили в мире, где существовала особая порода собак. Эти собаки были один в один или чуть менее похожи на женщин. Очень дорогие собаки, надо сказать. Представляешь, Аронов?!.. Очень быстро до «нормальных мужиков» дошло, что вместо того, чтобы вкладывать бабло и душу в тупорылых и капризных дур, коими являются все без исключения бабы, можно просто напросто завести себе такую собаку и трахать её в своё удовольствие. И такая – неотличимая от женщины – собака будет тебе верна до самой своей смерти, а когда ты умрёшь, будет скулить на твоей могиле до тех пор, пока сама не сдохнет с голоду. Представляешь, Аронов? Этих сучек можно так же наряжать, причёсывать и красить. И они не могут залететь от тебя…

– Сегодня в двенадцать ночи наш дом взорвётся и сгорит, – твёрдо и громко проговорил я, прервав монолог Бимерзкого. – Предупреди Стальского.

– Что?.. – нахмурился адвокат.

Чтобы побороть ступор, моя истероидная психика прибегла к контрфобическому отыгрыванию, и я порывистым движением приблизился к письменному столу и сел в кресло напротив Марка. Теперь моё лицо не выражало ничего. Во время моего резкого приближения, Марк инстинктивно отпрянул назад, теперь пистолет был у него в руке, а меня уже не так сильно волновал этот опасный предмет, как ещё десять секунд назад. Я знал, что мои слова о пожаре дошли до сознания Марка.

Не знаю сколько времени прошло с момента, когда Бимерзкий сказал последние слова, но когда он заговорил снова, казалось, что мы оба были уже другие люди.

– Когда Егор Стальский подписал контракт с болгарским клубом, Марте и Глебу было по пятнадцать лет, они учились в десятом классе, впереди у обоих был университет; не имело смысла выдёргивать их в такой момент в другую страну, с другой системой образования; отрывать от привычного круга общения. Я заверил Егора, что позабочусь о его детях, что для меня это в радость. Глеб к тому времени уже был неуправляемым, но Егор не собирался, что называется, ломать его, он прекрасно знал, что это всё временное явление, поэтому, уехав, просто назначил ему пансион до совершеннолетия, а квартиру передал в совместную собственность брата и сестры. Когда же Егор узнал о нашей взаимной симпатии с Мартой, то просто взял с меня слово не трогать её хотя бы до семнадцати лет. Мать Марты была шокирована и прекратила наше с ней общение на целых три года; впервые мы с ней поговорили по телефону на восемнадцатилетие Марты.

Бимерзкий прервался на очередное наливание виски, который тут же опрокинул в себя. Потом он закурил сигарету. Я немного поёрзал в кресле. Марк продолжил:

– Также я пообещал присматривать за Глебом. Я выполнил оба обещания частично…

Мне было интересно узнавать подробности, но и без этого знания я не очень страдал. Моё положение было двусмысленным. Мне всегда нравилось о себе думать, что я являюсь сторонним слушателем, – это состояние способствует пониманию побудительных мотивов всех сторон. Но сейчас я был частью этой истории, поэтому не мог отнестись ко всему умозрительно.

Установилась тишина. Через какое-то время Марк сказал:

– Знаешь сколько стоит спизженный тобой гобелен? – спросил он.