За рубежом и на Москве

И не чуяло сердце Тишайшего, что уже народился на Руси этот богатырь и находится он невдалеке, всего через несколько комнат от него – его сын Петр Алексеевич.

XIII

«И приказано тебе, дохтуру Роману Аглину, явиться в четверток после обеден в Аптекарский приказ и держать там ответ в твоем искусстве. А пытать там тебя будут дохтур Яган Костериус Розенбург да дохтур Лаврентей Блюментрост, да дохтур Энгельгардт, да дохтур Гаден, да дохтур Самойло Коллинс, да лекарь Зоммер, да аптекарь Яган Гуттер Менсх, да аптекарь Роман Биниан. И держать ответ им должон ты по сущей правде и совести, то, что ты знаешь и чему учился в высоких школах. И буде ты, Аглин Роман, с честью то испытание одолеешь, то зачислен будешь на царскую службу и почтен будешь великим государем».

Так было объявлено Аглину подьячим Аптекарского приказа указание показать свои знания на экзамене.

Впрочем, Аглин мало беспокоился об этом: он надеялся на свои знания и на то, что с честью выйдет из этого испытания. Кроме того, у него было приподнятое настроение, причиной чего было следующее.

Как ни боялся он возможности услыхать, что его старика отца нет уже в живых, тем не менее он пошел в тот дом, где они когда-то жили. С сильно бьющимся сердцем он поднялся на крыльцо и ударил в дверь. Последнюю отворила старуха в поношенном купеческом шушуне. У сердца Аглина отлегло, так как он боялся, что может выйти купец и, чего доброго, несмотря на то что прошло уже немало лет с тех пор, как они расстались, мог бы узнать его.

– Кого надо? – спросила старуха, с удивлением глядя на странного посетителя в немецком платье.

– Не знаешь ли, где теперь Яглин Андрей Романович? – спросил ее, нарочно ломая язык, Аглин.

– Какой такой Яглин? Что-то не припомню!

– У него еще сына отправили с царским посольством, и он сгиб там.

– А… Знаю, знаю, про кого ты говоришь, – догадалась старуха. – Из-под Казани он…

– Что, жив он? – с замирающим сердцем спросил молодой врач.

– Надо быть, что жив. Чего ему помирать-то? Хоть и старый был человек, а все же крепкий.

– Где же он? Здесь? В Москве?

– Нету, родимый! Его нет в Москве, уехал он к себе в вотчину. Спервоначалу-то, как посольство вернулось из-за рубежа и старик узнал, что его сынок там сгиб, так больно убивался! А потом, когда пришел в себя, то стал ходить по приказам да по милостивцам разным. Правды все старик искал. Изобидели, вишь ты, его там, на Казани-то. Вот он все и ходил. Да так ничего не добился и уехал к себе домой.

– Когда он уехал? – живо спросил Аглин.

– Да с год будет, почитай. А зачем он тебе нужен? – спросила старуха и с удивлением посмотрела вслед иноземцу, который, ничего не ответив ей, сбежал с крыльца и быстро пошел прочь от дома.

«И чего это он? – в раздумье качая головой, подумала старуха. – Зачем ему этот старик понадобился? И откуда он узнал, что он у нас жил? Ну, да знамо, – немец. Они ведь, нехристи, с нечистой силой знаются. Надо будет ужотко крыльцо-то ладаном покурить, а то кабы мороки али какой другой беды не вышло».

А Аглин между тем, быстро идя по улицам Москвы, думал:

«Если отец тогда же, когда узнал о моей смерти, не умер, то, быть может, жив и теперь».

Домой он вернулся веселый и радостный.

– Что случилось? – спросила Элеонора.

– Мой отец жив! – ответил Аглин и рассказал ей то, что он сегодня узнал.

Молодая женщина вся расцвела от внезапно охватившего ее радостного чувства.

– Как я рада!.. – произнесла она. – Меня все время мучила совесть, что из-за меня ты покинул родину, куда теперь возвращаешься преступником, и что, быть может, твой отец умер с горя. Это давило на меня как страшный сон, как кошмар, и теперь я рада, что хоть одна причина наконец устранена.

Аглин был в таком радостном возбуждении, что ему показалось, что и вторая причина ее опасений устранилась.

– Авось и то пронесется тучей мимо, – сказал он. – А нет, там пойду к царю с повинной и расскажу ему все.

Он сел за медицинские книги и стал готовиться к предстоящему экзамену.

XIV

В Аптекарском приказе было большое собрание. За длинным столом сошлись лица, которым предстояло экзаменовать нового доктора, желавшего поступить на царскую службу.

В начале стола, у самого торца его, сидел боярин Матвеев, а по обеим сторонам его были экзаменаторы, – почти весь наличный состав московских докторов, лекарей и аптекарей. В другом конце сидел дьяк приказа, Петр Виниус, с двумя подьячими, приготовившимися записывать вопросы экзаменаторов и ответы абитуриента.

По знаку Матвеева двери комнаты отворились, и вошел Аглин в сопровождении двух подьячих. Сделав низкий поклон, он, немного бледный, остановился у конца стола и посмотрел на всех.

На него глядели со вниманием, видя в нем будущего конкурента или товарища по царской службе, – и умное лицо старика Розенбурга, и энергичное, с примесью хитрости, Блюментроста, и неприятное, отталкивающее лицо Энгельгардта, и с лисьим выражением физиономия Гадена, и с добродушной миной – Коллинса.

Зато мало обращали на Аглина внимания и пришли сюда как бы для того, чтобы отбыть хотя и интересную, ввиду редкости случая, обязанность, но зато и скучную, лекарь Зоммер и аптекари Биниан, Гутменш и Гутбер.

Перед каждым из экзаменующих лежала бумага, где ими были намечены вопросы Аглину.

Особенно почему-то опасался нового конкурента Гаден. Он, узнав о прибытии на царскую службу нового доктора и о назначении ему экзамена, решил было устроить ему враждебную встречу и провал на экзамене. Для этого он накануне вздумал объездить всех докторов и аптекарей и подговорить их на это. Но честный Розенбург был возмущен этим и сказал Гадену, что будет задавать вопросы Аглину не по лицеприятию и не по вражде, а по сущей правде и совести, как то ему Бог и крестное целование велят. После этого Гаден не решился говорить с резким Блюментростом, а тем более с Коллинсом. Зато в Энгельгардте он нашел единомышленника, и тот обещал ему во что бы то ни стало доказать малознание нового доктора.

Когда Аглин предстал перед собранием, первым заговорил Матвеев:

– Дохтур Роман Аглин, обещаешься ли по сущей правде и совести говорить о своих знаниях и искусстве и о всем том, что ведаешь, как тому сам был научен и в высоких школах слыхал?

– Обещаюсь, – ответил Аглин.

– Господа дохтура, извольте спрашивать, – пригласил присутствующих Матвеев.

Розенбург, заглянув в свою бумажку, спросил:

– Скажи нам, доктор Роман, почему во время нашей жизни наше тело не гниет и не подвергается разрушению?

– Душа тому причиной, – не задумываясь, ответил Аглин. – Души назначение состоит в том, чтобы охранять тело от разложения и смерти. А так как внешний мир от души не волен, то в охранении тела бороться она не может, а отсюда тела болезнь и даже смерть.

Среди экзаменующих пробежал ропот одобрения. Это новое определение души приобретавшего в то время известность профессора медицины и химии Сталя доктор Розенбург прочитал в только что полученной им из-за рубежа книге и по ответу Аглина было видно, что он знаком с этой книгой.

– А в чем, доктор Роман, выражается здоровье? – спросил Блюментрост.

Аглин ответил по-латыни:

– Здоровье выражается в правильном усвоении веществ и нормальных движениях организма; болезнь же выражается в нарушении этих функций или даже прекращении их.

И этот ответ возбудил одобрение, так что Гаден даже заерзал на месте. А вопросы так и сыпались…

– А скажи, доктор Роман, – спросил Розенбург, – в чем заключается задача врачевания?

– Задача врачевания, – ответил Аглин, – заключается в направлении деятельности натуры, в умерении и возбуждении ее.